Сын

Я мог бы пригрозить ему разоблачить его продолжающиеся отношения с Эрудицией, если он откроет мое имя бесстрашным. Но у меня нет доказательств, да и в любом случае Отречение в Бесстрашии любят не больше, чем Эрудицию.

Другие выходят по очереди, по мере того, как их вызывают, и вскоре мы остаемся одни. Макс возвращается в коридор и подзывает нас к двери жестом, не произнося ни слова. Мы идем за ним в его кабинет, который я узнаю по вчерашней записи его встречи с Джанин Метьюс. Я вспоминаю, о чем был этот разговор, чтобы подготовиться к тому, что произойдет дальше.

Итак, - Макс складывает руки на столе и я снова поражаюсь тому, насколько странно он выглядит в этой чистой, официально обстановке. Его место в спортзале, где он бьет по груше или стоит, склонившись над перилами, рядом с Ямой. А не сидит за низким столом в окружении бумаг.

Я выглядываю из окон Пайер на часть города, которую занимает Бесстрашие. Я вижу очертания дыры, в которую я прыгнул, когда впервые выбрал Бесстрашие, и крышу, на которой стоял прямо перед прыжком. Я выбрал Бесстрашие, сказал я вчера матери. Это мое место.

Так ли это на самом деле?

Эрик, давай начнем с тебя, - продолжает Макс.
– Есть ли у тебя мысли по поводу того, что было бы хорошо сделать, чтобы Бесстрашие двигалось вперед?

Да, есть, - поднимается Эрик.
– Мне кажется, нам нужно внести некоторые изменения, и я думаю, они должны начаться во время обучения.

О каких изменениях ты говоришь?

Бесстрашным всегда присущ дух соревнования, - продолжает Эрик.
– Соревнование делает нас лучше; оно пробуждает самые лучшие, сильнейшие наши стороны. Я думаю, посвящению следует лучше воспитывать этот дух соревнования, чем оно делает это сейчас, для того, чтобы выпускались настолько лучшие новобранцы, насколько это возможно. В данный момент новобранцы соревнуются только против системы, состязаясь за определенный результат в таблице, чтобы двигаться дальше. Я думаю, им следует соревноваться друг с другом за места в Бесстрашии.

Я ничего не могу с собой поделать, поворачиваюсь и пялюсь на него. Ограниченное количество мест? Во фракции? Всего лишь после двух недель вводных тренировок?

А если они не получают место?

Они становятся афракционерами , - говорит Эрик. Я сдерживаю презрительный смех.

Если мы верим, что Бесстрашие действительно лучшая фракция, к которой стоит присоединиться, что ее цели наиболее важны, чем цели других фракций, тогда стать одним из нас - честь и привилегия, а не право.

Ты шутишь?
– говорю я, не в состоянии больше себя сдерживать.
– Люди выбирают фракцию, потому что они разделяют те же ценности, что и фракция, а не потому, что они уже профессионалы в том, чему учит фракция. Ты будешь выгонять людей из Бесстрашия только лишь потому что они не настолько смелые, чтобы запрыгнуть в поезд или выиграть схватку.Т ы скорее предпочтешь большого, сильного и безрассудного, чем маленького, умного и смелого - так ты совсем не улучшишь Бесстрашие.

Уверен, маленьким и умным лучше быть в Эрудиции или одетыми в серое Сухарями, - говорит Эрик с кривой улыбкой.
– И я не думаю, что ты достаточно веришь в наших потенциальных новых бесстрашных, Четыре. Эта система будет благосклонна только к тем, кто окажется самым стойким.

Я бросаю взгляд на Макса, ожидая, что он будет выглядеть незаинтересованным планом Эрика, но это не так. Он подается вперед, внимательно рассматривает увешанное пирсингом лицо Эрика, как будто что-то в нем вдохновило его.

Интересная дискуссия, - говорит он.
– Четыре, как ты сделаешь Бесстрашие лучше, если не с помощью более соревновательного обучения?

Я киваю головой, снова смотрю в окно. Ты не один из тех безумных, ищущих опасность дураков , сказала мне мать. Но Эрик хочет в Бесстрашие именно таких : безмозглых, ищущих опасность дураков. Если Эрик один из шпионов Джанин Метьюз , зачем Джанин способствовать тому, чтобы он предложил подобный план?

О. Все потому, что безмозглых , ищущих опасность дураков проще контролировать, ими легче управлять.

Очевидно.

Я сделал бы Бесстрашие лучше, воспитывая истинную храбрость вместо глупости и грубости, - говорю я.
– Убрать упражнение с ножами. Готовить физически и умственно защищать слабых от сильных. Об этом говориться в нашем манифесте - ежедневный подвиг. Я думаю, что мы должны вернуться к этому.

А затем мы все возьмемся за руки и споем вместе песню, так?
– Эрик закатывает глаза.- Ты хочешь превратить Бесстрашие в Дружелюбие.

Нет, - говорю я.
– Я хочу убедиться, что мы по-прежнему умеем думать сами, думать о чем-то большем, чем о следующей дозе адреналина. Или просто думать, иногда. Так нас не смогут захватить или управлять нами извне.

По мне, так звучит немного по-эрудитски , - замечает Эрик.

Способность думать не принадлежит только Эрудиции, - резко говорю я.
– Способность думать в стрессовых ситуациях - вот что должны развивать пейзажи страха.

Хорошо, хорошо, - соглашается Макс, поднимая руки вверх. Он выглядит встревоженным.
– Четыре, прости меня за то, что я это говорю, но твои слова звучат как речь параноика. Кто мог бы захватить нас или попытаться управлять нами? Фракции мирно сосуществовали долгое время до того еще как ты родился, и нет причин, чтобы это изменилось.

Я уже открыл рот, чтобы сказать, что в ту самую секунду, когда он позволил Джанин Метьюз вмешаться в дела нашей фракции, в ту самую секунду, когда он позволил лояльно настроенным к Эрудиции изменениям проникнуть в нашу программу обучения, в ту самую секунду, когда он начал спрашивать у нее совета, кого назначить следующим лидером Бесстрашия, он поставил под угрозу систему сдерживаний и противовесов, которые и позволяли нам мирно сосуществовать так долго. Но затем я понял, что сказать ему все эти вещи значило обвинить его в предательстве, а так же открыть, как много я знаю.

Макс смотрит на меня, и на его лице написано разочарование. Я знаю, что я ему нравлюсь, по крайней мере больше, чем Эрик. Но вчера моя мать была права - Максу не нужен кто-то похожий на меня, кто может думать самостоятельно, планировать. Ему нужен кто-то как Эрик, кто поможет ему создать новые планы Бесстрашия, кем будет просто управлять только потому он под каблуком у Джанин Метьюз , с кем Макс близко связан.

Моя мать представила мне вчера два варианта: быть пешкой Бесстаршия или стать афракционером. Но есть третий: быть ни тем и ни другим. Ни присоединиться ни к одному. Жить под наблюдением и быть свободным. Это то, чего я действительно хочу: избавиться ото всех, один за другим, кто хочет воспитывать и “лепить” меня под себя, и вместо этого научиться воспитывать и “лепить” себя самостоятельно.

Честно говоря, сэр, я не думаю, что мое место здесь, - говорю я спокойно.
– Я сказал вам, когда вы впервые меня спросили об этом, что я хотел бы быть инструктором, и я думаю, что все больше понимаю, что мое место там.

Эрик, оставь нас ненадолго, - говорит Макс. Эрик, которому с трудом удается побороть ликование, кивает и выходит. Я не вижу, как он уходит, но готов поставить все мои деньги на то, что он слегка подпрыгивает, пока идет вниз по коридору.

Макс поднимается и садится рядом со мной в только что освободившееся кресло Эрика.