Сыночек в награду. Подари мне любовь

– С мылом, – важно поучает ее малыш. И я усмехаюсь, провожая их взглядом.

После хлопка закрытой двери мой кабинет опять погружается во тьму и холод. И только кольцо продолжает пылать. Задумчиво прокручиваю его на пальце, неторопливо приближаюсь к ящику с фотографией жены. Выдвинув, долго смотрю на перевернутую рамку.

– Ураганчик, стой, – из холла доносится мелодичный женский смех, чуть приглушенный, будто Ева намеренно сдерживает себя. А следом – топот детских ног.

– Мам, поймай, – разыгравшись, с придыханием вскрикивает Владик. – А к папе можно? – раздается у самой двери.

Громко. Звонко. Четко.

Хлестко, как выстрел. И так же смертельно.

Не списать на ошибку. И чертовски сложно игнорировать.

– Тш-ш-ш, – звучит испуганно. А потом шаги отдаляются.

От слабого, незаметного нажатия обручалка сползает с моего пальца. И в следующую секунду аккуратно опускается на снимок, который по-прежнему лежит лицевой стороной вниз. Взгляд проходится по нему стремительно, а перед глазами все заволакивается туманной дымкой, словно отсекая меня от того, что изо дня в день приносит мне не утешение, а боль, выворачивающую душу наизнанку.

Так и не перевернув фоторамку, запираю ящик на ключ.

Падаю в кресло, некоторое время бездумно глядя в одну точку. Не сразу осознаю, что устремлена она не в пустоту, но в дурацкий кактус.

Прислушиваюсь к шуму в холле. Голоса становятся все тише, а потом и вовсе умолкают. Видимо, Ева пошла укладывать сына спать.

Поднимаюсь и решительно направляюсь к двери. Приоткрываю ее, впуская в кабинет слабые отголоски милых разговоров матери с сыном. Так лучше, чем сидеть в полной тишине.

Дожидаюсь, пока Ева расскажет Владику сказку на ночь. А после – еще одну. И еще. Едва не засыпаю сам прямо в кресле. Но спохватываюсь, как только в их комнате становится тихо.

Малыш уснул...

Надеюсь перехватить Еву в холле. Она наверняка воспользуется моментом, чтобы привести в порядок кухню и убраться. Чересчур чистоплотная, аккуратная и… немного зашуганная. Будто ждет, что я выгоню ее из дома за невымытую тарелку.

Надо бы оговорить основные моменты нашего существования под одной крышей. Чтобы Ева перестала меня бояться. Хотя после нашего поцелуя все только усложнилось…

С трудом подавляю ухмылку, когда сталкиваюсь с Евой чуть ли не нос к носу. Предсказуемая. Спешит привести в порядок мой дом. Собирает игрушки Владика в гостиной, но, заметив меня, выпрямляется по струнке и забывает, как дышать. Выпускает из рук плюшевого медведя, и он летит в детский кабриолет. А она даже не смотрит в ту сторону. Вместо этого не сводит с меня глаз. Смотрит удивленно, с подозрением. Отшатывается, когда я приближаюсь почти вплотную.

– Ева, мы недоговорили, – обхватываю теплую ладонь, крепко сжимая. И пока Ева растерянно гипнотизирует место сплетения наших рук, я веду ее на кухню. – Мне кажется, нам есть что обсудить.

Глава 34

Ева

– А-а, куда мы? – растерянно лепечу я, когда огромный медведь, прорычав что-то, накрывает мою ладонь мощной лапой. Несмотря на габариты, держит меня бережно, ведет за собой аккуратно. Не спешит и не делает резких движений, не дергает. Но его мрачной, подчиняющей энергетики хватает, чтобы мое тело, как безвольный тряпичный комок, поплелось следом, машинально перебирая ватными ногами.

Очнувшись на пороге кухни, я предпринимаю слабую попытку сопротивления. Стоит лишь мне упереться и проскользить в смешных махровых носках по полу, как Тимур тут же останавливается. Оборачивается, и я читаю в его взгляде непривычное замешательство и едва уловимую тень волнения.

– Ева, я не хочу, чтобы вы меня боялись, – отвечает так осторожно, будто любое оброненное им слово, как острый кинжал, способно ранить меня.

Свободной от его плена рукой касаюсь шероховатой, напряженной лапы. Пальцами невесомо провожу по тыльной стороне ладони. Впиваюсь, чтобы разжать капкан и освободиться. Но что-то меня останавливает.

Не понимаю, что изменилось, поэтому опускаю взгляд. Бесцеремонно рассматриваю безымянный палец, на котором больше нет кольца. У меня нет мыслей, почему Тимур вдруг снял обручалку, которую носил в память о жене. И я не хочу связывать его порыв с нашим поцелуем. Я вообще не могу вспоминать об этом – мгновенно воспламеняюсь, а в солнечном сплетении разгорается пожар, который не потушить. Нельзя так реагировать на босса. Неправильно все между нами. Не должно быть ничего. Исключительно рабочие отношения.

И уж точно трагическое прошлое этого сурового мужчины совершенно меня не касается, но в данный момент… я выдыхаю, ощущая, как камень падает с груди. И находиться рядом с Тимуром становится легче. Словно между нами пала невидимая преграда.

– Я и не боюсь, Тимур Викторович, – с непонятным сожалением смотрю на его разжатую ладонь. – Просто вы появились так неожиданно, что я не успела сориентироваться.

Обхватываю себя руками, потирая плечи. Казалось бы, желанная свобода, но она не принесла удовлетворения. Наоборот, вернула ощущение ненужности.

Посылаю Вулканову мягкую улыбку. Без намека на кокетство. Скорее, дружескую. Но когда уголки его губ чуть заметно приподнимаются в ответ, я вспоминаю наш поцелуй. Причем настолько четко и явственно, в малейших деталях, будто он не прервался. А мы все еще там, в кабинете.

Отгоняю от себя неуместные, предательские мысли и захожу в кухню. Собираюсь занять себя уборкой, лишь бы избежать зрительного контакта с Тимуром. Любого контакта. Он обезоруживает меня, заставляет поддаваться эмоциям, вынуждает открываться и доверять. А это непозволительная роскошь для меня сейчас.

– Сегодня был тяжелый день, – сквозь звон стекла пробивается хриплый голос. – И я прошу прощения за Константина. Он человек резкий, – тяжелые шаги доносятся за спиной, и я становлюсь вполоборота. – Если пообещал разобраться беспристрастно, значит, выполнит. Меня он еще ни разу не подводил.

– Но я ему явно не понравилась, – хмыкаю с горечью. – И он мне не верит, – рваный вздох застревает в горле, когда я вижу в руках Тимура… бутылку белого вина.

Приоткрываю рот и тут же захлопываю, напряженно покусывая губы. Что происходит? Молча слежу, как он пробегает глазами по этикетке, закрывает верхний шкафчик, откуда вытащил «добычу», и идет за бокалами. Но берет только один.

– Достаточно того, что вам верю я, – убедительно отрезает Вулканов.

Он не впервые произносит это. И после оскорблений Игоря обычная фраза Вулканова действует на меня, как спасительный бальзам. Теплом разливается внутри, сладостью течет по венам, затягивает раны и ссадины, нанесенные бывшим мужем.

И я чуть не растекаюсь в искренней улыбке, но тут же подавляю ее. Изогнув бровь, киваю на бокал с вином, который Тимур придвигает ко мне. А сам отходит к плите и невозмутимо делает себе кофе.