Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
С нелепой и трагической гибели двух людей начинается пьеса. Случайной и нелепой гибелью главного героя Вилеева и смертельным ранением хорошего смелого парня Белякова она и заканчивается. В пьесе дана широкая, многоохватная картина трудовых будней на крупном руднике и обогатительном комбинате. Но почему же тогда в пьесе, где идет речь о людях большого и нужного стране дела, происходят эти несчастные случаи, эти смерти, которые, наверное, можно было бы предотвратить? Да в том-то и дело, что вся пьеса М. Мамонтова — горький, полный затаенного гнева рассказ о чудовищной неразберихе, преступной халатности, коррупции, круговой поруке, невежестве, царящих на всех ступенях
Автор не случайно назвал свою пьесу „Частный случай“; подчеркивая, что все, происходящее на руднике, явления частного порядка, он тем самым стремится заранее оградить себя от упреков в обобщении, типизации мрачных сторон жизни. Но как бы ни была названа пьеса, ее сущность от этого не меняется, сущность-то и заключается в том, что условия жизни и работы людей на руднике невыносимы (см. стр. 18–19, 27, 37, 55,100, 101 и т. д.).
Чем талантливее написан диалог, чем ярче говорится обо всем происходящем, тем более мрачная вырисовывается картина какого-то поистине беспросветного, страшного, уродливого мира, выдаваемого за нашу советскую действительность.
Односторонне, а потому в каком-то искаженном свете видит автор пьесы события и героев своего произведения. Чего, например, стоят такие слова Вилеева, обращенные к рабочим путейцам, как „сегодня ночью мысленно я всю русскую историю перелистал. И на каждой странице я видел ваши согбенные спины и все утяжеляющийся молот в ваших руках. И думал: где вы, вы-то набираетесь сил на все это?!“
Ставить пьесу „Частный случай“ в настоящем варианте нельзя. Вольно или невольно, но автор исказил нашу действительность.
Заместитель начальника Управления театров, музыкальных организаций и концертной работы
Н. Садковой»[584].
Конечно, этот отзыв выглядит и идеологически заданным, и конъюнктурным, и все же ему не откажешь в обстоятельности и даже эмоциональности.
Однако столь добросовестны цензоры были далеко не всегда. В том же 1973 году совершенно иначе разворачивалась история со спектаклем «Товарищ, верь!..». В архиве театра находим следующее письмо:
«НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ КУЛЬТУРЫ ИСПОЛКОМА МОССОВЕТА Тов. Покаржевскому Б. В.
Уважаемый Борис Васильевич!
Направляем Вам перепечатанный заново текст 2-й части пьесы „Товарищ, верь!..“, так как в текст пьесы, согласно замечаниям Управления театров Министерства культуры РСФСР, вставлены отрывки из „Истории села Горюхина“ для более точного звучания темы крепостного права, крепостной России (об этой работе мы ставили Вас в известность в письме от 13.11.72 г. № 344) и стихотворения „Мирская власть“, „Странник“, „Воспоминания“ для более полного раскрытия образа гениального поэта.
В письме Управления театров Министерства культуры РСФСР за подписью тов. Юрьева В. Н. (от 18 января 1973 г. за № 08–16), полученном нами из Главка 29.01.73 г.,
кроме общих фраз, не содержится конкретных замечаний по пьесе.Тов. Шкодин М. С. в препроводительном письме тоже не поставил театр в известность об имеющихся у него и у тов. Юрьева В.Н. замечаниях, хотя, судя по письму тов. Юрьева В.Н., эти замечания были высказаны вышеупомянутыми товарищами на совещании в Управлении театров Министерства культуры РСФСР, на которое не были приглашены ни авторы пьесы, ни представители театра.
С уважением,
Директор театра Дупак Н. Л.
Главный режиссер театра Любимов Ю. П.».
Реплика Ю. П. Любимова
Они и на «Пушкина» нашего нападали. Требовали, чтоб мы вставили то, другое и, в том числе, — «Клеветникам России». А я им и говорил: «Как же можно это вставить? За это Пушкина Белинский ругал. Это же „наш“ человек. Да и потом, вставим, а на словах „кичливый лях“ польский посол выйдет из зала».
Если идея спектакля «спускалась сверху»
До сих пор мы говорили о тех случаях, когда театр сам выбирал произведения для постановки. Однако иногда репертуар «диктовался» театру сверху[585]. В результате в 1969 году в афише Таганки появился спектакль «Мать» (по М. Горькому)[586], а в 1970 году — инсценировка по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Однако постановка «по заказу» не гарантировала отсутствия проблем при прохождении через цензуру. Сложности у театра были и с тем и с другим спектаклем.
Перед нами тезисы письма руководителей театра в Управление культуры. Они показывают, что препятствия начались еще до просмотра спектакля «Что делать?» государственной комиссией:
«Письмо в Министерство культуры РСФСР (Черновик)[587]:
Поведение Управления театров Министерства в отношении спектакля „Что делать?“, проволочки и препятствия к просмотру спектакля. Отправка в Главлит, хотя знали, что инсценировки классического произведения не подлежат Главлиту. Отправка в Институт марксизма-ленинизма текста, хотя этот текст не подлежал проверке Институтом марксизма-ленинизма. Искусственная затяжка с отправкой материала и т. д.»[588].
О постановке спектакля «Что делать?» Ю. П. Любимов вспоминает: «И опять был скандал — они мне все цитаты вымарали. Они ведь очень часто правили и Маркса, и Ленина — говорили: „Сейчас не надо нам эту цитату“ …этот спектакль с трудом вышел в свет — они его закрывали беспрерывно»[589].
Черновик еще одного письма, на этот раз в Главное управление культуры, показывает, что у театра были сложности и с репетициями спектакля «Мать»:
«Письмо в Главное управление культуры (Черновик)
Приказ, запрещающий репетировать спектакль „Мать“.
Приказ, запрещающий репетировать спектакль „Что делать?“ до особого распоряжения.
Запретили репетировать „Хроники“ Шекспира.
Без ответа оставили просьбу театра о включении в репертуар повестей Ф. Абрамова „Пелагея“ и „Алька“, пьесы английского драматурга Роберта Болта „Человек для любой поры“, романа Роберта Крайтона „Тайна Санта Виттории“.