Тагу. Рассказы и повести

На столе перед Жваниа лежали вперемешку газеты и специальные бюллетени. Черные огромные буквы… Огромные, черные: "Наступление красных на гагринском направлении приостановлено", "Попытка врага приблизиться к нашим передовым позициям на Дарья-ле сорвана", "Наша армия ведет бои южнее Воронцовки и южнее Садахло".

"На нас наступают с запада, с востока, с севера", — с тоской думал член учредительного собрания и не мог оторвать взгляда от газетных заголовков. Каждый из них так и лез ему в глаза, и Жваниа нервно постукивал по столу очками. А огромные, черные буквы будто назло ему все приближались и росли… "Обращение к Интернационалу и к социалистическим партиям", "Немедленно провести мобилизацию всех членов партии, которые могут держать в руках оружие".

— …которые могут держать оружие, — вслух прочитал Евгений Жваниа и оглядел собравшихся в комнате. — Чего же больше! — сказал он упавшим голосом. — Поздно, господа. Все кончено. Грузия потерпела поражение.

— Не Грузия, — неожиданно для всех выкрикнул Еквтиме Каличава и провел по лицу огромным платком-багдади, пытаясь удержать потоки пота, — а ваша партия, ваше правительство потерпело поражение.

Аполлон Чичуа и Иродион Чхетиа лишь молча переглянулись, ничем не выдавая своего волнения и отчаяния. Потупив глаза, сидели и члены правления местной общины, только Калистрат Кварцхава вскочил, как отпущенная пружина, угрожающе потряс тростью с набалдашником в виде головы бульдога и закричал на своего друга:

— Что, что ты сказал? Как ты посмел…

— Садитесь! — жестко приказал член учредительного собрания. — Правду сказал товарищ… — Он забыл имя и фамилию почтмейстера.

— Я Еквтиме Каличава, заведующий почтой, — помог ему сам Еквтиме.

— Помню, помню, товарищ Каличава! А как же! Вот только забыл, к какой партии вы принадлежите?

— К национал-демократической.

Евгений Жваниа поморщился:

— Ну, что же… вы верно изволили сказать, национал-демократ. Да, мы потерпели поражение. Наша партия, наше правительство потерпели поражение, но не Грузия, не нация, не народ… — Жваниа взял со стола газету "Эртоба" и прочитал название одной из заметок… "Погребение в ограде Военного собора героев, погибших при защите Тбилиси", — слышите, товарищи? Я бы написал об этом так: "Погребение нашей социал-демократической партии". Большевики одолели нас, товарищи…

— Нет и нет! — снова крикнул фельдшер. Он не сел, как ему велел Жваниа, а, стегая тростью по крагам, все еще стоял перед своим другом-врагом Еквтиме Каличава. — Это невозможно, чтобы демократия потерпела поражение! — Кварцхава бесцеремонно швырнул трость на стол и схватил газету. — Вот что пишет наш славный вождь, отец нашего народа Ной Жорданиа: "Перед лицом всего мира мы заявляем, что грузинский народ твердо, до последнего вздоха решил бороться с врагом, своей страны", — прочел Калистрат и, подражая ораторскому приему Жваниа, обратился к присутствующим: — Слышите, до последнего вздоха. Читаю дальше: "Наше положение в деле защиты Тбилиси резко изменилось. Натиск врага приостановлен. Враг начал отступать" — вы слышите, враг начал отступать! А вы, господин Жваниа, говорите, что все кончено, — сказал Калистрат с упреком. Ораторствуя, он все время вытягивал и без того длинную шею. Делал он это потому, что носил чересчур высокие и жестко накрахмаленные воротнички, но создавалось впечатление, что Калистрат хочет выскочить из железного воротничка. Попробуй сохрани при этом важный европейский вид! А фельдшер ухитрялся. И сейчас, ораторствуя перед собравшимися в кабинете Кириа людьми, фельдшер держался этаким важным господином. — Я уже однажды сравнивал Тбилиси с Парижем. О, Париж! Я с восторгом вспоминаю проведенные там дни.

Член учредительного собрания нахмурился.

— Париж — город революционеров, — патетически продолжал фельдшер. — Французы самый свободолюбивый народ в мире. Сейчас на помощь нашему народу пришли доблестные моряки французской эскадры. Пушки французских кораблей готовы встретить большевиков сокрушительным огнем. Вот каковы французы, господа! Грузинский и французский народы похожи друг на друга, как две половины яблока. Ной Жорданиа называет Тбилиси Верденом. Но я думаю, что Тбилиси можно смело назвать и Парижем и Верденом. Я волнуюсь, господа, — Кварцхава бросил газету на стол. — Мне трудно говорить. Я лишь прибавлю к словам Жорданиа: Тбилиси — дважды Верден, его невозможно взять, — Кварцхава снова схватил газету. — Вот еще одно сообщение: "Разбитый на подступах к Тбилиси враг отступает, взяты пленные…"

— Сообщение! — горько усмехнулся член учредительного собрания. — Сейчас никакие сообщения подобного рода не помогут нам, товарищ…

Фамилию фельдшера член учредительного собрания тоже позабыл, и снова ему на помощь пришел Еквтиме:

— Это Калистрат Кварцхава, наш фельдшер.

— Врач, — поправил фельдшер, бросив на Еквтиме презрительный взгляд.

— Не обольщайтесь, господин Кварцхава. Если бы красивые слова могли спасти нас, нам хватило бы одного Карло Чхеидзе.

Калистрат Кварцхава обиделся:

— Сегодня вы сами на балконе расточали красивые слова…

— Да, расточал, — подтвердил Жваниа. — К сожалению, расточал… Но что из этого вышло? Неужели вы не заметили моего провала, неужели не почувствовали, какая сила была в нескольких простых словах учителя и этого комиссара Вардена Букиа?

— Вы хотите бросить родину на произвол судьбы?

— Родину у нас никто не отнимает. Но мы потерпели поражение. Мы — это наша партия, наше правительство, а не Грузия, не нация, не народ.

— Разве для нас родина и партия, народ и правительство не одно и то же, господин Жваниа?

— Нет, не одно и то же. Правительства меняются, партия может потерпеть поражение и исчезнуть, но родина и народ останутся.

— Возможно, что это так, — нехотя согласился фельдшер. — Но нам нужно спасать нашу древнюю культуру.

— Культуру у нас тоже никто не отнимает. Культуру отнять нельзя, Кварцхава.

— Мы еще не знаем, что несут нашему народу большевики.

— Вы не знаете, зато народ хорошо это знает, — сказал Евгений Жваниа. — Это подтвердила сегодняшняя демонстрация.

— Эти люди в бурках, эти тупые крестьяне — не народ…

— Как вы смеете? — возмутился член учредительного собрания. — Как вы смеете так говорить о грузинском крестьянине!

Желая как-то помирить Кварцхава и Жваниа, уполномоченный правительства Аполлон Чичуа сказал:

— Большевики, конечно, сбивают народ с правильного пути, но мы должны повлиять на него… переубедить.

— Переубедить? А чем вы его переубедите, господин Чичуа? — спросил Жваниа. — Сегодня вы попытались обмануть народ. Но сейчас народ уже не обманешь. Этот учитель Кордзахиа правильно сказал, что нам надо было браться за ум раньше. Мы горько ошиблись, мы опоздали. Наши солдаты переходят на сторону врага. Только юнкера пока воюют самоотверженно.

— Дела совсем не так уж плохи, как вы рисуете, — возразил Чичуа. Он взял со стола газету. — Вот депеша председателя учредительного собрания Карло Чхеидзе на имя главнокомандующего войсками республики генерала Квинитадзе: "Учредительное собрание горячо приветствует вас и действующих под вашим командованием армию и гвардию, освобождающих в самоотверженной, героической борьбе нашу родину от озверелых орд врага. Блестящая победа грузинской армии над Красной Армией золотыми буквами впишется в историю Грузии, и весть об этой победе будет передаваться будущим поколениям, как сказочная повесть о самоотверженности грузинских воинов", — он отложил газету. — Не огорчайтесь, господин Жваниа, не так силен дождь, как гром. Давайте соберемся с душевными силами и смело заглянем в будущее.

— Хорошо, допустим, заглянули. Ну и что?

— Вспомним наших великих предков.

— Вспомнили уже сегодня на митинге.

— Укрепим в себе веру в победу.

— Допустим, укрепили.

— Поверим, что никакая сила не сможет противостоять нашей силе.

— Такая сила уже противостоит нам.

— Нет силы, которую нельзя было бы преодолеть.

— Это такие же пустые и обветшалые слова, как и те, что говорил господин фельдшер.

— Не фельдшер, а врач, — поправил Кварцхава.