Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
Я не сомневался, что Мидега, покинув лес, отправится на кукурузное поле мельника Якова. Что ж, я охотно оплачу стоимость съеденной ею кукурузы, чтобы хоть частично искупить свою тяжкую вину. Но не успел я улечься спать, как из-под орешника донеслись до меня мучительные стоны, как если бы стонал тяжелобольной человек. Это была Мидега. Я не мог уснуть, всю ночь мерещились мне ее покорные, полные горького упрека глаза. Я забылся только на рассвете, но вскоре громкий щенячий визг поднял меня с постели. Я быстро оделся и вышел во двор. Щенята, подняв кверху головы, стояли возле лежавшей под орешником
Мы похоронили Мидегу под тем же орешником, где она окончила свою жизнь. Но и теперь, много лет спустя, когда мне вспоминаются те трудные, суровые годы, я неизменно вижу перед собой глаза Мидеги, полные упрека и горестного недоумения.
Перевод Юрия Нагибина
ПОРВАННЫЙ МЯЧ
В семье Бебуришвили была большая радость: они получили новую квартиру. К этой радости прибавилась другая: приехал на побывку сын — Тенгиз. Тенгиз учился в Суворовском училище и домой приезжал раз в год.
Бебуришвили были моими соседями, и я охотно вызвался помочь им перенести вещи. Когда мы с Тенгизом отодвигали от стены шкаф, что-то глухо шлепнулось на пол. Это был пестрый резиновый мяч, сморщенный и полинявший. Видимо, он когда-то давно застрял между стеной и шкафом.
Тенгиз бережно поднял мяч и с тревогой глянул в сторону родителей — они были заняты укладкой посуды и ничего не заметили. Тенгиз повернулся к ним спиной, рукавом стер пыль с мяча, затем поднял глаза на портрет брата, висевший на стене.
Из простой деревянной рамки смотрел на нас мальчик лет девяти. Миндалевидные глаза, прямой правильный нос, высокий упрямый лоб и непокорный вихор… В памяти моей внезапно ожил, будто сошел с портрета, Арчил.
Он был ровесником моего сына. Жили они в одном доме, учились в одной школе. Арчил был мальчиком неразговорчивым и замкнутым. Никто не назвал бы его красивым, но было в нем что-то, невольно привлекавшее сердца.
Отец Арчила работал на вагоноремонтном заводе, мать хозяйничала дома. В семье было трое детей — Арчил, Тенгиз и Тамара.
Отец любовно заботился о семье. Вставал он затемно и отправлялся на базар. Когда мы просыпались, он уже возвращался с базара, нагруженный покупками. Не сидел он сложа руки и после работы: вечно что-нибудь мастерил, чинил, помогал жене по хозяйству.
Когда Бебуришвили переселились в наш дом, мы не сразу свели с ними знакомство и поначалу только здоровались. Окна и балконы наших квартир выходили на двор. У них была одна комната, и семья большую часть времени проводила на балконе. Здесь они ели, пили, принимали гостей и соседей. Мы жили на третьем этаже, они — против нас на втором, мы были невольными свидетелями всей их жизни.
Нельзя сказать, чтобы им жилось тяжело, но и достатка особого не было. Однако на судьбу они не жаловались: были довольны тем, что имели.
Арчил и мой мальчик Отиа познакомились друг с другом странным образом. Однажды жарким летним вечером, когда стар и млад высыпали на двор и на балконы, Арчил уронил свой мяч
за перила балкона. Он быстро сбежал по лестнице и, выйдя во двор, направился к мячу.— Вон там, у крана! — крикнул сверху мой сын.
Он был ослеплен красотой мяча. Мяч был совсем новенький, с одного боку красный, с другого синий. Посередине — зеленая и золотая полоса, а между ними — белая.
— Без тебя знаю где! — отозвался Арчил, взял мяч и подчеркнуто гордо пошел обратно.
Отиа не мог оторвать глаз от мяча. Несмотря на недружелюбный ответ Арчила, он не удержался от соблазна и громко предложил:
— Сыграем?
— Сыграем, почему нет. Мяч на то и создан, — басовито ответил Арчил.
Отиа сломя голову ринулся во двор, откуда-то мгновенно приволок два кирпича, положил их по обе стороны от себя и стал в этих "воротах".
— Бей!
— Пенальти?
— Пусть будет пенальти. Только честно отмеряй, без обмана. Эй, эй, шире шаг!
Арчил честно отмерил расстояние от ворот до места пенальти, положил мяч, покосился украдкой на балконы и окна — смотрят на него оттуда или нет, — отступил назад, потом неторопливо, с очень уверенным видом подошел к мячу, сделал обманное движение, будто посылает мяч в левый угол, и вдруг сильным ударом послал его в правый. Мяч "запутался в сетке". Отиа, падая, сильно ободрал локоть об асфальт.
Арчил поднял мяч, ногой отшвырнул к стене кирпич и с насмешливой улыбкой посмотрел на запыленного вратаря.
— Потренируйся сначала, чтобы играть со мной, — сказал он и добавил насмешливо: — Хотя Дорохов из тебя все равно не выйдет.
— А из тебя Пайчадзе не выйдет, — отрезал Отиа.
Арчил пропустил это замечание мимо ушей и с победоносным видом стал подниматься по открытой лестнице.
— Не очень-то воображай, это случайный гол! — кричали вслед Арчилу ребята. — Он не считается! Ты обманул Отиа — с близкого расстояния ударил! Чего удираешь, а ну-ка, забей еще раз, если ты такой молодец!
Отиа почти с мольбой глядел на Арчила.
— Иди же, ну! — позвал он его, торопливо положил обратно кирпичи и снова встал в ворота.
Но Арчил даже не оглянулся.
— Гляди, Отиа, он струсил!
— Сбежал Арчил!
— Ну-ка, пусть еще забьет, если он такой герой!
Тщетно пытались ребята своим криком подзадорить Отиа. Потерпевший поражение, посрамленный, мой сын, не поднимая головы, прошел через двор, ступил на лестницу и скрылся из глаз. Я понял, что, подавленный своей неудачей, с ободранным локтем, он не покажется мне, и ушел в свою комнату.
На другой день, возвращаясь с работы, я увидел, что ребята нашего дома собрались во дворе и наблюдают за поединком между Арчилом и Отиа. Я вошел как раз в ту минуту, когда гол был забит в ворота. Мяч ударился о водопроводный кран метрах в трех от ворот, вернулся обратно и попал Отиа в голову. Хотя симпатии ребят были почему-то на стороне вратаря, никто не мог удержаться от смеха. Отиа не обратил на это внимания, поднял мяч и швырнул Арчилу:
— Бей!
Мяч снова влетел в ворота. Видимо, это был не второй и не третий гол: мой сын был забрызган грязью, вид у него был измученный, с лица стекал пот. Но он, что называется, держал марку, возвращал мяч Арчилу и повторял с вызовом: