Тагу. Рассказы и повести

В 1949 году, в Тбилиси, на республиканском совещании передовиков сельского хозяйства Майя познакомилась с молодым агрономом из колхоза "Имеди" и через три месяца вышла за него замуж.

Односельчане переживали: трудно было расстаться с общей любимицей. А многочисленные поклонники — так те совсем затосковали, ходили словно в воду опущенные.

Но больше всех грустила Мариам. Ведь выходила замуж и уезжала в другой район ее любимица, первая звеньевая, гордость всей бригады! Мариам не показала девушке своего огорчения, напротив, на ее свадьбе она хлопотала, как родная мать. Вручая от имени бригады подарок невесте, Мариам сказала:

— У меня к тебе одна просьба, Майя: всегда помни о своем деле, о своей работе. Ты должна быть не только матерью и хозяйкой… Не забудь, ты тогда в Тбилиси многое обещала людям… Плохо будет, если ты не сдержишь своего слова.

Майя крепко сжала руку Мариам.

— Не забуду!

Как только Мариам и Платон вышли из вагона, они заметили шедшего к ним быстрым шагом мужчину в синем костюме. "Наверное, нас встречает", — подумали одновременно Мариам и Платон.

Секретарь парторганизации колхоза "Имеди" Ясон Микадзе, еще сидя в машине, заметил выходящих из вагона Мариам и Платона. Он видел их впервые, но столько слышал о них от Майи, что узнал гостей с первого же взгляда.

— Я из колхоза "Имеди", — приветливо сказал Ясон, протянув Мариам руку. Затем обернулся к Платону: — Здравствуйте, Платон!

"Что, что он сказал? Платон? Ого, откуда знает этот незнакомый человек мое имя?!" — подумал Платон, но не выразил удивления. В глубине души Платон считал себя человеком известным. Что ж странного, если его имя известно даже за пределами района?

— Мы многих знаем в вашем колхозе, — сказал Ясон, улыбаясь. — Разумеется, пока лишь издали…

— Мы тоже знаем ваших людей издали и вот, значит, приехали, чтобы познакомиться с вами ближе, — вежливо ответил Платон.

Автомашина летит по широкой асфальтированной дороге. По обеим сторонам ее раскинулись плантации. Навстречу машине бегут бесконечные апельсиновые и мандариновые деревья, ровные ряды чайных кустов.

Ясон торопится. Небо уже давно хмурилось, с минуты на минуту может хлынуть дождь. Ясон решил отвезти гостей прямо в правление колхоза, но вдруг Платон заметил у дороги приемочный пункт.

— Это чей? — спросил Платон.

— Бригады Кочакидзе.

— Так зачем же нам дальше ехать? — удивился Платон.

Ясон остановил машину, и все направились к навесу.

Возле навеса стояли грузовики, наполненные чайным листом. Лист подвозили на арбах, переносили в годори. Но сейчас все как бы оцепенели: в наступившей тишине был слышен только громкий мужской бас.

— Эге, Нестор, видать, кого-то распекает, — сказал Ясон и пояснил: — Нестор — это весовщик приемочного пункта.

Нестор, рослый старик лет шестидесяти, стоял, опершись левой рукой о весы, в правой руке он держал флешь и спокойным тоном, не торопясь, отчитывал молодую колхозницу. Вокруг них собралось до сорока человек мужчин и женщин. Здесь были сборщицы с корзинами в руках, шоферы, аробщики, — все они нетерпеливо смотрели на весовщика и ждали, когда он кончит свою речь.

— В последний раз предупреждаю, — басил Нестор, сердито поглядывая на молодую колхозницу Цицино, — не приму я больше такой лист за первый сорт… Может быть, от других приму, а от тебя не приму. Да, от тебя не приму! Видно, у тебя голова немного закружилась от успеха… Хорошо работаешь — это все знают. Но перехвалили тебя. Определенно перехвалили! Вот ты и застряла на месте. Разве ты сама не чувствуешь, что должна лучше работать, что собранный сегодня лист должен быть лучше вчерашнего?

Никто из присутствующих не заметил, как подъехала машина Ясона, не заметили Платона и Мариам, которые смешались с толпой.

Платон слушал Нестора и не верил своим ушам. "Так он же мои слова повторяет, мои! Видно, увидел меня и теперь на смех поднимает!" — рассердился было Платон, но тотчас же отогнал эту мысль. "Откуда ему знать, что я говорю, значит, то же самое? Он меня даже не заметил… Конечно, не заметил!"

— Вы все должны забыть, что существует чай второго сорта, — продолжал Нестор. Он видел, что людям надоело его слушать, но это мало трогало весовщика. Старик знал, что им все равно не миновать его: ему и никому другому должны были сдавать они свой лист. А то, что он сейчас говорил, не могло вызвать никаких возражений. Да никто и не посмел бы вступать с ним в спор, зная его острый язык. — Сейчас, дорогая, никому не нужен второй сорт. Выросли наши аппетиты, изменился наш вкус. Все мы хотим лучше одеваться, лучше есть и пить. Блаженной памяти твой дед, моя дорогая, всю свою жизнь не носил другой обуви, кроме каламани из свиной кожи. Он, бедняга, так и сошел в могилу, не сносивши ни одной пары сапог. А ты и лакированными туфлями уже не довольствуешься. Замшу все какую-то спрашивала в магазинах, я же знаю. И чулки, шелковые чулки уже не хочешь носить, все стеклянные ищешь; скоро, видно, и их забракуешь — потребуешь хрустальные. Какое ты имеешь право, спрашиваю я тебя, после этого собирать лист второго сорта?! Не хочет народ пить чай второго сорта! Поняла — не хочет!

Видно, Цицино надоело, наконец, его нескончаемое брюзжание.

— Да послушай же меня, дядя Нестор, — взмолилась она. — Разве кто-нибудь скажет, что это лист второго сорта?

— Никто, дорогая, — уже спокойно ответил ей Нестор, — никто, кроме меня. А я имею право это говорить. Наша бригада дала слово собирать такой чай, какой собирают в бригаде Мариам Твалтвадзе в Напичвнари. А слово наше нерушимо. Поняла?

Платон взглянул на Мариам: лицо ее было спокойно и задумчиво, на губах теплилась добрая улыбка. После беседы с Леваном Платон в первый раз увидел Мариам улыбающейся: улыбка преображала ее, делала удивительно привлекательной и молодой. "Никто так не улыбается, ни одна женщина", — подумал Платон и почему-то вздохнул.

— Поставил я свою подпись под этим обязательством или нет? — продолжал весовщик. — Поставил. И я никому не позволю позорить честное имя Нестора Парцвания.

— Да, но ведь Цицино не работает в нашей бригаде, дядя Нестор! Что ты к ней привязался? — вступилась за свою подругу хорошенькая девушка по имени Гванца. Перед ней стояла годори, доверху наполненная чайным листом, и Гванца ждала своей очереди. — Ты можешь требовать с членов своей бригады, а при чем тут Цицино? Кто тебя назначил инспектором над другими бригадами?

Платон одобрительно посмотрел на Гванцу. "Так ему и надо, этому старому придире, чего суется в чужие дела, лучше бы следил за своей бригадой, за своим делом!"

— Посмотрите-ка на нее! — возмутился Нестор. — А кто это поделил дела моей бригады и бригады Цицино? Что значит "твоя" и "моя" бригада? Выходит, мы собираем чайный лист для одного колхоза, а ее бригада — для друюго?

Мариам многозначительно посмотрела на Платона. Тот смущенно отвел взгляд.

В этот момент Нестор нагнулся. На вид такой спокойный, медлительный, он с таким необычайным проворством запустил руку в годори, наполненную чайным листом, и схватил флешь, что даже Платон позавидовал его быстроте и сноровке.

— Так это, по-твоему, первый сорт? — сказал он, обращаясь к Гванце и высоко поднимая флешь. — Такими листьями ты хочешь похвалиться перед напичвнарцами? Такие листья собираетесь показать вы Мариам Твалтвадзе и Платону Чиладзе? Позор! На весь мир заявляю: позор!

Платон посмотрел на годори, из которой Нестор только что достал флешь, и удивился: "Что он хочет от девушки? Такой лист даже я не забраковал бы! Не то что первый сорт, самый настоящий материал для "букета"! Платон сорвался с места, подбежал к годори, запустил в нее руку, запустил еще раз и не смог найти ни одной хотя бы слегка огрубелой флеши, какие ему иногда доводилось обнаруживать в корзинах лучших своих сборщиц. Возмущенный Платон резко повернулся к Нестору.