Таких не берут в космонавты. Часть 2

Я остановился в шаге от двери.

Директриса повернула в мою сторону лицо.

— Олежка Морозов? — переспросила она. — Это который брат нашей Леночки Зосимовой?

Я удивлённо вскинул брови.

Переспросил:

— Морозов брат Зосимовой? Двоюродный?

— Сводный, — сказала Клавдия Ивановна. — Насколько мне известно. Олежка два года назад нашу школу окончил. Хороший парень. Лена говорила, что он сейчас в нашем университете учится на филологическом факультете.

Я покачал головой и пробормотал:

— Понятно.

— Что случилось, Василий? — спросила директриса. — Зачем тебе понадобился Морозов?

Она взглянула на меня пристально, будто во время допроса.

— Так… — ответил я. — Повздорил с одним студентом. Ничего серьёзного. Мне сказали, что его зовут Веня Морозов, и что он брат Лены Зосимовой из одиннадцатого «А» класса. Фамилии у них разные. И отчества. Вот я и усомнился.

Клавдия Ивановна нахмурила брови.

— По какой причине поссорились? — спросила она.

Я дёрнул плечом, повторил:

— Ничего серьёзного, Клавдия Ивановна. Не сошлись во взглядах на дальнейшее развитие космонавтики. До драки дело не дошло. Но каждый остался при своём мнении. Так что Лена не обидится.

Директриса покачала головой.

— Поспорил? — удивилась она. — С Олежкой? На него это не похоже. Морозов никогда не был спорщиком.

Она чуть сощурилась и спросила:

— Как выглядел этот студент?

Я изобразил задумчивость.

Сказал:

— Чуть пониже меня. С русыми волосами…

— Это не Олежка Морозов, — заявила директриса. — Василий, тебя обманули.

Клавдия Ивановна прошла к шкафу, открыла дверцу. Взяла из стопки большой толстый альбом, отнесла его на стол. Я стоял около двери и наблюдал за тем, как директриса переворачивала страницы.

— Так… выпуск шестьдесят четвёртого года… — тихо произнесла Кульженко.

Она выпрямилась, обернулась.

— Вот, — сказала она. — Взгляни.

Я подошёл к столу, увидел в альбоме чёрно-белую фотографию группы старшеклассников. Почти все парни на ней были в костюмах, на девчонках — платья с белыми воротниками. Под фото на странице я заметил надпись: «Одиннадцатый „А“, выпуск 1964 года».

— Вот он, Олежка Морозов, — сказала Клавдия Ивановна и указала на стоявшего во втором ряду парня. — Самый высокий и очень худой. Это с ним ты, Василий, повздорил?

Я сразу отметил: Морозов выделялся на фоне своих одноклассников. Он был почти на полголовы выше всех парней, что позировали для фото. Я увидел стоявшую в центре снимка математичку — в сравнении с Олегом Морозовым она казалась коротышкой.

— Точно не он, — сказал я. — Похоже, меня обманули.

Клавдия Ивановна улыбнулась.

— Олежка Морозов всегда был спокойным, тихим, воспитанным и стеснительным мальчиком, — сообщила она. — Олег никогда не был таким решительным, как его сестра. Потому я и удивилась, что ты с ним повздорил.

Я снова покачал головой и заявил:

— Нет, Клавдия Ивановна. Этого парня я никогда раньше не видел. С ним я пока не ссорился.

Я вышел из кабинета директрисы и спросил:

«Эмма, что ты вчера говорила? Этот тихий и стеснительный белокурый мальчик пробил голову милиционеру? Директриса бы в такое точно не поверила. Stille Wasser sind tief. Или если по-русски: в тихом омуте черти водятся. Все мы тихие, спокойные и воспитанные, скажу я тебе, Эмма. Пока трезвые».

* * *

В понедельник мы шли домой в компании Гены Тюляева.

Геннадия мы будто бы случайно встретили в гардеробе уже после моего визита к директрисе (хотя у одиннадцатого «Б» сегодня было на один урок меньше, чем у нас). Черепанов и Степанова к Лукиным не пошли. Они виновато вздохнули и попрощались с нами до завтра. А вот Генке было с нами по пути. Он пристроился рядом с Иришкой (Лукина тут же взяла его под руку, но не выпустила и мой локоть). Лукина отработала на Геннадии «тактику вопросов» — Тюляев охотно рассказал нам о своей работе на тракторном заводе, где одиннадцатиклассники сорок восьмой школы проходили трудовое обучение.

«Знаешь, Эмма, я ведь легко представляю Зосимову во главе разъярённой толпы, которая разгромила бы отделение милиции. Лена наверняка воспылала бы гневом после смерти своего брата. Особенно если она тоже считала Морозова тихим и воспитанным, каким его мне описала директриса. Да даже если не считала. Всё равно. Если бы Иришку Лукину забили в милиции насмерть, я бы тоже ворвался в отделение и разнёс бы там всё к чёртовой матери. Наверное. В восемнадцатилетнем возрасте — точно бы так и сделал».

Я повернул голову, взглянул на двоюродную сестру.

Иришка заметила мой взгляд — улыбнулась.

«История с Вениамином Морозовым стала не такой уж невероятной, — сказал я. — Вот что думаю. Веня большой парень. Я имею в виду его физические габариты. Если он за эти два года окреп и возмужал, то справиться с ним милиционерам будет непросто. Так что в его избиение я верю. То, что его внезапная смерть многих возмутит, я тоже допускаю. Поэтому всё сходится, Эмма. Хотя и не всё мне понятно. Что этот Морозов делал на остановке около рынка? В какое время он там устроит ссору с пенсионером?»

«Господин, Шульц. Уточните, пожалуйста…»

«Это вопрос не для тебя, Эмма. Все найденные тобой статьи о том февральском бунте я ночью прослушал. Информации о точном времени встречи милиционеров и Морозова на остановке около рынка в них не было. Это я запомнил. Цель визита Морозова в тот район важна лишь для выяснения этого самого точного времени. Но и того, что мы выяснили связь между Морозовым и Зосимовой — уже немало. Время ссоры на остановке мы пока не знаем. Но у нас уже есть дата. Ведь так?»

Я усмехнулся.

«Эмма, если понадобится, то я в субботу проведу на этой остановке весь день».

* * *

С Геной Тюляевым мы попрощались у двери подъезда. В гости мы его снова не пригласили, хотя Лукина и бросала на меня умоляющие взгляды.

Дома обиженная на меня Иришка пошла на кухню разогревать ужин. Я уселся на свою кровать и повертел в руке полученное сегодня от директрисы письмо.

Сердечек и прочих украшательств на конверте я не увидел. Распечатал конверт, развернул письмо.