Таких не берут в космонавты. Часть 2
Шрифт:
Я решительно обвинил Лукину в фальстарте, скомандовал отбой. Усадил благоухающих парфюмами Черепанова и Степанову под окном около письменного стола (там, где они слушали мой пересказ романа «Звёздные короли»). Напомнил своей сестре, что приходить на встречу заранее — не наш стиль. Полчаса я развлекал нарядных старшеклассников рассказами о Москве.
Зал «Юности» сегодня не был заполнен. Но я увидел в нём множество знакомых лиц: насчитал в кафе полтора десятка старшеклассников из сорок восьмой школы. Пожал на ходу протянутые в знак приветствия руки парней — отметил, что гости «Юности» рассматривали не только меня, но и мою сестру (которая сегодня
Места за столом мы заняли те же, что и в прошлый раз. Вот только теперь между Иришкой и Тюляевым не стоял пустой стул. Генка подозвал официантку. Длинноносая женщина с усталым взглядом принесла нам листы с меню. Она не оставила их на нашем столе без присмотра — сразу поинтересовалась: «Что заказывать будете?» Я удостоверился, что сосиски в сегодняшнем меню присутствовали — потребовал себе сразу три порции (не усомнился, что мой молодой организм осилит подобную нагрузку). Мой пример сподвиг на героизм и других: по две порции сосисок с зелёным горошком взяли себе Лёша, Надя и Генка. Только Иришка без особого энтузиазма попросила одну — вспомнила мой совет.
Помимо сосисок мы заказали салаты и лимонад. Всё это официантка поставила на наш стол оперативно, в лучших традициях бистро. Сосиски в этот раз были ещё теплыми — мой желудок поприветствовал их радостным стоном. Я снова отметил, что сегодня в кафе ещё оставались свободные места. Словно в это воскресенье многие школьники предпочли отдых дома. Я взглянул на соседние столы — убедился, что моя сестра не осталась без мужского внимания: с неё не спускала глаз троица парней из десятого «А» класса нашей школы. Иришка в их сторону не смотрела (пока Лукина не забыла мои наставления). А вот Тюляев заметил конкурентов — грозно зыркнул в сторону десятиклассников, недовольно скривил усы.
Я начал разговор с обмена впечатлениями о вчерашней репетиции. Генка похвалил моё пение (Лёшу Черепанова в своей похвале он не упомянул). Тюляев тоже отметил концертный номер балалаечников. Удивился тому, что моё выступление «приткнули» в самый конец концерта. Черепанов тут же разъяснил ему причину такого решения организаторов: пересказал Генке наш вчерашний разговор с Леной Зосимовой. Тюляев пожал плечами, сказал, что «Ленке виднее». Сообщил, что Клубничкину вчера расстроил «этот момент». Сказал: Света заявила, что я нарочно подговорил комсорга школы передвинуть мои песни ближе к началу спектакля. Чтобы зрители сравнили моё выступление с игрой актёров школьного театра.
Логику в словах Клубничкиной я не заметил, о чём сообщил Генке.
Толкнул под столом Иришку, чтобы она в очередной раз не обозвала Свету дурой.
Тюляев развёл руками.
— Не обращай внимания, Василий, — сказал Генка. — Это она от зависти злится. Привыкла быть в центре внимания. Считает, что ты занял её место. Сначала я думал, что она в тебя влюбилась. Потом сообразил, что Светка на самом деле любит только себя. Вы бы видели, как её разозлила та статья в «Комсомольской правде». Не поверишь, Пиняев, но вчера она говорила: это ты поджёг в январе школьный склад. Чтобы потом на глазах у всей школы показать себя героем.
Иришка покачала головой. Но промолчала: почувствовала мой пинок под столом.
Мысли моей сестры озвучила Надя:
— Клубничкина с ума сошла?
— Это уже слишком, — поддакнул Черепанов.
Генка пожал плечами.
—
Интересно, что она скажет, когда узнает об этой банде деревенских полицаев, — сказал он. — Тоже, небось, заявит: ты, Василий, ещё в сорок первом заставил их предать Родину.Тюляев нанизал сосиску на зубцы вилки.
— О какой банде? — спросила Иришка.
Она чуть склонила на бок голову — волосы в её гриве сверкнули в свете ламп.
Тюляев прожевал сосиску, с удивлением посмотрел на Иришку.
Поинтересовался:
— Вася вам не рассказывал?
Тюляев взглянул на меня — я покачал головой.
Геннадий снова повернулся к моей сестре и заявил:
— Василий вычислил банду бывших немецких полицаев, которые жили у нас в городе. В пятницу он принёс моему отцу целый список предателей Родины. Даже показал парочку портретов. Прошлой ночью и вчера днём этих преступников арестовали. Батя сказал, что взяли семерых. Всех, кого Василий указал в своём списке.
— В каком ещё списке? — сказала Иришка.
Она встряхнула гривой, толкнула меня в плечо.
— Вася, что за список? — сказала она. — О чём это Гена говорит?
Я услышал в её голосе тревогу.
Тюляев ухмыльнулся (скривил усы), заглянул в Иришкины глаза. Затем он посмотрел на замерших Лёшу и Надю.
— Что, действительно ничего не знаете? — спросил Геннадий.
Я сообщил:
— Твой отец попросил, чтобы я молчал.
— О чём молчал? — спросила Иришка. — Ребята, объясните уже, в конце концов, что произошло.
Генка взглянул на меня — я дёрнул плечом. Тюляев снова посмотрел на мою сестру, приосанился. Поведал Иришке о том, как я вчера пришёл к нему домой и сообщил Генкиному отцу о своём открытии. Гена пересказал всё то, о чём я вчера говорил Юрию Михайловичу: о конкурсе физруков, о визите к Серафиме Николаевне, о портретах бывших «фашистских прихвостней». Дальше Гена поведал, как его отец ездил после моих слов к Маркеловой — та подтвердила мои слова и добавила к моему рассказу много новых подробностей. О зверствах полицаев в сорок первом году Генка упомянул лишь вскользь. Но он улыбнулся и сообщил: его отец позавчера по возвращении от Серафимы Николаевны ругал меня за то, что я «не придержал информацию» до понедельника.
— … Теперь уже я могу сказать…
По словам Тюляева, первым милиционеры позапрошлой ночью задержали соседа нашей классной руководительницы Кирилла Сергеевича Белова. Генка с усмешкой сообщил нам, что милиционеры увезли подвыпившего Косого, якобы, в медвытрезвитель. Белова в ту же ночь допросили. Кирилл Сергеевич «сдал» всех своих бывших подельников. В субботу, под утро, милиционеры устроили «настоящую облаву» на предателей Родины: почти одновременно задержали шестерых уроженцев деревни Константиновка. В том числе, и Фомича, учителя физкультуры из сорок восьмой школы. Эта подробность буквально ошарашила Иришку, Лёшу и Надю. Черепанов даже переспросил у Тюляева — действительно ли «наш Фомич» оказался «недобитым фашистом».
Лукина обрушилась на меня с упрёками. Но я решительно перевёл стрелки на Генкиного отца. Заявил, что Юрий Михайлович мне «строго настрого» запретил разговоры о моём неожиданном открытии. Я признался, что сам не сразу поверил в виновность Фомича. Сказал, что Лёшины рисунки сыграли едва ли не главную роль в разоблачении предателей Родины. Заметил, как Черепанов горделиво улыбнулся. Поблагодарил я и Надю за идею сообщить о соседе Лидии Николаевны Некрасовой милиционерам. Сказал, что не последнюю роль в разоблачении «банды» сыграли и полученные мной от Иришкиного отца списки. Передал через Генку благодарность и Юрию Михайловичу за то, что он не отмахнулся от моих рассказов, проверил их и задержал преступников.