Талисман

— Надо идти, дружок, — сказал Ричард с улыбкой.

— Спасибо. Только не называй меня дружком.

10

Несмотря на то что он снова стал выглядеть бледным и изнуренным, Ричард говорил на протяжении всего следующего часа их пути вдоль железной дороги, в то время как запах Тихого океана становился все сильнее. Словно из него лился поток воспоминаний, накопившихся за многие годы. И хоть лицо его ничего не выражало, Джек чувствовал восхищение… и глубокую жалость к маленькому ребенку, тянущемуся к последнему обломку привязанности — к своему отцу, которую Ричард открыл ему по неосторожности или намеренно.

Он смотрел на бледное лицо Ричарда, на язвы на щеках, лбу и вокруг рта, слушал его неуверенный, почти шепчущий голос, который нисколько не стеснялся того, что появилась наконец возможность рассказать все, и радовался, что Морган Слоут никогда не был его отцом.

Ричард сказал, что он помнил ориентиры вдоль этой части железной дороги. Они видели крышу коровника с выцветшей рекламой сигарет «Честерфилд» на ней, выглядывающую из-за деревьев.

— Двадцать лучших сортов табака составляют двадцать чудесных сигарет, — сказал Ричард, улыбаясь. — Только в старые времена был виден весь коровник.

Он указал на большую сосну с двойной верхушкой, а спустя пятнадцать минут сказал Джеку: «На другой стороне этого холма была скала, похожая на лягушку. Давай посмотрим, стоит ли она там по-прежнему».

Скала была, и Джек согласился, что она была похожа на лягушку. Немного. Если напрячь воображение. И возможно, это помогает быть трехлетним. Или четырехлетним. Или семилетним. Или… сколько ему тогда было лет?

Ричард любил железную дорогу и считал Лагерь готовности действительно приятным местом, с его беговой дорожкой, барьерами и канатами для лазания. Но ему не нравился Пойнт-Венути. После некоторого раздумья Ричард вспомнил название мотеля, в котором они с отцом останавливались во время пребывания в прибрежном городке. Мотель «Кингслэнд», сказал он… и Джек обнаружил, что это название совсем не удивило его.

Мотель «Кингслэнд», сказал Ричард, находился в двух шагах от старого отеля, которым его отец всегда интересовался. Ричард мог видеть отель из своего окна, и он ему не нравился. Это было большое, беспорядочно построенное здание с башенками, фронтонами, двускатными крышами и куполами. На всем этом крутились медные флюгера. Они крутились даже тогда, когда не было ветра, сказал Ричард. Он ясно помнил, как он стоял у окна своей комнаты и смотрел, как они крутятся, странные медные создания в форме полумесяцев, жуков-скарабеев и китайских идеограмм, мелькающие в солнечных лучах, в то время как океан ревел и пенился внизу.

Да, док, теперь я начинаю все понимать, подумал Джек.

— Он был пустым? — спросил Джек.

— Да, он продавался.

— Как он назывался?

— «Эджинкорт». — Ричард помолчал, потом добавил еще одну детскую краску, ту, которую многие маленькие дети предпочитают оставить в коробке. — Он был черным. Он был построен из дерева, но дерево выглядело, как камень. Старый черный камень. Мой отец и его друзья так и называли его: Черный отель.

11

Ричарда частично — но не полностью — отвлекло то, что Джек спросил:

— Твой отец купил этот отель? Так же как и Лагерь готовности?

Ричард подумал некоторое время, потом кивнул.

— Да, — сказал он, — я думаю, что он купил его. Через некоторое время. На воротах отеля висела табличка: «Продается», когда он начал брать меня туда, но однажды она исчезла.

— Но ты никогда там не останавливался?

— О Боже, нет! — Ричард содрогнулся. — Меня можно было бы затащить туда разве что на цепи… да и в таком случае я не пошел бы туда.

— Значит, ты туда не входил?

— Нет. Никогда не входил, никогда не войду.

Ах, Ричи, неужели никто не учил тебя никогда не говорить «никогда»?

— Это касалось и твоего отца? Он тоже никогда не входил туда?

— Нет, насколько я знаю, — сказал Ричард своим лучшим профессорским голосом. Его указательный палец потянулся к переносице, чтобы поправить очки, которых там не было. — Я готов поспорить, что он никогда не входил вовнутрь. Он боялся не меньше меня. Но я просто… боялся. Что касается моего отца, то тут было нечто большее. Он…

— Он что?

Неохотно Ричард продолжил:

— Он был околдован этим домом, как мне кажется.

Ричард остановился, взгляд его отсутствовал: он вспоминал.

— Он стоял перед ним каждый день, когда мы были в Пойнт-Венути. И не по нескольку минут — он мог стоять там три, четыре часа. Иногда дольше. Обычно он был один. Но не всегда. У него были… странные друзья.

— Волки?

— Я думаю, да, — сказал Ричард почти раздраженно. — Да, я думаю, некоторые из них были Волками, или как там ты их называешь. Казалось, что они себя чувствуют неудобно в своей одежде — они все время чесались, обычно в тех местах, где приличные люди не чешутся. Другие были похожи на нового тренера. Резкие и грубые. Некоторых из них я видел и в Лагере готовности. И вот что я тебе скажу, Джек: эти парни боялись этого места еще сильнее, чем мой отец. Они почти съеживались от страха, когда приближались к этому дому.

— А Солнечный Гарднер? Он бывал там?

— Ага. Но в Пойнт-Венути он выглядел более похожим на человека, которого мы видели там…

— Осмонда.

— Да. Но эти люди приходили нечасто. Обычно там был только мой отец, один. Иногда он заказывал в ресторане мотеля сандвичи, а потом сидел на скамейке, ел завтрак и смотрел на отель. Я стоял у окна в холле «Кингслэнда» и смотрел на своего отца, смотрящего на отель. Мне никогда не нравилось его лицо в такие моменты. Он выглядел испуганным, но, кроме того, казалось, что он… что он тайно злорадствовал.

— Злорадствовал, — задумчиво произнес Джек.

— Иногда он спрашивал меня, хочу ли я пойти с ним, и я всегда говорил «нет». Он кивал, а однажды, я помню, он сказал: «Придет время, и ты все поймешь, Рич… В свое время». Я помню, что я подумал, что если он говорит о Черном отеле, то я не хочу ничего понимать.

Однажды, — сказал Ричард, — когда он напился, он сказал, что внутри этого дома что-то есть. Он сказал, что это было там очень долго. Я помню, мы лежали в своих кроватях. Той ночью был сильный ветер. Я слышал волны, бьющиеся о берег, и скрип флюгеров на верхушках башен «Эджинкорта». Это был пугающий звук. Я думал об этом доме, о его комнатах, совершенно пустых…

— Если не считать привидений, — пробормотал Джек. Ему показалось, что он услышал шаги, и он быстро обернулся. Ничего, никого. Вся обозримая часть дороги была пуста.

— Верно, если не считать привидений, — согласился Ричард. — И я спросил: «Это значительная вещь, папа?» «Это самая важная вещь там», — сказал он. «Тогда какой-нибудь бродяга может забраться туда и украсть эту вещь», — сказал я. Это было не то — как бы это сказать? — это было не то, о чем я хотел бы говорить, но я боялся, что он заснет. Я боялся воя ветра и скрипа флюгеров в ночи. Он засмеялся, и я услышал, как он налил себе еще немного бурбона из бутылки, стоявшей на полу. «Никто не украдет это, Рич, — сказал он, — и какой-нибудь бродяга, забравшийся в «Эджинкорт», увидит там то, чего он никогда не видел раньше». Он допил свой бурбон, и мне показалось, что он начал засыпать. «Только один человек во всем мире может прикоснуться к этой вещи, но он никогда не приблизится к ней, Рич, я могу гарантировать это. Единственное, что меня интересует, — это то, что эта вещь одинакова и здесь, и там. Она не меняется — во всяком случае, насколько я могу сказать. Я бы хотел ее иметь, но я не хочу даже пытаться, во всяком случае сейчас, а может быть, и никогда. Я могу делать что-то с этой вещью, но, в общем, я считаю, что лучше будет, если она останется там, где она есть». Я сам тоже начал засыпать, но спросил его, что это была за вещь, о которой он говорил.