Там, где цветёт папоротник
Шрифт:
Мара только улыбнулась:
– Ну, чего смотрите? Нет здесь ни Кощея, ни Горыни. Они по всему дворцу за баюном гоняются.
– Матушка, прости меня, – Любомира потупилась, – не пойду я за Горыню, разве что силой меня батюшка к этому принудит.
– Не городи глупостей, ни к чему он тебя силой принуждать не будет, – Мара проговорила строго. Перевела взгляд на оборотня:
– Вижу, смел ты и находчив, Марун Северный Ветер. Любишь дочь-то мою? – улыбнулась, и в глазах ее заплясали озорные лучики.
– Больше жизни, вот только… – Марун на миг замялся, – нет у меня больше этой жизни. Всю ее в Нави порастратил.
??????????????????????????
–
– Благодарствую, матушка, – Марун отвернулся от Любомиры, отвесил царице Нави земной поклон. – Но ведь надобно ей на тот берег реки Смородины. А меня Змей туда не пускает.
– Кто его спрашивать-то будет? – Мара улыбнулась. – Чай, я пока что царица мира мертвых, я сама тебя выпущу. Только вот держит тебя здесь другая ниточка, Марун Северный Ветер.
Любомира вопросительно глянула на суженого, нахмурилась. А Мара продолжала:
– Марьяну тебе и вправду навестить надобно. Попрощаться.
Словно извиняясь, Марун посмотрел на Любомиру, ожидая ее негодования, но ведьмочка только улыбнулась немного грустно, погладила его по руке:
– Идем, Марун, попрощаемся по-людски. И ей это надобно, и тебе тоже.
И в тот же миг оказались они на холме возле деревеньки, где души неприкаянные обретались.
***
Как и в прошлый раз, деревенька была скорбна и молчалива. Тихонько несла свои скудные воды речка-переплюйка. Обитатели поселка отворачивались от незваных гостей, отходили в стороны, только бы лишний раз не встречаться с живыми. Бередила живая кровь в них беспокойство о смертной жизни, которой они лишились, будила воспоминания смутные. А Мара шла меж людей-теней, время от времени касаясь их кончиками пальцев, возвращая им отданные Живодреву глаза и руки, чтобы хоть немного облегчить участь узников Нави.
– Жуткое место, – Любомира жалась к Маруну.
– Мы здесь ненадолго. – Мара указала на яблоневый сад, – Вон она, твоя Марьяна, охотник.
Все также женщина с простым открытым лицом и распущенной косой собирала яблоки в большую корзину. А корзинка все не наполнялась.
– Отпусти ее, Марун, – Мара повернулась к охотнику с просьбой в глазах. – Не мучай ее душу, пусть плывет в пресветлый Ирий. Авось, когда-нибудь еще вы и встретитесь. РОдные души так просто друг дружку не теряют.
А охотник стоял молча, сжав зубы, не зная, куда взгляд девать. Мара продолжала:
– Понимаю, непросто тебе. Так, давай я тебе подсоблю. Ребеночек ведь у вас с Марьяной был.
– Был, – оборотень чуть кивнул. – Украли его дикие звери из колыбельки…
– Верно, украли. Только не звери, – видя удивление на лицах спутников, Мара улыбнулась. – Ягиня, матушка моя, забрала его. Выкормила, выходила и…
Едва успела Любомира вцепиться в плечи Маруна, удержав его на месте. Охотник сжал кулаки, шагнул к Маре, угрожающе сверкая глазами.
– Но-но, Северный Ветер, ты нутро-то свое медвежье припрячь покамест, – Мара проговорила строго.
Марун стал, как вкопанный, но смотрел исподлобья, скрипя зубами:
– Заигрались, я смотрю, вы тут чужими детками. Словно яблоки их туда-сюда бросаете. Где мой сын?
– Не дерзи мне, оборотник, – Мара вскинула подбородок, – а то как передумаю за тебя свою дочь выдавать. У Ягини сейчас
твой сын, гусей-лебедей гоняет, сестрицу ждет, хоть и не сестрица она ему вовсе.– Василёчек… – Любомира только и смогла выговорить, глядя на мать огромными зелеными глазами.
Мара кивнула:
– Он самый. Не нарочно так вышло, правду говорю, но, видать, сама судьба вас так затейливо друг с дружкой связала.
Любомира и Марун только переглянулись, не в силах вымолвить ни слова.
– Видишь, оборотник, ждут тебя на том берегу Смородины, не дождутся. Так что иди, прощайся с прежней супружницей. Рада она будет, что сыночек ее живехонек и в надежных руках остался, – Мара хлопнула в ладоши.
Марьяна вздрогнула, положила в корзинку очередное сорванное яблоко и медленно повернулась. И прояснился ее взгляд:
– Марун? Ты ли это?
Женщина щурилась, точно плохо видела. Марун шагнул к ней, взял за руки. Любомира даже дыхание задержала, чувствуя, как противно и холодно становится внутри от этого их простого касания. Ведьмочка кусала губы и даже, казалось, не моргала, глядя на суженого рядом с прежней супружницей.
– Не бойся, дочь, коли любит тебя по-настоящему, он ее отпустит, – Мара оказалась рядом с Любомирой, у самого ее плеча. Была она выше дочери почти на целую голову. Только сейчас заметила Любомира богатырский рост царицы Нави. Подняла на нее взгляд. А та продолжала, – А коли не любит, так и не нужен он тебе.
Марун улыбнулся:
– Я, Марьяна. Пришел, вот, попрощаться.
Марьяна кивнула:
– Это хорошо. Давно пора было.
Казалось, охотник чуть опешил, но проговорил через силу:
– Знаешь, Марьяна, сынок-то наш жив-живехонек, оказывается. Вырастила его Любомира. Озорной такой мальчуган вырос, дерзкий. Добрый будет молодец.
Марьяна перевела взгляд на Любомиру и улыбнулась:
– Спасибо тебе, Любомира. – Снова посмотрела на Маруна, – Значит, отпускаешь меня?
Оборотень сжал зубы, чтобы не завыть, сжал пальцы, держа руку умершей жены. Мгновения шли, сердечко Любомиры отсчитывало удары, и уже близко были слезы обиды и ревности. Она терзала в пальцах несчастный букетик папоротника, и с цветочков его обсыпалась последняя пыльца…
– Отпускаю, – Марун с шумом выдохнул и выпустил руки Марьяны.
В тот же миг Мара хлопнула в ладоши, и оказались они все четверо на берегу речки-переплюйки. Царица Нави подала руку Марьяне и помогла ей ступить в одну из лодочек, привязанных у мостков. Марун тоже приблизился, наклонился, а Марьяна коротко и ласково поцеловала его в лоб. Охотник отвязал лодочку и толкнул ее вниз по течению.
И лодочка поплыла.
Марьяна стояла в ней, смотрела на Маруна и улыбалась:
– Прощай, Марун, – подняла руку в последний раз.
– Прощай, Марьяна, – Марун проговорил чуть слышно, и в тот же миг речку заволокло туманом.
А когда он развеялся, ни лодочки, ни Марьяны уже не было.
***
– Вот и ладушки, – Мара улыбнулась и снова хлопнула в ладоши.
На сей раз оказались они подле реки Смородины, у моста из белых человечьих костей. Противоположный берег, как и в прошлый раз, был затянут густым туманом, воды реки пузырились, сбиваясь в густую грязно-белую пену. От воды шел неприятный тяжелый запах, и чем ближе подходили они к мосту, тем сильнее давил он на грудь, не давая дышать.