Там, где оживают пески

– Эй, ты не ответил на мой вопрос! Я знаю. Ты скоро уйдешь, а мне так ничего и не расскажешь!- не по-детски серьезные глаза смотрели на него с укором.

– Ну если коротко, то я хотел встретиться с одним человеком, но мне это не удалось. Нам ...эээ... помешали.
– он, поморщившись, дотронулся до порозовевшего шрама на боку, где еще недавно зияла страшная рана, оставленная палашом стражника. А бабушка -то действительно волшебница. Иначе как объяснить, что он сейчас почти здоров?

– А зачем встретиться?
– Тия сгорала от любопытства

– А зачем тебе знать?
– поддразнил ее Змеелов

– Ну, должна же я понять чего ради мне пришлось тащить твою тушку через весь город?
– обиженно выпятила губу она.

– Эй, тебе не пришлось меня тащить, маленькая лгунья! Я шел сам - он встал с постели и неожиданно подхватил Тию на руки, так что та даже взвизгнула, и перевернул ее вниз головой.

– Пусти-пусти, Змееед!
– извивалась она, словно юркая пустынная ящерка, пытаясь освободиться и стукнуть его ногой.

Однако Змеелов оказался на удивление силен, и ей это никак не удавалось. Кровь прилила Тии к голове, а лицо сморщилось, будто она вот-вот заплачет. Девчонка сдавленно пискнула, и Змеелов испугался, что сделал ей больно. Он тут же выпустил ее из рук. Тия, упав на соломенный тюфяк, вдруг весело рассмеялась и со всей силы боднула Змеелова в живот. Тот не ожидая от нее подвоха, потерял равновесие и упал на пол. Однако тут же поднялся и с криком: "Ах ты, плутовка!" попытался достать ее, но Тия резво отпрыгнула в сторону,и, сделав обманное движение, умудрилась проскользнуть мимо него к выходу и выбежать на улицу. "Ну, берегись, я до тебя доберусь!" - подумал Змеелов с веселой злостью, бросаясь ей вдогонку. Он настиг ее у колодца, поймал и стал щекотать.

– Змееедом меня обзываешь? Ну, держись, маленький песчаный дух, сейчас ты мне за все ответишь!
– смеялся он, глядя на задыхающуюся от хохота Тию.

– Нет, нет, смелый наемник! Я не хотела, ты и впрямь самый храбрый, самый ловкий, самый настоящий Змеелов! Пощади меня, о достойный воин пустыни!
– пищала она, тщетно пытаясь отбиться от него.

– Ну, смотри!
– он вдруг перестал ее щекотать и поставил на землю.
– На первый раз поверю.

– Нет, правда, расскажи мне, что ты делаешь в Ферузе? Кто тебя ранил и почему?
– отсмеявшись, стала допытываться Тия.

– Я же уже сказал тебе, что пришел сюда с караваном в качестве охранника. Мне в этот раз пообещали неплохой барыш за работу. Да и живет в Ферузе мой старый знакомый. Он мне кое-что должен. Я хотел с ним встретиться тем вечером, но дома его не оказалось, а вместо этого там сидела засада из солдат. Они... приняли меня за кого-то другого.
– соврал Змеелов. Рассказывать всю правду малознакомой девчонке он не собирался, хоть и спасла она ему жизнь, но и врать почему-то не мог. Так что пришлось ограничиться полуправдой. Хорошо еще, что девчонка удовлетворилась и этим, и расспросы свои прекратила.

Ночь укутала Глотку Дэва плотным одеялом темноты, и обитатели убогой лачуги, что примостилась на самом краю городских трущоб, мирно спали, видя десятый сон. Однако Змеелову спалось плохо. Стоило только провалиться в полудрему, начинались кошмары. Он снова видел себя восьмилетним мальчишкой, который шел в предрассветной мгле вслед за своими родителями по Великой Пустыне в никуда, то и дело оглядываясь на стены города, откуда их семью накануне изгнали с позором. Отец шагал впереди, прямой и величавый, словно скала, ведя под уздцы единственного верблюда с небольшим бурдюком воды, что, издеваясь, дали им городские власти. Мать - чуть позади, то и дело тревожно оглядываясь на сына, который так и норовил отстать. Странно, ему казалось, что он до черточки помнил ее прекрасное лицо, но оно упорно ускользало, расплывалось, словно в тумане, и, наверное, оттого накатывала на него сейчас беспросветная горькая тоска, как и в ту проклятую ночь, когда они вынуждены были уйти из родного города, чтобы сгинуть в песках навсегда. Отец торопился: до того, как солнце войдет в зенит и Великая Пустыня превратиться в раскаленную печь, он хотел добраться до стоянки каравана, где можно было переждать полуденный зной, а, если повезет, то и прибиться к проходящим мимо торговцам. Вдруг, все заволокло душным багряным туманом, а когда туман рассеялся, Змеелов увидел, что он остался один среди бескрайних песков. В отчаянии, он звал родителей, но ответом ему был лишь шелест равнодушных бархан, да крик стервятника, что парил высоко в раскаленном добела небе, рассчитывая на скорую поживу...

Змеелов проснулся в холодном поту среди ночи и осознал, что больше сегодня не уснет. Стараясь не шуметь, он выбрался во двор, и опустился на землю рядом с тандыром и прислонился головой к холодным камням и уставился на равнодушные далекие звезды, что взирали свысока на подлунный мир. Здешние жители верили, что они - драгоценные камни, украшающие огромные Звездные Врата, которые отделяют небесную твердь от земли. А мама давным-давно рассказывала ему, что звезды - это души умерших людей. Они скучают по тем, кто остался на земле и по ночам смотрят вниз, на своих родственников. Интересно, а мать с отцом тоже сейчас его видят? Он этой мысли у него все сжалось внутри, словно дэв скомкал его душу в когтистой лапе.

Змеелов тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и подумал о человеке, с которым ему было просто необходимо встретиться, пока не ушел из Феруза его караван. Во-первых, он спрятал рядом с его домом свой меч, а во-вторых, они так и не поговорили...

Змеелов явился в Феруз с торговцами шелком семнадцать дней назад. Солнце уже повисло низко над горизонтом, словно огромный апельсин, и в воздухе повеяло прохладой, когда длинный караван, где он подвизался охранником, подошел к воротам города. Помнится, Змеелов тогда оглядел мощные крепостные стены без всяких эмоций, изнуренный долгим дневным переходом и мучимый навязчивой жаждой.

Огромные ворота медленно открылись, и погонщик Бабум, небольшой пузатый человечек, вышел вперед, чтобы столковаться с начальником стражи, который должен был выдать им разрешение на въезд в город. Навстречу погонщику из-за ворот вышел здоровенный детина в форме городских стражников. Ему пришлось даже нагнуться пониже, чтобы лучше понимать Бабума, плохо говорившего на языке народа Дияла. Они о чем-то оживленно заспорили, потом детина пересчитал верблюдов и повозки, прицокнул языком, покачал головой. Бабум начал было снова горячиться, но затем, будто что-то вспомнив, достал из-за пазухи тугой кошель, развязал его и отсыпал стражнику на ладонь несколько золотых томанов. Тот попробовал монеты на зуб, затем, удостоверившись в их подлинности, вороватым движением ссыпал деньги в карман, стараясь, чтобы этого никто больше не заметил. Потом отошел и приглашающе махнул рукой в сторону городских улиц.

Длинный караван тронулся с места и нескончаемой вереницей вошел в город. Ревели верблюды, гремели повозки, поднимая на сонных городских улочках клубы пыли, громко ругались на разных языках люди... Местные жители взирали на весь этот гвалт с поистине философским спокойствием, уже привычные к подобного рода представлениям. Бабум, не дожидаясь, пока все торговцы окажутся по эту сторону ворот, отправился договариваться о ночлеге для людей в ближайшие постоялые дворы и захватил с собой Змеелова, которому доверял больше остальных наемников. Они обошли несколько чайхан и караван-сараев, но все было занято по случаю наплыва торговцев.

Ежеминутно поминая всех дэвов подземного мира на всех известных ему языках, Бабум в сопровождении уже порядком уставшего Змеелова, наконец, сторговался с двумя постоялыми дворами на самой окраине Среднего города по цене, вдвое превышавшей обычную.

– Раздери этот мошенник пустынный лев!
– громко жаловался он Змеелову на обратной дороге.
– Они содрать с меня большой бакшиш за эта крысиная нора! Куда я помещать свои повозка и верблюдь? Где спать мои люди? Это самый настоящий обкрадаловка...

Змеелов же, раздобыв на постоялом дворе бурдюк с водой и вдоволь напившись, пребывал в благодушном настроении. Его клонило в сон и совсем не хотелось слушать речи разгневанного погонщика. Но обижать добродушного Бабума тоже не стоило, все-таки они давно друг друга знали и почти сдружились: погонщик уже не раз пользовался его услугами . А потому наемник счел за благо промолчать, лишь посмеиваясь про себя.

В ту ночь он, наконец, как следует, выспался, предварительно смыв с себя всю грязь двухмесячного путешествия (все-таки так и сидела в нем укоренившаяся с детства привычка к чистоте). А на следующее утро объявил удивленному Бабуму, что в городе у него есть срочные дела, и что он должен пропасть на несколько дней, но обязательно вернется к их отходу обратно в Хибу.