Там избы ждут на курьих ножках...

За дверью была еще одна лестница. Манька спустилась в подвал.

Он был каким-то уж слишком огромным, снаружи ни за что не догадаешься о таком подвале — высокий свод и пол, залитый кровью. И весь он битком был набит трупами и скелетами, частью качающимися на цепях, частью сваленными в углу. Плоть у свежих трупов была вырвана и объедена, многие безглазые, безухие, с вырванными внутренностями.

Любила Баба Яга поваляться на человеческих косточках и мясцом себя побаловать.

Манька застыла в ужасе, сообразив, что Дьявол не шутил, когда прочил ей смерть. Речь шла о ее натуральных внутренностях… И сожрала бы ее Посредница, если бы не накормил и не надоумил… Ее вывернуло несколько раз — она выскочила из подвала, скорченная судорогами, выблевывая желтую едкую слизь.

До двери на улицу она ползла.

Дьявол закрыл люк, чтобы гнилые испарения не распространялись по избе еще больше.

Рвало ее долго, она едва отдышалась.

— Ладно, пойдем, добьем эту тварь, а то еще оживет! — отрешенно сказала Манька, когда пришла в себя. Она вернулась в избу, подобрала внушительных размеров секач, который присмотрела еще раньше, когда примеряла силу Бабы Яги на себя, сравнивая секач с ножом, который держала под рубахой. — Побудь со мной, а то мне одной страшно. Пожалуйста! — попросила она Дьявола.

Дьявол спорить не стал.

Вышел впереди нее, довел до бани и терпеливо подождал, пока она перерубала свинье шею. Ей пришлось здорово повозиться. Не выпей свинья свою отраву, ни за что бы она с нею не справилась. Манька поняла это, когда измерила диаметр шеи: трудоемкость была такая же, как перерубить дерево в три обхвата. Да и глаза не так уж сильно были повреждены, чтобы не зажить, скорее, залиты кровью рассеченных век и сдавленные ударом.

— Кол еще надо бы в сердце вогнать, — посоветовал Дьявол. — Вдруг она в роду вампирических родственников имела, оживет!

Манька согласилась и на это — вбила кол. До сердца он не доставал, едва протиснувшись сквозь ребро. Пришлось сначала разрубить грудину и чрево. Но так было надежнее.

Когда закончила, с удивлением заметила, что крови у свиньи было не так много, как можно было ожидать. И сразу вышла на воздух, к колодцу, черпая ковшом воду и отпивая большими глотками. Потрясения и усталость были столь велики, что она не сразу пришла в себя. Но после живой воды силы стали возвращаться. Спать решили на улице, недалеко от колодца. В бане оставался неподъемный труп свиньи, в доме битком набитый подвал с покойниками. Для лежака набросали березовые веники, рядом, с той и с другой стороны, положили оба неугасимых полена, которые весело потрескивали, отправляя сноп искр в небо.

Манька сразу же уснула мертвым состоянием без всяких снов. Она даже подумать не успела хорошо это или плохо убить свинью, которая вовсе и не свинья, а злая старуха, и кто были те люди в подвале, и что она будет делать завтра.

Ни один волк в эту ночь не завыл. Звери остались в лесу.

Проснулась Манька поздно, Дьявол ее не будил. Возле неугасимых поленьев было тепло как летом. Смоляной воздух шибал в нос — и едва уловимый запах цветов. Манька представила себя на лесной поляне, а сверху синее-синее небо и белые облака. Вот так лежать бы и лежать! О вчерашнем она старалась не думать — сразу начинало поташнивать. Она потянулась: глаза открывать не хотелось — но все же пора было вставать и грызть свой железный каравай, при воспоминании о котором десны с остатками корней от зубов заныли. Но стоило облизать небо, как она почувствовала, что раненные десны зажили и за ночь прорезались ровненькие зубы, выталкивая старые корни, которые можно было сковырнуть языком.

Манька расплылась в улыбке от уха до уха. Десны не болели, но страшно чесались.

Она сладко потянулась — открыла глаза… И охнула, а глаза сделались круглыми, как пятаки.

Она резко села, озираясь вокруг себя и соображая — если это ей снится, в своем ли она сне?!

Поленья лежали рядом, но не горели. Они почти полностью ушли в землю. Нижняя часть поленьев пустила корни, в нескольких местах корни подняли землю и выставлялись наружу. Небольшие верхушки выбросили вверх побеги, которые уже выпустили листья, и потихоньку начинали ветвиться. Трава вокруг, почти до самой опушки, где еще лежал снег, была зеленая-презеленая, небо синее-синее с белыми облаками, а вокруг, почти на всем лугу, густо зацветали подснежники и другие первоцветы. Деревья и кусты поблизости окутались в зеленоватое марево. Рядом, в оттаявшей и очистившейся ото льда реке, у самого берега плескались рыбины, выскакивали из воды и хватали на лету разбуженных мух.

Избушки квохтали и выгребали что-то лапами из земли, перебираясь с места на место, насколько позволяла тяжелая здоровая стальная цепь, с диаметром прута с Манькино тело, позади их тянулись кандалы с добрую повозку. Но передвигались избы сравнительно легко. Цепи крепились к огромному железному столбу, вбитому посередине луга, чуть-чуть не доставая до опушки и колодца. Чтобы не запутаться в цепи, избы ходили вокруг столба кругом, как зеки на выгуле, сначала в одну сторону, потом в другую.

Вспомнив о себе, Манька подумала, что ее железо нисколько не легче, если мерить по силе. Но ей со своим железом было свободней. Не хотела бы она оказаться на их месте.

Дьявол сидел чуть поодаль с блаженной улыбкой на губах и отсутствующим взглядом, выпуская флюиды, которые стекали в землю, и ловил те, которые поднимались от земли, только уже другого цвета.

Манька до боли протерла глаза, но ничего не изменилось.

— Я что, всю зиму проспала? Как спящая царевна? Ущипни меня за ухо! — жалобно попросила она.

— Что ты, брось! Такой должна быть вся земля! — мечтательно и протяжно проговорил Дьявол, не отвлекаясь от своего занятия.

— Да что случилось-то, ты можешь хоть как-то объяснить? И чего поленья… проросли? — Манька ткнула пальцем в поленья, которые выпускали по пятому и десятому листу.

— Ровным счетом ничего! Теперь тут всегда будет так. Лето! Поленья отдали свой огонь земле, и она согрелась. Это неугасимые поленья. Сами они не местные, но ведь и земля перед тобой только самая нижняя часть… — Дьявол засуетился, выставляя вперед себя котелок с порубленной зеленью. — Я набрал крапивы свежей и щавеля, поешь, Да, и надо бы избы освободить, перерубить железо! — И снова ушел в нирвану.

— Чем перерубить? — спросила Манька.

Дьявол поморщился, что ему приходится отвлекаться.

— Топором, — ответил он. — Иди, не мешай мне! — и снова ушел в состояние энергообмена, демонстративно повернувшись к ней спиной.

Манька взяла топор, отметив про себя, что с такой цепью вряд ли вообще возможно справиться, даже если сварочный аппарат на руках, боязливо приблизилась к избам, обходя их и присматривая дорогу для отступления. Избы насторожились, нахохлились, если так можно назвать съеженное состояние с некоторым наклоном в ее сторону.

— Я только посмотрю на цепь, — успокоила она их, выставляя вперед ладони. С собаками такой трюк помогал: лаяли, но не кидались.

И тут же решила, что Дьявол опять над ней поиздевался. Ключ от замков висел тут же, прикованный к железному обручу, который охватывал ногу изб, врезаясь в плоть. Смешно бы она выглядела, если бы махала тут полжизни топором, как кузнец, перерубая железо. А каково было избам, которые носили освобождение на себе и не могли им воспользоваться?! Чтобы достать ключ, пришлось повозиться. Избы обрадовались, когда Манька сняла замки, открыв их ломиком и откатив в сторону, и даже последовали за ней, но она шикнула, и избы послушно отошли, сразу же направившись к колодцу.