Там избы ждут на курьих ножках...

— Уф! — Дьявол, похлопав себя по животу, будто наелся вдоволь, устроился рядом, взбив снег как перину, привалился на Манькино ложе наискось, повернувшись вполоборота. Он блаженно вытянулся, протянув ноги к огню, накрылся плащом, поделившись с Манькой его краем.

Она сразу поплыла в невесомости.

Веки ее тут же слиплись, как это всегда бывало, когда она оказывалась под красной его стороной, и сознание осталось один на один со стариком в белом-белом. Только он не лежал, а сидел в изголовье и держал ее за руку. И она почувствовала, как белый туман обволакивает ее, словно укачивал. И столько любви было в этом тумане, что казалось, она могла пить ее. И говорить она теперь могла не губами, а всем своим существом. Стоило подумать, и мысль становилась словом. Она уже видела этого старика, когда засыпала под мягкий голос Дьявола, но старик был такой же недоказанный, и вряд ли имел телесную оболочку, придумывая себя, чтобы она могла увидеть его и услышать мудрость. Старик в дреме казался плотнее, чем Дьявол. Но проверить она не могла, потому что ее там как бы не было. Пространственные слова его звучали отовсюду, проникая в нее и отзываясь эхом, и разливались в теле, будто это она была перекрестком. Манька сразу становилась слушателем, а старик говорил, говорил, но обращался не к ней, а к тому, что было внутри ее. Она потом никак не могла вспомнить, о чем он говорил. Но слова Дьявола слышала отчетливо, и могла осмыслить сказанное, и когда слушала, образы выплывали перед нею, открывая сказанное глазам.

Старик улыбнулся, видимо заметив ее размышления.

Манька с трудом разлепила веки, но увидела только Дьявола, который тоже улыбался, а за тьмой его бездонной пропасти глаз, где-то там был сокрыт молочный туман огромной необъятной любви, в котором она плавала в своей полудреме. И он тоже держал ее за руку.

Она сердито встряхнула головой, избавляясь от наваждения, отбрасывая край плаща в сторону. Дьявол со своим плащом мог усыпить кого угодно.

— А чем они… в смысле, почему страшнее? — спросила Манька, протерев виски снегом. — Потому что как люди?

Она встала, налила себе чаю, добавила ложку меда, приготовила чай для Дьявола и поставила перед ним. И снова зарылась в ветки. Если бы вокруг были стены и крыша над головой, а не темный лес и хмурое небо, то было бы совсем по-домашнему. От костров шло такое тепло, что было почти жарко.

— Могильные камни — клоуны на могилах, и пограничные чудовища — древние вампиры, не умеют вредить самостоятельно. Вампиры поднимают их против человека. Они пробивают, как василиски, поселяясь в земле, и лижут сознание. Земля так устроена, что всегда ищет Бога, а человек уже не Бог — он обвиняемый, голос его слаб. И в один голос вампиры свидетельствуют против него, а сами убеляются. А как человек укроется, если не подозревает об их существовании? И даже если знает, когда набрасывается нечисть, жизнь его уже не имеет смысла…

Дьявол подул на чай и отпил немного.

— Вампиры пришли и ушли… Кто поверит, что они убили человека, если оболочка еще жива?! Если бы он порылся в памяти, которая скрыта тьмой, то понял бы, что с него сняли слепок и насильно заставили унижать себя самого. Но кому он предъявит претензии? У вампира приятное лицо с множеством обращений. Он Царь земли — служат ему и люди, и оборотни, и вампиры, и могильные камни, и древние вампиры, а с ними нечестивый Бог, суть которого Сын Человеческий, протирающий руку над убеленным праведником. И радуется Царь и пришельцы, что сумели грех открыть в невиновном, а их грехи прощены.

— А что с человеком?

— А человек становится скитальцем — проклятым, у которого только болезни и ужас для следующего дня. Василиски душат его и прочат смерть всякому, кто поможет человеку. И куда бы проклятый не ступил, встанет на железо, под которым глубокая яма, где скрежет зубов и острые колья. В каждом слове он слышит то, что вампиры говорили о нем самом, потому что прежде они перед глазами во тьме. Любая надежда обращается в прах. Дела человека с каждым днем хуже и хуже, а он не замечает, и словно бы пьян. Не сразу, какое-то время он еще живет прежней жизнью, по инерции, но люди уже не видят его, а только железо. И каждый день мысль о смерти становится отраднее. И однажды он понимает, что жизнь его ушла под откос, как поезд, который не поставишь на рельсы. И он один со своей бедой. У него две дороги: или мучиться здесь, умереть и мучиться там и, наконец, отправиться на смерть с вампиром. Или найти того, кто взял его в залог, и попробовать выкупить себя. Но разве вампиры отпустят человека? Их можно только убить в земле своей.

— И ничего нельзя сделать?

— Вот докажешь мне, что ты больше, чем вампир, потребую у вампира отчета: почему заложил то, что не имел? Но пока не могу сказать ничего определенного. Он превозмог тебя. Захватчик, но победитель, которого побежденный признал господином.

— Я не признавала! Я вообще не знала! — возмутилась Манька.

Дьявол рассмеялся.

— Почему же ты не слышишь то, что слышу я? — ехидно поинтересовался он. — Голос земли для меня имеет решающее значение. А земля твоя славит твоих врагов.

— Не знаю, — призналась Манька, растерявшись. — Я не славлю…

— Голос твоей земли у вампира, как голос его земли здесь. Там твоя земля под ноги ближнего стелет пальмовые ветви, а здесь его земля настраивает против тебя людей и стережет, и манит смерть, — объяснил Дьявол. — Давай так, попробуй сказать, что ты ненавидишь вампира… И послушай себя.

— Я ненавижу вампира… Я… ненавижу вампира…

Манька прислушалась к себе. Нет, ненависти не было. На пути ее встало что-то твердое, через что она не смогла переступить. Покой, умиротворение, ожидание. Странно, слово «вампир» не вызывало отрицательных эмоций. Наоборот, приятные ассоциации и необыкновенная душевность.

— А теперь попробуй сказать о себе то же самое в третьем лице… — рассмеялся Дьявол.

Манька охнула — даже вслух не пришлось повторять. Если то, что было внутри нее, земля, то она ее не принимала. Наверное, тут было все, что думали о ней люди, когда гнали от себя.

— Это земля вампира. Твоя земля защищает его. Ненависть его там, как сам он здесь, нужно лишь подумать о себе в третьем лице и послушать, как думает вампир. Ни одна твоя здравая мысль не достает земли, чтобы стать тобою. Или войдешь в огонь и заболеешь. И вампир точно так же не сможет пожелать тебе удачи. Соматические болезни зачастую гораздо реальнее для человека, чем болезнь, которая у человека, — усмехнулся Дьявол. — Найти проклятие несложно, это не вы, это черви грызут вашу землю. Сын Человеческий посеял семя и назвал их в земле Сынами Царствия, а все, что противостоит — плевелами от лукавого. А что прорастает, Сыны жнут и бросают в огонь. Ты есть Дьявол, который противостоит вампиру.

«Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы — сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит!»

Доброе для кого?! Кто враг?! Чей век закончился?! Так ангелы, или подобно ангелам?! И кто мог бы утверждать, что Йеся не лгал про Отца, если никто, кроме него, Отца не слышит?!

Сыны Царствия славят вампира, чтобы сиял, как солнце, и обличают тебя, называя Сатаной и Дьяволом — к кому преклонит вампир ухо? А к кому преклонит ухо земля?! Ему смешно слышать, что нет в нем праведности. Вместо души на земле вашей он сам, как Сын Человеческий, и люди, которые помогали ему сеять в твоей земле доброе о нем слово. Поэтому вампиризм — болезнь, Манька, неизлечимая.

— Получается, не так уж земле плохо? — рассудила Манька. — Один огород бросил меня, второй смерти ищет…

— А я разве сказал про другое? — всплеснул Дьявол руками. — Твое изгнание вопрос решенный! Но не огород изгоняет, а черви, которые размножились в земле и сделали ее опасной. Сама по себе она не имеет голоса — прозрачный кристалл, наполняется мыслительной материей, как живительной влагой, чтобы все, что в ней, росло и плодоносило. А задача человека выдрать тернии и волчицы, преумножая доброе, талант, знания, способности к ремеслам. И вот, мне интересно, как далеко собираешься пойти, чтобы вернуть огород?