Там тебя никто не ждёт

– Вытащи только её, - ровным голосом откликнулся Эд.

Брови девицы взлетели вверх - прямо под полы шляпы.

Я вздрогнула.

– Нет!

Девица... Камилла хмыкнула. И, снова обращаясь к Эду, пропела:

– Ты же понимаешь, милый, что в противном случае я потеряю это место... и это звание.

– Ты получила его благодаря мне, - парировал Эд.

Снова усмешка.

– И мне здесь нравится, хороший мой. Я не собираюсь ради тебя рисковать будущим.

Очередная дуэль взглядов.

– Не со-би-ра-юсь, - с нажимом повторила девица.

Эд отвернулся. И тихо что-то произнёс-пробормотал - сплошь из незнакомых мне слов.

Девица содрогнулась. И тут же завопила:

– Стража!

Короче, я ничего не поняла - нас быстро увели. Но, похоже, последняя дуэль взглядов девицы и Эда закончилось полной победой юноши.

Ведьма Камилла сидела белая, как мел, и что-то строчила - кажется в протоколе.

Эд сжал мне руку напоследок. Шепнул:

– Всё будет хорошо. Вот увидишь.

***

"Хорошо" запаздывало.

Я по-прежнему сидела в камере, где пол не мыли, наверное, с самой постройки, где дуло из каждой щели (а щелей там много), где никто и не знал о "Конвенции по правам человека" и где даже другие заключённые сторонились меня, как проклятую.

Прошла неделя. Меня ещё разок вызывали на допрос, но с тем же результатом.

Эда я больше не видела. Как и ту ведьму.

Дней через восемь некто умный додумался повесить у нас перед окнами какого-то несчастного. Смердел несчастный отвратно. А его перекошенная физиономия с высунутым синим языком до сих пор иногда снится мне кошмарах.

Интересно, он тоже в здешнего короля не верил?

Ещё денька через три моя психика из состояния постоянного шока перешла в апатию. Наверное, это какая-то форма защиты. Не знаю. Но жить стало ощутимо легче. Например, я перестала чувствовать голод. Только жажду - да и то потихонечку привыкала. Хотя выглядела я, наверное, совсем неважно. По крайней мере, волосы стали как-то активно выдираться, когда я всё-таки решалась расчесать их пятернёй. Да и ногти с кожей оставляли желать лучшего. Сейчас, наверное, даже мой любимый крем марки "Шисейдо" не помог бы.

Зато я вроде бы похудела до тех сорока пяти килограмм, о которых когда-то мечтала.

Похудеешь тут - на заплесневевшем-то хлебе и жуткой каше.

После них, кстати, живот болит. Сильно. Наверное, желудок не знает, что природный пенициллин - это жуть как круто.

Ещё денька через три (может, больше, может, меньше - сбилась со счёта) меня снова вызвали. И сунули в бадью с лягушками, но кормить, правда, не стали. Гады.

Дяденька допрашивающий был незнакомым, его секретарь - тоже, и огромная крестовина в их кабинете, формой напоминающая букву "Х" мне сильно не понравилась.

Секретарь - паренёк моего возраста, жутко смахивающий на крысу - ещё почему-то таращился на эту "конструкцию". И на меня. Будто сравнивал - подходим ли мы друг к друг.

А дяденька гипнотизировал взглядом только меня - босую, переминающуюся с ноги на ногу и периодически почёсывающуюся (блохи - они такие!).

– Итак, обвиняемая, признаётесь ли в ереси?

– Да!
– прохрипела я.

Ну серьёзно, я при всём желании не смогу сказать, что верую - хотя бы потому, что не знаю, в кого!

– Чудесно, - отозвался дяденька тоном, в котором ничего чудесного не было.
– А признаёте ли вы, что подстрекали народ к восстанию против Его Величества?

– Когда?
– опешила я.

Дяденька почесал пером нос.

– Вы много раз подстрекали?

Прямо над ухом кто-то квакнул. Я порылась в волосах и с удивлением извлекла вместе с клоком лягушку.

– Ни разу.

– Упорствуем, значит.., - протянул дяденька.

Я закусила губу. Блин, как разговаривать с буйными сумасшедшими, а?

Скрипнула дверь.

– О, Гийом, ты занят!
– проворковали вдруг с порога.
– Жаль...

Дяденька встрепенулся.

– Камилла! Заходи, мы уже заканчиваем. Ты же не будешь против немного подождать?

– Нисколько, - улыбнулась ведьма, проходя мимо и не удостаивая меня даже взглядом.

Допрос продолжился в том же ключе. Секретарь скрипел пером, дяденька пытался просверлить во мне дырку, я пританцовывала на холодном каменном полу и чувствовала себя единственным нормальным человеком в этом дурдоме (только очень грязным).

– В Мертеннесе случилась эпидемия лошадиного бешенства - признаёте ли, что наслали её, возвращаясь с мессы?

– В Антропе три дня шёл проливной дождь и размыло дороги - признаёте ли, что именно вы вызвали непогоду вашим неверием в Господа нашего короля-на-небе-и-на-земле?

– В Квертесе погибла любимая овчарка графа - признаёте, что наслали на неё чуму, дабы люди поверили вашей ереси?

И так далее. И всё абсурднее.

– Не признаю, - устало выдохнула я.

Дяденька в который раз приложился к стоящему перед ним кубку. Поболтал его, удивлённо посмотрел на секретаря. Тот быстренько наполнил кубок заново - и себе заодно.

Камилла сидела с другой стороны, увлечённо перелистывая какой-то фолиант.

– В таком случае, - вздохнул дяденька, - мы вынуждены применить божий суд.

Секретарь снова глянул на странную конструкцию.

– А может, мы лучше разум применим?
– вырвалось у меня.
– Ну вы же сами понимаете, что я никак не могла всё это совершить!

– Почему же?
– изумился дяденька.
– Если вы еретичка - а вы еретичка - то очень даже можете. Вера, как гласит трактат от .., - он закашлялся, аккуратно прикрываясь вышитым платочком, - от...

Теперь они кашляли с секретарём в унисон.

Камилла отложила книгу.

Дяденька покраснел, силясь вдохнуть. Вытаращился на ведьму - и ничком рухнул на стол. Секунду спустя к нему присоединился секретарь.

Ещё минуту в кабинете царила мёртвая тишина.

Потом Камилла поднялась, последовательно проверила у каждого пульс, оттянула веко. Выдохнула: