Танец семи вуалей
Шрифт:
– Я привыкла к ней, – уперлась Эмма. – Ты виноват передо мной и перед этой несчастной дурочкой! Но я простила. По-христиански, совсем.
– Ладно… как хочешь…
Графу было невдомек, что взять с собой провинившуюся горничную Эмму надоумил Самойлович.
«Твой муженек к ней уже притронуться не посмеет, – нашептывал он обескураженной женщине. – Фрося напугана и сама даст отпор. Кто знает, как поведет себя другая? Нынче девицы сраму не боятся, Бога забыли, стыд растеряли…»
С
«Ах, оставьте меня, – жеманно поводила она кудрявой головкой. – Я решилась отречься от любви!»
«Во имя чего?» – изумился Самойлович.
«Во имя супружеской верности… Я виновата перед мужем. Мы оба нагрешили. Пришла пора искупить вину!»
Любовник с притворным восхищением перебирал ее кудри. Эмма вяло сопротивлялась, думая о том, что эти локоны завивала горячими щипцами молчаливая Фрося, и вряд ли кто-то другой умеет завивать лучше.
Фрося приспособилась к требованиям хозяйки, многому научилась и справлялась с кучей обязанностей. Неразумно отказываться от такой вышколенной прислуги, когда недостает средств нанимать большой штат. Муж оказался мелочно-скаредным, вопреки титулу и светскому воспитанию. Эмме приходилось привыкать к экономии. Раньше она и слова-то такого не знала. Однако замужество открылось перед ней с неожиданной стороны…
Несмотря на страсть к любовнику, она обожала Оленина, и его измена только подстегнула ее чувственность. Так же, как граф представлял на месте Фроси роскошную и недоступную Иду, Эмма представляла на месте Самойловича собственного мужа – холодного к ней и от того еще более желанного.
Нелюбимая жена вопреки всему открыла в себе бурную и необузданную сексуальность, незамеченную супругом. То, чего она стыдилась, теперь возбуждало ее… и прежние целомудренные ласки перестали ее удовлетворять.
Первая близость с мужем после скандала разочаровала обоих. Оленин старался быть нежным, но едва сумел довести дело до конца. Эмма, скрывая слезы, притворилась спящей… Через некоторое время она услышала мерный мужской храп и дала волю своему отчаянию. Ее брак дал трещину, и вряд ли удастся его склеить.
Кому она могла пожаловаться, кроме любовника? Самойлович выслушал ее со странной ухмылкой и снова предложил свои услуги.
«Разве тебе плохо было со мной? Будем осторожны, и никто ничего не узнает».
«Мы уезжаем в Москву, – возразила она. – По моему настоянию!»
«Отлично. Я тоже поеду!»
Эмма пыталась держать оборону. Она хотела новой жизни и новых впечатлений. Молодость бурлила в ней, подобно весеннему ручью, питаемому талыми водами. Ей было жаль утекающих мгновений, которые не вернутся…
Оленин оставался принужденно ласков, но холоден. Самойлович раздувал в ней опасный огонь. Она боялась мужа, боялась себя, боялась любовника, который пригрозил ей разоблачением в случае отказа. Он пристрастился к этой игре, балансируя над пропастью. Кто первый из них троих сорвется вниз?..
Лавров и Оленин стояли друг напротив друга, словно дуэлянты перед поединком.
– Вы сумасшедший, – повторил доктор.
– Я так не считаю! Это вы больны. Вам самому нужен врач. Тюремный психиатр.
– Опять вы за свое… Меня уже грозили засадить за решетку. Но ничего не смогли доказать. Я никого не убивал.
– Вы чувствуете? Пахнет тленом…
Лавров уставился на гору хлама, наполовину обрушившуюся вниз, словно угадывал под ним мертвое тело.
– Лариса пропала без вести. Исчезла, – заявил Оленин, переминаясь с ноги на ногу. – Ее искали, но не нашли. Вероятно, она сбежала от чрезмерно строгих родителей. Молодые девушки бывают подвержены истерии и не выдерживают подавления. Они совершают необъяснимые поступки. Необъяснимые с точки зрения дилетанта. Человеческая психика – хрупкая и потаенная сфера…
– Хватит! – грубо перебил его Лавров. – Здесь труп! Вы привели меня к нему. Я чувствую его запах. Показывайте, где вы спрятали тело?
– У вас бред…
Вместо ответа Лавров бросился вперед, подсек не ожидающего нападения доктора, повалил его, заломил руки и защелкнул на его запястьях наручники.
– Я не зря ношу их в кармане, – пробормотал начальник охраны, поднимаясь и отряхиваясь. – Пригодились.
Он наклонился и быстро обыскал поверженного Оленина. Тот злобно сверкал глазами. В кармане его куртки Лавров обнаружил газовый баллончик и презрительно сплюнул.
– Это вы для следующей жертвы приготовили? Для Айгюль?
– Не говорите ерунды… я ношу баллончик как средство защиты. Если бы я вовремя о нем вспомнил, то вы бы лежали сейчас на грязном полу.
– Значит, средство защиты, – хмыкнул начальник охраны. – От кого вы собрались защищаться?
– Меня избили… недавно. Напали в подъезде моего дома. Случайно не ваших рук дело?
– Вы не видели, кто вас бил?
– Было темно…
– Вы надеялись заманить пациентку сюда, чтобы прикончить без помех? Сначала брызнуть ей в лицо газом, а потом придушить?
– Я просто хотел догнать ее и спросить, чего она добивается.
– В каком смысле?
– Она перестала посещать сеансы… но время от времени появляется возле офиса, бродит под окнами. У нее серьезные проблемы. Она может причинить вред себе или другим.
– Поэтому вы решили расправиться с ней?
– Я врач, а не убийца.
Лавров умышленно не заикался о «Танце семи вуалей», не желая выдавать Симу. Молчал об этом и доктор.
– Вы признаете, что преследовали Айгюль?
– Нет! – воскликнул Оленин. – То есть да… Она не отдает отчета в своих поступках. У нее навязчивые галлюцинации. От нее можно ожидать чего угодно! Вы понимаете?
– На сей раз ей удалось сбежать от вас.
– К сожалению. Она то пряталась, то снова показывалась… как будто манила меня за собой. Потом юркнула в подвальное окно, а клочок ее шали зацепился за гвоздь. Иначе я бы прошел мимо. Что мне оставалось делать, по-вашему? Я полез следом за ней. Для меня дырка оказалась узковата, пришлось отрывать вторую доску.
– Где же Айгюль?
– Скрылась. Вероятно, тут есть выход… я не успел проверить. Вы мне помешали.
– Зачем вы рылись в куче мусора?