Танец семи вуалей
Шрифт:
– Что вас, неуловимого и неуязвимого, выследят и застукают? Маньякам присуще раздутое самомнение!
– Я не маньяк…
– Вы опасный психопат, Оленин. И я с удовольствием сдам вас в руки правосудия. За решеткой вам не поздоровится, обещаю. Знаете, что ждет на зоне таких, как вы?
Лаврову давно пора было звонить в полицию… или хотя бы сообщить о своей находке оперативнику, который расследовал убийство Марины Стешко. Но он почему-то медлил. В рамки его версии не укладывалась Айгюль. Он еще не все выудил у доктора. Вернее, ничего не выудил. Глория его не похвалит.
– Кстати,
– Я не убивал…
– Все так говорят. Поначалу. А потом признаются в содеянном. Облегчите душу, Оленин! На вашей совести – две загубленных молодых жизни. Молчите? Ладно… тогда я звоню в убойный отдел…
Лавров достал из кармана телефон и сделал вид, что набирает номер.
– По…постойте!..
– Надумали сделать признание? Мудро.
– Мне не в чем признаваться, – выдавил доктор. – Клянусь вам, я не знаю, как здесь оказался труп… Я не лгал вам! Я следил за своей пациенткой, только и всего. Нарушил врачебную этику и собственные правила. Даже такое невинное нарушение влечет за собой расплату. Если вы сдадите меня полицейским, я не смогу оправдаться.
– Да уж… вашему адвокату придется попотеть…
Оленин был подавлен и напуган. Такого оборота он не ожидал.
– Расскажите мне все, – предложил ему Лавров. – Поверьте, из меня получится неплохой исповедник. Выкладывайте, зачем вы убивали этих несчастных девушек… и я подумаю, как облегчить вашу участь.
– Это длинная история… – сдался пленник.
– У меня хватит терпения.
Лавров поставил рядом деревянный ящик и уселся на него, приготовившись слушать.
Оленин колебался, будто решаясь, признаваться ему или продолжать все отрицать.
– Серкова была моей первой помощницей… – медленно начал он. – До нее я обходился без ассистенток. Она так и не усвоила моих требований. Мне пришлось с ней расстаться…
– Вы ее уволили?
– Я попросил ее уйти. Она поплакала и согласилась.
– Что же еще ей оставалось делать? – хмыкнул Лавров. – Ну, дальше?
– Собственно, больше я ее не видел. Потом ко мне пришел следователь, задавал вопросы. Оказывается, она пропала. Ушла из дома и не вернулась. Но я не причастен ни к ее исчезновению, ни к ее смерти.
– Кто же ее убил?
– Ума не приложу…
– У вас был секс с ней?
– Разумеется, нет! Я нарочно подбирал девушек с определенной внешностью… – вырвалось у Оленина.
Он сообразил, что сболтнул лишнее, и прикусил губу.
– С определенной внешностью! – выразительно повторил Лавров. – Ну-ну, продолжайте… поделитесь со мной своими сексуальными предпочтениями.
– Мне нравятся худые высокие брюнетки.
– Но все ваши помощницы – светловолосые…
– Я же говорю, нарочно таких подбирал. Чтобы не соблазняться. Я мужчина… могу увлечься. Только блондинки меня не заводят. И это хорошо! На работе надо заниматься работой, а не крутить романы.
– Значит, вы противник служебных романов?
– Абсолютный противник, – подтвердил доктор. – Я психоаналитик, моя профессия обязывает к некоторым ограничениям. Не скрою, девушки мне симпатизировали…
но я вел себя безупречно.– А они жаловались на вашу грубость.
– Я не имею в виду вежливость. Я об интиме. Ничего подобного я себе не позволяю на рабочем месте.
– Вы не из тех, кто заваливает секретарш прямо на столе? – усмехнулся Лавров.
– Нет…
Оленин отвел глаза. Ему не верилось, что все это происходит с ним. Он сидит на грязном полу в подвале, где гниет мусор и стоит трупный смрад… и вынужден выворачивать душу наизнанку. Его руки болели, в желудке образовался тугой ком. Потревоженное мертвое тело, до того укрытое тряпками и картоном, издавало ужасный запах.
– Почему бы вам не нанимать толстушек, чтобы уж совсем притупить инстинкты? – осведомился Лавров.
– Толстушки вызывают у меня неприятие, – признался Оленин. – Рядом с ними я не могу чувствовать себя комфортно. Вы же не повесите у себя в доме картину, которая вам неприятна?
– А какая картина висит у вас?
Эта по сути случайная фраза произвела неожиданный эффект. Оленин дернулся, и возникла пауза.
– Портрет Иды Рубинштейн…
Почему он не смог солгать? Придумать что-нибудь иное? Ляпнуть про «Девочку с персиками», например, или про «Венеру, выходящую из вод»…
Его ум спасовал перед мощным импульсом подсознания, которое выдало его с головой. Впрочем, этому мужлану наверняка невдомек, что за Ида Рубинштейн.
– О-о! – в изумлении воскликнул его мучитель. – Несравненная Ида! Как же, как же… наслышан.
Лавров лихорадочно вызывал в памяти все, что говорила Глория об этой необычной танцовщице. Кажется, доктор дал ему ниточку. Теперь главное – суметь потянуть за нее.
– Вы… знаете?
– Кто же не знает Иды Рубинштейн? – расплылся в улыбке Лавров. – Вот, значит, каков ваш идеал женской красоты: худущая чернявая дылда, которая танцует стриптиз.
– Эротика имеет мало общего со стриптизом. Это подлинное искусство, а стриптиз – фальшивка…
– Что у вас общего с Идой Рубинштейн, которая давно умерла?
– Мне нравится такой тип женщин…
– Опять врете!
– Это правда. В данном случае мой вкус совпадает с общественным мнением. Разве внешность Иды не соответствует образу современной модели?
– Поэтому вы повесили на стене ее портрет?
– Я образованный человек, – с достоинством произнес Оленин. – Не украшать же мне свое жилище фотографиями голых барышень из «Плейбоя»? Это дурной тон. – Можно с вами поспорить, но… вернемся к Ларисе Серковой.
– Мне больше нечего добавить.
– Тогда расскажите, как вы убили Марину Стешко…
Глава 24
Оленин тяжело вздохнул, исподлобья глядя на мнимого пациента. Уже ясно, что тот явился на сеанс не с целью разобраться в своих комплексах, а ради тесного общения. Вблизи многое становится понятным.
– Я устал повторять, что никого не убивал…
– За что вы уволили Марину?
– За нерадивость. Она была неряшлива и забывчива. Не умела толком вести журнал посещений. Я терпел, надеялся приучить ее к порядку. Увы! Девочка оказалась непригодной к нормальной работе.