Танец семи вуалей

– Она тоже была влюблена в вас?

– Полагаю, да…

– И вы не воспользовались ее чувствами, чтобы склонить к сексу?

– У вас пунктик с сексом! – вскипел доктор. – Вам следовало бы продолжать лечение.

– Врачу, исцелися сам! – парировал Лавров.

Оленин насупился и промолчал.

– Снимите с меня наручники, – попросил он через минуту. – Я не убегу, обещаю.

– Простите, нет.

– Идиотизм какой-то… – пробормотал доктор, шевеля затекшими кистями. – Полнейший абсурд!

– А чем вам не угодила Настя Яроцкая?

– Тем же, что и две ее предшественницы. Нерадивостью.

– Вам трудно угодить.

– У меня сложный характер, – признал Оленин. – И повышенная требовательность. Я предупреждал об этом каждую из девушек, но они захотели попробовать. Свои придирки я компенсировал хорошей зарплатой. Надеюсь, они не в обиде…

Он осекся, осознав цинизм своих слов.

– Вы пощадили Яроцкую или просто не успели с ней расправиться? Убийство требует подготовки. Вам не хватило времени?

– Слава богу, хоть Настя жива! Это говорит в мою пользу.

– Ошибаетесь, – возразил Лавров. – Настя уехала в другую страну и стала недосягаемой для вас.

– Вы не там ищете…

– Что вас привело в этот подвал?

– Меня не тянуло на место преступления, если вы об этом, – раздраженно ответил пленник. – Повторяю, я искал Айгюль… чтобы поговорить. Я следил за ней…

– Зачем?

– Я уже говорил: в какой-то момент мне пришло в голову выяснить, где она живет. Я отправился следом… она долго петляла, пока я не потерял ее. Так повторялось пару раз…

– Айгюль ходила пешком? Не пользовалась такси или собственной машиной? – удивился Лавров. – Она ведь довольно состоятельна, если ей по карману ваши сеансы.

– Пациенты порой ведут себя неадекватно… у них особая логика, продиктованная бредовыми внутренними установками. В общем, мои попытки раздобыть ее адрес провалились. Потом меня избили… Айгюль перестала посещать сеансы, но крутится рядом с моим офисом… Вот я и решил поговорить с ней.

– Ну да… если гора не идет к Магомету… Насколько мне известно, вы гарантируете инкогнито вашим посетителям. По их желанию. Нет?

– Профессиональная необходимость вынуждает, – заявил Оленин. – Люди часто отказываются от помощи психоаналитика из-за страха, что их объявят сумасшедшими. Это может отразиться на их репутации, карьере, семейных отношениях. Они до последнего скрывают свои проблемы. В таких случаях болезнь может зайти слишком далеко… и стать необратимой.

– В самом деле? Вы сами-то обращались за помощью?

Доктор отвернулся и направил свой взгляд в темный угол, где лежал труп. Ужасный запах усиливал трагикомизм ситуации. Не верилось, что все это всерьез – скелет, наручники, допрос. Чем может закончиться подобная сцена? Арестом? Смертью? Безумием? Пробуждением в собственной постели или на больничной койке?

– Что вы собираетесь сделать со мной? – угрюмо спросил он.

– Пока не решил, – честно признался Лавров. – Ваша участь зависит от вас более, чем от меня. Будьте откровенны, и я это учту.

– Вы загнали меня в угол…

– Боюсь, вы сами постарались.

Оленин вяло выругался. Он устал, у него болела спина от неудобной позы. Желудок свело от мерзкого зловония. Еще час в этом жутком подвале он не выдержит.

– Что вы хотите услышать? Признание в убийстве? Извольте…

Почему-то долгожданное предложение не обрадовало Лаврова.

– С какой стати вам пришло в голову следить за пациенткой? Вы и раньше так поступали?

– Нет… Айгюль – особый случай. Исключение.

– В чем же ее исключительность?

– В том, что… – Он смешался, подбирая слова. – В общем, она рассказывала о своих галлюцинациях… Их содержание задело меня.

– Задело вас? Каким образом?

– Сначала она болтала обычную чепуху… про женские истерики, сексуальную неудовлетворенность… но постепенно ее истории обретали некий сюжетный стержень. Как в романе. Постепенно я втянулся в эту странную игру. Каждый раз пациентка обрывала рассказ на самом интересном месте. Я даже мысленно прозвал ее Шехерезадой! Я ловил себя на том, что погружаюсь в мир чужих фантазий… больных фантазий, заметьте. Я не мог дождаться ее следующего прихода… как будто мне, а не ей, стали необходимы сеансы. Кто из нас двоих был психоаналитиком? Она будто бы открывала мне мои же тайны… приподнимала завесу, за которую я не смел заглянуть… Она называла себя Зобеидой. Распутной женой шаха из арабских сказок. Хотя подразумевала совсем другое…

– Что же?

– Она объявила себя… моей женой. Самое поразительное, что наступил миг, когда я ей поверил!..

Париж, 1910 год

– Самойлович, ты ли это? – воскликнул граф, выскакивая из-за стола. – Садись же, рассказывай! Как ты здесь? Какими судьбами?

– Рад видеть тебя, Оленин. Где Эмма?

– Осталась дома… ей нездоровится.

– Тебя можно поздравить?

– С чем?

– Эмма беременна?

Граф сделал отрицательный жест и подозвал официанта.

– Нам еще бутылку шампанского, любезный, – сказал он по-французски.

– Ты просто сияешь, – отметил Самойлович. – Скоро станешь отцом? А потом опять и опять? Будешь коротать дни в окружении кудрявых малюток…

– Вряд ли. После того выкидыша… ты помнишь, – доктора сомневаются, что Эмма сможет зачать. Она постоянно хворает. Угнетена, взрывается по любому поводу… плачет. Смеется без причины.

В открытом кафе было шумно. С улицы доносились крики мальчишек, продающих газеты. Пахло жареными каштанами и шоколадом.

– Эмма наблюдается у профессора Левинсона, – добавил Оленин. – Тот полон оптимизма. Поглядим, насколько действенны его хваленые порошки и процедуры. Лечение, к слову, выливается в большие суммы.

– Левинсон? Погоди-ка… но ведь он психиатр?

– Верно. Тесть потребовал, чтобы мы обратились именно к нему. Он оплачивает счета, присылаемые доктором, и помогает деньгами. Эмма ни в чем не должна нуждаться.

Самойлович вольготно развалился на стуле и заложил ногу на ногу, с удовольствием поглядывая по сторонам.

– Хороши француженки, дружище? – подмигнул он графу. – Но Ида затмила их всех! Сборы бешеные. Ее популярность недосягаема. Она повсюду! Куда ни пойдешь – ее лицо. Газеты пестрят ее фотографиями. Она все так же неотразима. Само величие. Все та же царственность, та же бездонность в очах… те же снежные щеки и пунцовые губы. Видел ее в «Шехерезаде»?