Танец Ведьмы

— Ну и чего ты куксишься? Всё, я готова, можем уже отправляться, куда ты решила. Только сначала у меня к тебе тоже будет условие.

Лана взмахнула клинком — рассечённый крест-накрест воздух жалобно взвыл. Кисть и плечо уже слушались превосходно, а небольшой шрам, оставшийся от укуса, был совсем незаметен на её теле. Бросив клинок в ножны, она поправила рукав крепкого холщового кафтана, окрашенного в тёмно-синий цвет, и попыталась загадочно улыбнуться. Но была вынуждена признаться — у ведьмы это получалось определённо таинственней и лучше.

— Да? И какое же? Хорошенько подумай над тем, что ты скажешь дальше. Ставки очень высоки. Я ведь могу это твоё условие и принять… — дёрнув левым ушком и убрав сбившуюся в сторону прядь алых локонов, пропела колдунья.

Лана в очередной раз ею залюбовалась. Она встречала множество красивых женщин, но никого столь же грациозного, как эта лесная чаровница. Она была прекрасна, как мраморная скульптура, выполненная руками не иначе как самого Бога-Кузнеца. В немом обожании, что вызывала эта краса, не было ничего плотского — лишь эстетическое восхищение. Блондинке пришлось себя одёрнуть, чтобы ответить с небольшим запозданием:

— Прежде чем мы пойдём к Сердцу Леса, ты назовёшь мне своё имя, а я тебе назову своё. Если я собираюсь ставить свою жизнь на кон ради того, чтобы тебе помочь, я хочу, чтобы мы были товарищами по оружию, а не случайными незнакомцами. Давай совершим этот обмен. Тебе не следует меня бояться.

Ухмылка ведьмы стала самую капельку пугающей и нехорошей. Прищурившись, она медленно ответила, как будто чеканя каждое слово:

— Принцесса, ты сама себя закапываешь всё глубже и глубже. Что ты будешь делать с моим именем? Ты ничего не сможешь от него получить. А вот я, узнав твоё, стану способна на многое…

— Прекрати играть в злодейку, тебе это не идёт. Это вопрос доверия, Алая Ведьма. Признайся — ты ведь просто боишься. Вот и мне страшно. Надеяться на кого-то — это всегда страшно. Ты права, я понятия не имею, кто ты такая и на что способна. Но если уж наши жизни связаны, пусть и ненадолго, я хочу тебе доверять. И хочу, чтобы ты доверяла мне. Лишь так мы сможем сражаться, не жалея себя, и победить. Я выучила этот урок три года назад — у меня тогда был один такой человек. Можешь мне не объяснять свои тайны. Сейчас они не имеют значения. Важна только ты и то, что я желаю помочь.

Изумрудные глаза напротив на мгновение расширились в удивлении. А потом, откинувшись назад, женщина захохотала. Она долго смеялась, но в этих звуках было столько боли и одиночества, что сердце застыло в груди. Лана нахмурилась — она уже понимала, что ведьма откажется. Наконец, отсмеявшись, красноволосая вновь посмотрела на неё и смахнула с уголка глаз слезу.

— Я согласна. Это ты, всё же это именно ты… Пускай! Ко всем предельным владыкам осторожность! Я слишком устала быть одна. Но раз ты сама предложила вести в этом танце, тебе следует и начинать.

— Лана Грейсер, — склонившись в типично мужском полупоклоне и галантно приложив руку к груди, представилась сребровласка. — Я неудачница, лгунья и убийца, не нашедшая себя в мирной жизни. Умею только сражаться и есть. Много есть, в чём ты могла убедиться. Но не против расширить горизонт познания новыми навыками. Впрочем, нет, есть у меня ещё один настоящий талант — мне везёт на встречи с по-настоящему хорошими людьми.

Ведьма взмахнула рукой, преобразовав своё скромное домотканое платье в более приличествующий наряд. Белый шёлк заструился по коже, серебряное плетение образовывало загадочные узоры, а в центре груди была небольшая брошь — порванный изнутри клинком круг, обозначение завершённого цикла. Точно такие же знаки Лана встречала по пути в Чаще. Голос, нежный и шелковистый, зазвенел переливами далёкого ручейка — болезненно прекрасный и сейчас лишённый эмоций, словно всё показанное прежде было всего лишь спектаклем.

— Моё имя — Ульма Кроу. Я падшая королева забытого Харграна и всех его проклятых душ. В прошлом — рабыня владыки демонов. Ныне я иду путём Разрушения, желая разорвать круговорот страданий. Последняя из альвов, сгубившая свой народ, принимает твоё внешнее имя, баронесса, и дарует тебе своё!

Лана вздохнула, сделала шаг вперёд и крепко обняла колдунью, прижав её к груди. Как бы ни пыталась та казаться безразличной и даже зловещей, но болезненный надрыв в голосе, едва заметная дрожь её выдали. Девушка-рыцарь ничуть не сомневалась в том, что ведьма сказала ей сейчас правду. И была абсолютно уверена, что далеко не всю. Но привязанность и её боль были вполне настоящими. Блондинка достаточно долго вглядывалась во мглу, чтобы понимать: у тех, кто летит в бездну, есть лишь один только путь, если им кто-то не протянет руку. Пусть даже такой же несчастный, обречённый на скорбный конец.

— Долго репетировала? В нашем столичном театре тебе драматические роли играть бы не дали — ты, солнышко, переигрываешь. Все эти «Я зло! Я тьма! Я весь наш мир кусь!»... Меня этим не проймёшь и не обманешь. Так что переодевайся, возьми что-нибудь перекусить и потопали бить морду тому, кто тебя обижал. Похоже, у тебя это личное, — выдохнула на ухо замершей, почти окаменевшей ведьме Лана и усмехнулась, почувствовав, что плотина самоконтроля переполнена и прорвана волной благодарности и жарких, очищающих слёз, которым, к сожалению, не суждено было пролиться в её кафтан.

Ведьмочка была воспитанной и культурной, так что, вместо того чтобы рыдать как крестьянка, осторожно промокнула уголки красных глазок возникшим из пустоты платочком, неуверенно улыбнулась и кивнула:

— Идём.

***

Ветер, северный, злой и холодный, выл волком, срывая листву и заставляя её танцевать. Едва они покинули уютную долину между двумя холмами, где был домик ведьмы, как погода мгновенно переменилась: грозовые тучи заволокли горизонт, а толстые, многовековые деревья трещали от яростных порывов. Лана и Ульма, связавшись верёвкой, перебегали от одного укрытия к другому, местами им приходилось вовсе ложиться и ползти по холодной земле, чтобы их не унесло в небеса. Вой и треск стояли такие, что было невозможно различить голоса, а когда вдали, в сторону возвышающегося над лесом холма, ударила ветвистая, фиолетовая молния, Лана впервые по-настоящему почувствовала удар Чащи Леса.

Крепкие дубы в несколько десятков обхватов задрожали и стали призрачными, белыми силуэтами, отпечатанными на сетчатке глаз. Зов, рвущий и терзающий волю, обрушился на разум переливами знакомых голосов. Призрачные, далёкие крики сестры, умоляющей о спасении, смешались с мстительным, зловещим хохотом отца. А над всем этим довлела могучая, переполняющая душу страсть. Она жила в каждом движении, каждом вдохе, агонизирующим мучением напоминая о себе, возвещая каждый успешный шаг вверх по холму — вспышкой ослепляющего наслаждения, от которого ноги слабли и хотелось стонать. Дух, потерянным наблюдателем, взирал на собственное тело со стороны расколотых аметистовых небес и одновременно страдал от оков смертной плоти.

Ульма, двигаясь немного позади своей спутницы, тревожно крикнула. Грохот беснующейся Воли заглушил её голос, но Лана среагировала сама. Разум за телом уже не успевал, ошеломлённый эмоциональной перегрузкой, но тренированные мышцы с рефлексами и без него справлялись неплохо. К ним из ближайшего кустарника бросились пятеро низкорослых, на пару голов меньше баронессы, но плотных карликов. Они были абсолютно обнажены, а на широких, сплющенных лицах застыла тупая гримаса злобы, похоти и наслаждения. Примитивное копьё с наконечником из камня, бегущий впереди мутант бросил в Лану почти в упор, а после того как она лёгким движением длинного меча отбила снаряд в сторону, до него, кажется, дошло, что он остался без оружия. Оформиться и настояться эта простая мысль в голове не успела — её сдуло лазурной волной, сребровласка перепрыгнула на бегу через его труп и с тихим, кровожадным урчанием бросилась на четырёх оставшихся.