Тарантул

– А ты кто?
– спросил я.

– Х... й в пальто, - раздражался незнакомец.
– Слушай, Чеченец, внимательно, если хочешь жить-поживать да добра наживать.

– Добра наживать?
– повторил я и выслушал типа в пальто, иногда умею быть терпеливым, как послушник в келье, ожидающего промысел Божiй. Слушал и смотрел, как за окном ссутулится от холода ночь.

– Так что, Чеченец, думаю, хватит два денька?

– Думаю, нет, - ответил я.

– Ничего-ничего, потряси Лаптя, - сказал незнакомец, - он у тебя богатенький.

– Отчима?

– Его-его, - подтвердил.
– До скорой встречи, Чеченец.

– Ага, - ответил в трубку, где пульсировали короткие сигналы.

После рухнул на кровать и расхохотался в голос. Лежал в полутемной комнате и хохотал. И звук был таким, будто смеются все мои друзья, собравшиеся на новогоднюю пирушку, прерванную нелепым появлением провинциальной дурочки из города Пензы в соломенной шляпке со страусовым пером и бабушкиным ридикюлем.

Наконец я успокоился, мои товарищи ушли в стылый мир смерти; остановить я их не мог, это было выше моих сил.

Ситуация же в моем мире складывалась уморительно-потешная. Нечто вон выходящее.

Некто в пальто, как он представился, пытался меня шантажировать. Меня! Шантажировать!!!

Шантажист обладал информацией о моих последних подвигах, требуя за молчание куш в двадцать пять тысяч американских долларов. Не больше не меньше. Конечно, это копейки по нынешним временам, однако мне готовы пойти навстречу и ограничиться этой скромной суммой.

Итак, моя жизнь оценивалась всего в двадцать пять кусков зелени. Не слишком дорого, что там говорить. И я бы купил свою жизнь за этот пустяк, да вот беда - люблю платить только по счетам, предъявленными мне Создателем нашим. Такая вот моя причуда и душевная слабость.

Однако возникает вопрос, кто посмел взять ЕГО функции на себя? Кто этот пустоголовый болван и самозванец?

Если судить по деталям, он не слишком представляет мою биографию. Хотя сдать меня в ежовые руки правосудия, как он считает, можно по тому факту, что мою физиономию опознают многие любители пива и раков, оставшиеся жить после столь увеселительной вечеринки, где основным номером с ТТ выступал я.

После недолгих размышлений я решил, что это не слишком удачная шутка господина Соловьева, желающего таким своеобычным образом затащить меня в братву. Хотя не думаю, что он настолько глуп, чтобы ломиться в открытую дверь.

Помнится, Сашка Серов советовал пойти мне в бандиты, но благородные. Но можно ли вытаскивать из костра войны запеченные, как картошка, головы врагов, не гадя руки? Боюсь, нет.

Пора определяться, кто будет прогуливаться по городку: Алеша или Чеченец. К сожалению, вдвоем им нет места на ветровской земле.

Врачи утверждают, что утренние прогулки по осеннему лесу полезны для здоровья, и с этим не поспоришь. Особенно, если есть проблемы принципиального значения: жить или умирать.

Подобную вылазку по родным заросшим холмам я решил предпринять вместе с господином Соловьевым. В городке была слишком напряженная и загазованная атмосфера.

Мы оставили дружный коллектив единомышленников на трех автомобилях у края перелеска, а сами отдалились под сень деревьев, стоящими часовыми в тихом тумане. Пахло павшей прелой листвой. Из-за тумана и плотного лиственного плюша под ногами звуки были приглушенны.

– Все идет нормальным ходом, Чеченец, - сказал мой бывший однокашник, - ситуацию держим. Бодяга ментовская закончится, забьем стрелку "марсианам" и "слободским": кто не с нами, тот против нас.

– А кто отправил "марсианина" с больничной койки в полет? поинтересовался. (Чтобы снять подозрения с Чеченца?).

– Мы, кто же еще?
– засмеялся Соловей.
– Стукнули, что мечтает колоться столичным мусорам, а зачем в наши делишки мешать чужих? Что-то не так?

– Спасибо, - сказал я.
– Ты патриот своей малой родины.

– На том и стоим, Алеха!

– Самое время сесть, - предложил я.
– Чтобы не упасть...

– А что такое?

Мое повествование о ночном телефонном шантажисте сопровождался таким гомерическим хохотом, что казалось, ухает стая, оголодавших вконец филинов.

– Ты шутишь, Чеченец?
– не верил.

– Какие могут быть шутки.

– Сделаем, Леха, какие проблемы? Городишко маленький, за два дня всех на дыбу поднимем.

– Всех не надо, - сказал я.
– Мне бы тротиловую шашечку... для полного счастья.

– Ох, Леха, благодетель ты наш, все лучшее отдаешь людям, - засмеялся.
– Как понимаю, начинаем работать, Чеченец?

– Не забудь завести трудовую книжку, - отшутился.
– Чтобы стаж не прерывался.

– Это непременно.

– И последнее, - вспомнил.
– Что за спецзона "А" на фабрике? Все о ней говорят, а толком ничего не знают.

– А зачем тебе?
– покосился с подозрением.

– Должен знать, что на родине происходит? Водочку, что ли, гонят?

– Не знаю. Вроде фабричные сдают территорию танковой части, а те чего-то себе куют на продажу.

– Оружие?

– Не знаю. Мы туда не ходим. Против танка не попрешь, - рассмеялся.

– Иногда можно, - заметил я.
– Горят за милую душу.

Побродив между холодными иззябшими деревьями, мы вернулись к машинам. Я был отрекомендован трудовому коллективу, как заместитель директора ТОО закрытого типа "Лакомка", приказы которого исполняются беспрекословно. Работнички поскребли свои квадратно-стриженные затылки, вздохнули - ещё одно руководящее фуфло на их головы.

– Он добрый, - успокоил всех Соловей-Разбойник, - когда спит. Так что прошу любить и жаловать.

Первые два рабочих дня в новом качестве прошли в суматохе. Я был ознакомлен со структурой ТОО и его объектами, кои мы с господином Соловьевым посетили с целью проверки сбора налога на развитие и становление коммерческого предприятия под милым детским названием "Лакомка".

Схема была проста как наша жизнь. Все торговля городка, включая государственную, находилась под бдительной опекой бригады Соловья-Разбойника; негоцианты платили своего рода подать за стабильность и безопасность своего предпринимательского бизнеса. И в этом была сермяжная правда нашей прекрасной действительности.

По намекам бывшего однокашника, я понял, что часть "черного нала" уходила на содержание городской администрации, правоохранительных органов и некоторых руководящих лиц торговли, что делала жизнь многим у кормила власти, как при коммунизме.