Тарантул

Она продолжала говорить, а я уходил прочь по вихляющей тропинке. Обстоятельства были выше моих сил: нельзя возродить к жизни, напитанного ацетоном. Нельзя ничего сделать с тем, у кого мертвая кровь.

У моей сестрички Ю тоже оказалась попорченная кровь. Лейкемия, развели руками врачи, стервятники беды, и она, крепышка, неожиданно умерла, а я остался. И теперь вопрос лишь в том, какая кровь у меня, пропитанного войной?

Дождь прекратился - по лужам прыгали солнечные зайцы.

Я прогулялся по центральному проспекту Ленина - городок продолжал жить в ритме провинциальной дремы и полузабытья. Лица прохожих были беспечны и спокойны; кажется, никто не подозревал о существовании бандформирований, о которых меня предупреждала мама.

У магазинчиков суматошились старушки и женщины с детишками. У цистерны с молоком, креном стоящей, как гаубица, я заметил Тоню-Антонио и её пузана Ваню, сидящего в дорожной коляске.

– Салют, герой, - сказал ему.

Кроха недоуменно глянул на меня невинными васильковыми глазами, перевел взгляд на мать. Та обрадовалась:

– Алешенька! Пропал, как сквозь землю провалился. Верно, звонил, а у меня телефон отключили за неуплату, представляешь, стервецы какие, хотя оно и спокойнее, без телефона-то... А зачем телефон? На улице бабки всякие ужасти рассказывают... А ты звонил, да?

– Да, - солгал я.

– Ну вот, - огорчилась. Была такая же - шумная, бестолковая, ещё больше раздобрела.
– Ты бы заходил, Алешка?..

– Конечно, Антонио - пообещал.
– А герой растет.

– Ой, уже матерится, - засмеялась.
– Все дурное от папани. Он у меня дальнобойшик, я говорила?

– Говорила.

– Ой, я сейчас, - громыхнула алюминиевым бидончиком, отдав его продавщице.
– Муся, полный, как завсегда.

– Слыхала, - сказала молочница, подставляя посуду под краник. Бандюгов стрельнули в "Марсе"... Я бы их, клятых, сама... огнеметом...

– Ой, не говори, - замахала руками Антонио.
– Времена гадские... Я телевизор и не гляжу вовсе, только про животных или путешествия. Ой, Алешка, - вспомнила.
– Мне же Вирджиния весточку прислала из Австралии.

– Что ты говоришь?

– Красивая такая, открыточка-то. С океаном и берегом в песочке... Скучает, накатала, по нашим по березкам...

– А по осинам не скучает, - вмешалась Муся, накрывая крышкой наполненный бидон.
– Вот люди, все им не так.

– Хорошо, где нас нету, - перевела дух Антонио, кивнула старушкам в очереди.
– Дай Бог, всем здоровье... Поехали, Ванька, к своим колышкам.

Я взялся за выгибающуюся рукоятку коляски, она была холодна и отсвечивала серебристый день. Маленький человечек смотрел на лужы, отражающие небо, и, наверно, думал, что это облака.

По-видимому, мой бывший однокашник был прав в том, что кровопролитная баня в питейном заведении городка даже по нынешним смутным денькам, выдалась чрезмерной. Во всяком случае, когда я прибыл на "Розу Люкс" для выполнения своих охранительных функций, то обнаружил ВОХРу в полном боевом составе. Оказывается, поступил приказ усилить боеготовность и бдительность на границах фабричной республики.

– Всех впускать и никого не выпускать, - пошутил я.
– А что такое?

– Как, ничего не знаешь?
– заволновались Козлов и Федяшкин и начали сказывать сказку о столичной банде, действующей в нашей незлобивой местности.

Что и говорить, мифы в нашей сторонке распространялись со скоростью огня в старом доме. Я узнал много интересного о вооружении шайки, о её методах ведения боев с конкурентами, о том, что к городку подтягиваются танковые батальоны под командованием папы шлюшечной Анджелы.

Я понял, что надо признаться в содеянном, чтобы народонаселение не сошло с ума от страха и паники. Не успел - на фабричную территорию вкатился автомобильный кортеж: прибыл хозяин "Русь-ковра" господин Серов. Я даже заметил, как за стеклом мелькнул его державный крупный профиль в очках.

Майор в отставке Дыбенко однажды после серьезного возлияния признался, что директор спрашивал, мол, как Иванов тянет лямку службы. На что руководитель ВОХРа честно признался, что боец в моем лице старается служить исправно, хотя особенного рвения не наблюдается.

– А чего это Хозяин тобою в интересе , а, голубь?
– поинтересовался с подозрением.

– Сами же говорили: или для спецзоны "А", или, может, думает обновлять руководящие кадры, - ответил я.
– Так и сказал: кое-кто из старых кадров пьет, как лошадь.

– Да, не пью я вовсе, - возмутился майор, пряча бутылку в тумбочку.

– Ну тогда в спецзону, - проговорил я.
– Кстати, чего там охранять-то?

– Так я и сказал тебе, малец, - погрозил пальцем.

– Да, небось, не знаете?

– Знаю. Но не скажу.

– Тогда скажу я: у хозяина уже приказ приготовлен, товарищ майор, о реорганизации нашей службы.

– Приказ? Какой приказ?

– Знаю. Но не скажу.

– Ну ладно, берешь за горло, - вздохнул Дыбенко, вытащил из тумбочки бутылку.
– Вот, - показал на нее.

– Что?

– Вроде как водочку мастерят в зоне "А".

– Непохоже?

– Те`говорю!
– заглотил стакан родной.

Я пожал плечами: чтобы господин Серов занимался такой мелкой коммерцией? Не знаю-не знаю.

– Э-э-э, а что за приказ, сынок?
– тревожился мой собеседник.

– Будем расширяться, - пошутил я.
– И вам, товарищ майор, дают звание полковника.

– Ппполковника?
– поперхнулся.

После этой милой беседы, протрезвев, Дыбенко прекратил приглашать меня для душевных бесед под граненный стакан и бутылку.

Голос по селектору вернул меня в настоящее - Козлов и Федяшкин приглашены в дирекцию. Услыхав об этом, сладкая парочка пришла в необыкновенное волнение - намедни они попользовались слабостью двух молодок, выносивших шерстяные полуфабрикаты на себе, и теперь решили, что наступил час расплаты. Хватая друг дружку за грудки и толкаясь, охранники побежали каяться во всех грехах. Кто первый?..

Скоро вернулись фартовыми - наехал следователь, столичная штучка, задает идиотские вопросы о бандитах, которые будто разбойничают под фабричным забором, а ВОХР их бьет смертным боем.

– Леха! Тебя тож призывают, - вспомнили.
– Колись, браток!

– Расскажу, как на духу, - пообещал, - о ваших подвигах, бабники.

... В очередном казенном кабинете с пыльными шторами и пыльной мебелью вел прием населения человек в гражданской одежде. На этот раз это был молодой человек с ужимками бывшего комсомольского вождя. Лицо трудно запоминалось, настолько было невзрачным, точно пакет отечественного супа на прилавке магазина.