Тарантул

– Ох, батя.

– А мать-то как?

– Вся в работе; сейчас как на войне.

– Ты себя, Леша, береги, - предупредил.
– Знаю, я эту коммерцию вашу, деньги там дурновые...

– О!
– прервал его.
– Рождественский подарок для сестрички, - и выкатил на стол "колесико".

– Что это?
– натянул очки на нос.

– Купите гамак для Ю, - сказал я, - а к нему белого мишку и кошку.

Когда отец прознал о сумме, запакованной в таком фамильярном виде, ему сделалось дурно - побагровел, принялся задыхаться и едва не лишился чувств. Я уж был не рад своему столь неосторожному жесту. К счастью, вернулась женщина Маша. И все проблемы мгновенно были сняты. Приятно иметь дело с людьми, обладающими природным бесстрашием, оптимизмом и верой в чудо.

– Маша, как можно?
– хватался за голову батя.
– Это сумасшедшие деньги. Что с ними делать?

– Будем жить, - спокойно улыбалась женщина.
– И купим для Юленьки гамак, как сказал Алеша, а к нему маленький летний домик...

– Ничего не понимаю, - всплескивал руками отец, сдаваясь.
– Алексей, надеюсь, это честные деньги?

– Честнее не бывает, батя. Это моя рождественская премия, - прощался я.
– Спи спокойно и смотри цветные сны.

– Все будет хорошо, Алеша, - сказала женщина Маша.
– Спасибо. Приезжай еще.

– Это как получится, - был у двери.
– А Ю привет!

– Кому?
– не поняли меня.

...Все-таки мы живем. Несмотря ни на что. Несмотря на то, что так жить нельзя. И все равно живем.

Чмокающе-чавкающие из кремлевского корыта уроды пытаются всех нас превратить в фекалии для своего капиталистического светлого завтра. В рабсилу на банановых плантациях среднерусской полосы. В нацию вырожденцев и приспособленцев.

Что на это можно сказать? Только одно: ничего у вас, выблядков, не высадится; не таких выродков недочеловеческих народ пережевывал, выхаркивая поносную слизь через свой работящий и выносливый зад.

Вы, ублюдки, живете одним прожорливым днем, не понимая, что скоро захлебнетесь в собственной блевотине, либо подохните от запора прямой кишки.

Помню, в другой счастливой жизни, когда мы все были живы, я и Серов убежали от его невесты, лучшей шлюшки Московской области; убежали к девочке по имени Антонио и упились шампанского. И так, что мне, атеисту, полночи пришлось молиться над унитазом. Сквозь желудочную муку и слезы я видел сапфировый свод, морскую заводь, горные хребты, бесконечность пустынь, и все это было загажено моим непереваренным дерьмом.

Бог мой, думал я с ленивой обреченностью, а если там, внизу, в этом микроцефальном миру, есть жизнь, прекрасная и удивительная, и я на эту идеалистическую, романтическую...

Бог мой, думал я с бездушным недоумением, а не вырвало ли какого-нибудь ВСЕВЫШНЕГО на мою несчастную, замаркированную идиотами и дураками, замордованную косноязычными вождями, непонятную другими народами страну?..

Тогда на этот вопрос не знал ответа. Теперь знаю: нас хотят заставить жить в блевотной жиже, организованной мелиораторами от власти. Ху...шки вам, кремлевские мечтатели, ничего у вас не выйдет; пережуют и ваши откормленные элитные косточки.

Даже мертвые восстают для борьбы с вами, сучье племя.

Ю вернулась, пусть в другом образе, но вернулась, моя сестричка. И она мне будет помогать, Ю. И ничто меня не остановит. Смерть? Заблуждаетесь, суки, дважды умереть нельзя. А один раз за Родину сам Бог велел.

Когда в морозной стыни начали проявляться очертания ветровских новостроек, я набрал номер телефона, нацарапанный неверной рукой "вора в законе". Трубку подняли сразу - и я услышал деликатный голосок, корректно вопросивший: да, вас слушают?

– Хозяина, - хекнул я.

– Как вас, извините, представить?

– Чеченец.

– Чеченец?
– удивился воспитанник Оксфорда, прибывший в нашу дыру для практической стажировки.
– Пожалуйста, одну минуточку.

Я пожал плечами: черт знает что! Готовишься к матерщине и проклятиям, к мордобитию и потокам крови, а натыкаешься на педерастический говорок.

– Да, Чеченец? , - прозвучал более мужской и энергичный голос.

– Хозяин?

– Нет, я его пресс-секретарь, называйте меня Ароном Ароновичем.

– И фамилия Аронов?

– Мы с вами знакомы?
– удивился ААА.

– Слушай ты, Ароныч в кубе, - потерял терпение.
– Мне нужен Хозяин. Скажи от Шмарко, с очень плохими новостями; ты меня понял?..

– А он вас ждет, - ровным голосом произнес мой собеседник, словно получил от меня медаль за спасение утопающих на пожаре.
– Милости просим, Алексей Николаевич.
– И назвал адрес в дачной местности.
– Если желаете, мы вас встретим.

– Спасибо, Ароныч. Чем? Свинцовыми чебуреками?

– За кого нас принимаете?
– искренне обиделся высококультурный пресс-секретарь.

Нет, я засмущался от такого цивилизованного обхождения. Образ врага размывался и был не понятен. В этом смысле общество спасения отчизны "Красная стрела" отличалось в лучшую сторону со своими звериными клетками, где на крюках обвисали кусками мяса их жертвы.

Родной городок остался в призрачной далекой сторонке от курса моего космического отсека. Я проверил боеспособность автомата и пистолета. На всякий случай, понимая, что они слабы для душевной беседы с призраками. Нет, фантомы начинают обретать голос, а там смотришь и приоткроют лицо. Следовательно, охота за ними заканчивается, и что дальше?...

Хотелось бы знать, прежде чем меня отправят на небесные поля в качестве навоза. Что за пессимизм, понимаешь? Во мне нуждаются, как это не смешно звучит. И нуждается никто не будь, а Хозяин. Интересно, кто у нас страшный и ужасный Бурмурляляй областных лесов, полей и рек?

Подозреваю, скоро будет не до шуток: бетонированная, очищенная от снега дорога исчезала в глубине соснового бора. Кто может приказать убрать снежок для удобства заезда на заслуженный отдых? Кто смеет проживать в кирпичных хоромах, похожих на боярские ХIII века, среди лесной тишины и покоя? Кто хоронится за высоким забором? Кто этот кто-то? Сейчас узнаем, успокоил себя и Чеченца.

Не успел джип подкатить к воротам, как они автоматически открылись милости просим, помнится, обещал пресс-секретарь Ароныч в кубе. И сдержал слово. Так что делать было нечего - автомобильчик закатил под сень сосен и елей. Выключил мотор и услышал шкрябающий звук: служивый человечек чистил дорожку деревянной лопатой. То есть жизнь продолжалась и была пока обыкновенна, как лопата в руках дворника. Я покинул машину, осмотрелся большой гараж, два хозяйственных флигелечка, за ними рубленная банька, и все это фешенебельное пространство простреливается с помощью телеметрических камер слежения.