Татуировка с тризубом
Шрифт:
На каком-то ролике с описанием на украинском языке видно, как украинские солдаты прячутся за бронетранспортерами и отстреливаются. Время от времени экран вспыхивает – это выстрел из крупного калибра.
На другом ролике – с описанием уже на русском языке – перед объективом становится пацан в шлеме, похожим на летческий, который он хрен знает откуда выцепил. Он говорит в камеру, что шли украинцы, что валили из пушек, что давили танками блокпосты. Что со стороны ополчения, донецких отрядов, потерь немного, всего только десять убитых. Ну, правда, говорит он, ребят жалко.
На другом ролике виден сожженный грузовик.
"Водителя жалко, - говорит кто-то в камеру, - обстреляли машину, сгорела".
Кузов сожженного грузовика подвязали к другой машине, будут вывозить.
Еще в одном ролике видны гопники в тренировочных костюмах, стоящие у разбитого в щепки автомобиля. В других – лужи крови, в которых отражается небо. В одной из таких луж валяется зубная щетка. Видны вырванные с корнем деревья и перепаханная колесами трава. Поют птицы.
Чуть дальше, за железнодорожным переездом, взорванный мост. Рядом с ним украинские саперы выстроили понтонную переправу. Командиром воинского поста здесь был Виталий, в гражданской жизни – молодой инженер из Винницы. Спокойный, расслабленный.
– Мост взорвали сепаратисты при отступлении, - сообщил он нам, опираясь на мешки с песком. – Чтобы мы не могли за ними гнаться.
– И что? – спросил я.
Виталий поглядел на меня с добродушной усмешкой.
– Подействовало, - ответил он. – Мы не гнались. Какое-то время. – Вон, видишь, - показал он пальцем, - тот сожженный дом на горизонте?
– Вижу, - сказал я. – Это что, школа?
– Нет, - захихикал он. – Там был сумасшедший дом. И они там устроили себе штаб-квартиру.
Хасан был азербайджанцем, родился он в Азербайджане, но в Краматорске, как говорил, ему неплохо жилось. А жил он здесь уже с четыре десятка лет. У себя, в Азербайджане, он провел молодость, потом армия, потом первые сделки: купить, продать, при Союзе тоже как-то удавалось, не будем скрывать, шахеры-махеры. Так его забросило на Донбасс. Сначала в Донецк, потом в Краматорск – тут он уже и остался. Все нормально, говорил он, все клево, дом, все есть, работа на такси, знакомые имеются, сын, говорит, все класс, карате занимается, свет в комнате ногой включить может. С женой друг друга любят, хотя он мусульманин, а она православная, только никогда и никому не приходило в голову устраивать из этого проблему, а сейчас мир какой-то странный сделался. Это все с Запада, говорит Хасан, это от них пришло, что если ты мусульманин, так сразу же не пойми какая проблема. При Союзе, говорил, такого не было. При Союзе все было нормально. Он и сам мусульманин – а спокойно. Водку пьет, свинину тоже съесть может.
Мы ехали через Дикое Поле. Вдоль границы Донецкой Народной Республики. Следили с Хасаном по карте, чтобы на них, случаем, не нарваться. Я глядел на названия окружающих поселков. Новоэкономическое, Ленинское, Дзержинск. Вроде как, более-менее, мы видели, как идет фронт, но Хасан нервничал, что можем наскочить на ДНР-овцев. Хотя это не так и просто: ведь сначала был бы блокпост украинцев, потом, как минимум, еще один, а только потом – ДНР. Только Хасан говорил, что, теоретически оно, вроде как и так, но в поле все выглядит по-другому. Опять же, стреляют все время, так что нужно держать ушки на макушке.
А чтобы чуточку расслабиться, чтобы дорога была полегче, Хасан рассказывал, что в жизни с ним случилось смешного.
– Как-то раз заказала мое такси бабуля. Подшофе, песенки поет, про войну рассказывает. Заказ: везти ее к подружке. Ну, я везу. Бабушка высаживается, говорит: "Я через минутку, товарищ, подождите". Ну, я жду. Бабка возвращается минут через пятнадцать, еще более пьяная, веселая, песни уже громче поет, говорит везти ее по другому адресу. Везу, а почему бы и не отвезти, - рассказывает Хасан. – Она выходит: "Подождите, товарищ. Так я жду пятнадцать минут, полчаса, сорок пять минут, думаю: "Э-э, надо проверить, что тут происходит". Стучу в двери, мне открывают, и я спрашиваю: "А есть ли тут такая веселая бабушка?". А они мне: "Э, не вы первый, это известная обманщица таксистов. Вечно просит привезти именно сюда, потому что из сада есть задний выход, и она всех так обманывает…". Вот так вот бабушка меня наебала, - рассказывает Хасан. – И кто бы мог подумать.
Конечно
же, это он байки травил, но слушать такое было приятно.Вообще-то Хасан поддерживал сепаратистов. Когда они пришли в Краматорск, он даже радовался. Но вот столкнуться с ними он как-то не желал. По разному, говорил, может случиться.
– Так вы как, - спрашивал я, - не за ДНР?
– Я, - поглядел он на меня, - за СССР. Тут, сынок нет никого, кто за ДНР. Все только за СССР.
Мы продолжили нашу поездку через Дикое Поле. Села были тихими и спокойными. Дороги через них выглядели давным-давно забытыми. Все автомобили, что ехали через эти села, выглядели так, будто они заблудились. И грузовики – гражданские и военные. Легковые. То, что было видно, не всегда покрывалось с тем, что на карте. Несколько раз мы проезжали через заброшенные блокпосты. Несколько раз объезжали по полевым дорогам.
Хасан рассказывал, как работал в аэропорту Донецка.
– Давно это уже было. Еще при Союзе. Разгружаем самолет из Москвы, а там в багажном отсеке мужик спит. Мы его будить, а он глядит на часы и говорит: "Блин, работа уже кончилась, - и побежал. Через пару минут возвращается, совершенно ошарашенный: "Блин, где это я? Что случилось, что Шереметьево какое-то не такое? Что, блин, перестроили?". Мы смеяться: "Мужик, ты в Донбассе!". А он на это: "Блин, это мы выпили хорошенько в Москве на погрузке, так эти пидоры меня в багаж сунули… а жена же ждет, блин, убью, когда вернусь". Ну мы снова смеемся, говорим: "Да спокойно, дружбан, сейчас самолет на Москву летит, садись, а вот тебе и бутылка, чтобы не так скучно было!".
Звиздел, ясное дело, но слушать его было приятно.
Мы остановились в какой-то известной Хасану забегаловке для дальнобойщиков. Он заказал картошку и свиную котлету. Женщин за стойкой выглядела так, как будто вот-вот заснет. По телевизору показывали российские новости. Никто из присутствующих не протестовал, никому они не мешали. Как было сначала, так было и сейчас, и, похоже, так будет и всегда.
– На моей улице, - говорил Хасан, - поедая свою котлету, - люди были за ДНР, многие записались в отряды, теперь сидят в Донецке: боятся возвращаться, чтобы их не посадили. Ведь многих же посадили, про некоторых даже неизвестно – где. Семьи ищут, матери, отцы плачут – и ничего. Был человек – и нет человека. А эти, с западной Украины, - прибавил он, - тоже бывают сволочи. Вез я недавно семью через блокпост, мужик почему-то тем из Львова, или откуда они был, не понравился, что-то он им там неприятное сказал, так они его на допрос потянули, до трусов раздели, а тут мороз. Жена кричит: "Оставьте его!", а они в ответ: "Мы сейчас и тебя разденем!".
И вот черт его знает, звиздел он или нет.
В Мариуполе было холодно. Зима, мороз, а над городом, словно панорама Мегалополиса Смерти, темнела Азовсталь. Я глядел на эти черные, громадные объемы, на трубы, на высоко поднявшиеся леса, высящиеся над пейзажем, словно какая-нибудь – я не преувеличиваю – горная цепь или скайлайн Нью-Йорка, захваченного какой-то мрачной расой из центра Земли. Я глядел на эту страшную сказку советских роботов и не мог поверить в то, что вижу.
И по всему этому вились железнодорожные рельсы, мостовые из перемороженного, полопавшегося и залатанного асфальта, и выглядело все слишком апокалиптично, производило слишком большое впечатление, чтобы быть попросту гнетущим.
Буквально в паре километров дальше шла война, и милиционеры дорожной службы, которые нас тормознули, уже не носили своих неуклюжих комбинезонов, похожих на комбинезоны лыжной сборной СССР и смешное скрещение ушанок и восточноевропейских кожаных фуражек с козырьком, но военную полевую форму американского покроя. На высоте груди, на пуленепробиваемых жилетах у них висели автоматы. Подвязки шлемов под подбородками были расстегнуты, ремешки свисали, словно у американских солдат во Вьетнаме. Выглядели они cool. Наконец-то, после многих лет, блин, украинские стражи правопорядка в форме выглядели cool.