Тавриз туманный

Девушка снова расплакалась и хотела поцеловать мне руку.

– Плакать не к чему, сестра моя!
– сказал я, поднимая ее голову и гладя волосы.
– Все это не так уж страшно. Будьте откровенны, не скрывайте от меня ничего, и я помогу вам.

– Я дочь Мехти-хана, - начала девушка.
– У отца, помимо меня, двое сыновей. Брат отца моего очень богат. У него большие поместья, деревни, сады и дома. У дяди есть сын, намного моложе меня, слепой на один глаз и психически ненормальный. Когда он родился, мне было девять лет. Я нянчила его, а теперь меня хотят выдать за него.

– Он любит вас?

– Он не понимает, что такое любовь, он еще ребенок.

– Сколько ему лет?

– Двенадцать.

– А что же говорят на это ваши отец и мать?

– Мать убивается, она не согласна, отец же, наоборот.

– Причина?

– Отцу нужны деньги: он опиоман и спустил все свое состояние.

– Говорили вы отцу о том, что не согласны на этот брак?

– В доме у нас из-за этого целый день брань и ссоры. Отец несколько раз избивал мать.

– Хорошо, но неужели дядя ничего об этом не знает?

– Ну, как же не знает?!

– В таком случае, как он соглашается на это?

– Дядя сам настаивает на этом браке... Мне стыдно продолжать. Я стесняюсь открыть вам правду.

– Не стесняйтесь, сестра моя, в мусульманских семьях можно встретить сколько угодно таких прискорбных фактов. Не стесняйтесь. Я понимаю вас!

Выражение лица девушки и без слов говорило о том. как ей тяжело.

– Дядя хочет взять меня не для сына, а для себя!
– после долгих колебаний сконфуженно прошептала она.

– Не может быть! Откуда вы это знаете?

– Знаю. Его отношение ко мне не походит на отношение дяди или свекра. Он каждый день обнимает и целует меня. Ласкает и сжимает мои груди. Я вижу, как каждый раз, видя меня, он весь загорается. Однажды и тетя заметила это. "Не развращай девочку!" - принялась увещевать она его. Но дядя не обращает внимания на ее слова и продолжает свое. Он дня не может прожить без меня. Каждый день приходит за мной. Он не может жениться на мне, это запрещено шариатом, поэтому хочет овладеть мной, выдав замуж за своего двенадцатилетнего кретина. Увы! До этого дня остается не так много.

– А как смотрят на это ваши братья?

– Пока братья были здесь, они не допускали и мысли о подобном бесстыдстве. Дядя несколько раз делал предложение, но братья возмущались, и он не заговаривал об этом.

– А где сейчас ваши братья?

– Откуда я знаю?

– Как, то есть, "откуда знаю"? Разве вы не знаете, куда они уехали?

– Конечно, нет.

– Разве, уезжая, они ничего не сказали вам?

– Сказали. Они обняли меня, поцеловали и заплакали. Последними словами их было: "Набат, не поддавайся. Мы знаем, что тебя хотят разлучить с нами и сделать несчастной". Так и случилось, - я осталась одна.

– А зачем вы пошли гадать к цыганке?

– Я хотела погадать на братьев, узнать, где они. Чтоб спастись от этого позора, я думала бежать к ним.

– Зачем же, зная о вашем положении, они уехали, оставив вас одну?

– Они не могли оставаться.

– Почему?

– Откуда я знаю.

– Что же их вынудило к этому, бедность?

– Нет! Они не могли оставаться.

Набат-ханум умолкла. Она или стеснялась сказать или что-то скрывала от меня.

– Мы с самого начала условились, что вы расскажете мне все, как было, вновь настойчиво заметил я.
– Но вы опять что-то скрываете. Какой смысл не доверять мне, когда вы сами находитесь у меня в доме и доверили мне свою жизнь?

Набат-ханум перевела дыхание и, проведя кончиком языка по пересохшим от страха губам, шепнула:

– Тайна моих братьев еще страшнее; вот почему я не хочу сообщать ее человеку малознакомому. Но я думаю, что в вас есть и совесть и честь. Такое отношение к несчастной, беззащитной девушке может проявить только обладающий благородством революционер. И мои несчастные братья были революционерами.

– Революционерами?

– Да, оба. После вступления в Тавриз Гаджи-Самед-хана, они скрылись. Мой же бессовестный дядя для достижения своей цели добивался их ареста и хотел передать их в руки Гаджи-Самед-хана.

– Как же им удалось бежать из Тавриза?

– У них был один друг - кавказец. Он снабдил их деньгами и удостоверениями и помог им скрыться. Дай ему бог здоровья. Ах, если бы мне удалось разыскать этого кавказца! Я каждый день отправлялась в окопы и носила им обед. Увы! Ни одна пуля не поразила меня тогда и не избавила от этого бесчестья.

– В каких окопах были ваши братья?

– В окопах у Голубой мечети. Я каждый день носила им обед. Они делились обедом с товарищами. Потом я забирала посуду и возвращалась домой.

– Почему же вы сами не стали революционеркой?

– Этот вопрос несколько раз задавал мне и тот кавказец, но что я могла бы делать?

– Очень много. Если бы вы были революционеркой, вы бы не верили в гаданья и не попали бы в расставленные вам сети. А теперь, послушайте, я назову вам имена ваших братьев. Старшего звали Салех-Ага, а младшего Пэрвизом.

– Вы! Это вы, да?
– удивленно и словно что-то припоминая, спросила Набат-ханум и снова заплакала.

Взяв ее руки в свои, я начал успокаивать ее. Наконец, с большим трудом овладев собой, она сказала:

– Значит, вы тот самый человек. Теперь я вспоминаю, вы тот кавказец, который предлагал мне стать революционеркой. Я видела вас, когда вы метали бомбы. Эта рука несколько раз пожимала мою. Не знаю, поможет ли мне она и теперь, в эти трудные для меня минуты?

– Эта рука избавила вас от большой опасности и привела в дом вашей тетки.

– Тетки?
– поднявшись с места, спросила Набат-ханум и обвела комнату удивленным взглядом.

– Да, тетки! Разве жена Мешади-Кязим-аги не сестра вашей матери?

– Да, сестра! О, боже, я так же счастлива, как несчастна!

– Теперь остается одно. Вы ни одному человеку не скажете о событиях этой ночи, иначе вы погубите и меня и ваших братьев и сами будете несчастны.

– Верьте мне, я не обмолвлюсь ни словом. Эта тайна уйдет со мной в могилу.

– А теперь думать больше не о чем. Сегодня вы ночевали у вашей тетки. Об этом вы расскажете завтра матери и отцу. Думаю, что они поверят. Что касается вашего дяди, я беру на себя избавить вас от его притязаний. Теперь встаньте и пройдите в комнату направо. Можете спать, как у себя дома!