Таймырский Эрмитаж

– Ну-ка, Коля, твои глаза лучше видят, можешь различить штырь над брёвнами?

– Чуть-чуть что-то просматривается, но понять невозможно.

– А так? – Олег Иванович уменьшил фокусное расстояние объектива камеры, и брёвна словно отодвинулись вдаль.

– Вот сейчас ничего не видно.

– Это хорошо. Если будет гроза, всё стемнеет, и тогда уж точно штыря будет не увидеть. Вот сейчас мы очистим память и будем записывать, что будет происходить с моим крематорием.

– То есть, если молния ударит в штырь, и брёвна загорятся, то всё это будет записано?

– Да, Коля. И это будет наше самое железное алиби. Павла Фёдоровича поразят силы небесные, а мы тут будем не при чём.

– Круто… Это что же получается? Эта запись – с одной стороны свидетель убийства, а с другой – самая лучшая отмазка для нас?

– Верно подметил, Коля. Теперь всё в руках его величество случая. Пусть бог, которого нет, сам решает, что будет с Лопатой. Да будет мудрым его решение!

Гроза между тем приближалась, но всё ещё была далеко. Олег Иванович, уже не в силах разговаривать, улёгся в свою постель и заснул. Колян, устроившись на толстом матрасе на полу, долго ворочался и заново переживал события дня. “Дядя Олег видел нас издалека. Знал, зачем мы идём, и мог нас расстрелять, как куропаток, но не сделал этого. Пошёл на риск. А потом, когда меня от пут освободил… Что за человек! Ведь понимал, что смертельно рискует и не испугался. И всё ведь ради меня, обормота. Да, Колян, повезло тебе. Такого родственника судьба тебе подарила”. Неслышно к нему подошли Шарик и Кузя. Оба милостиво позволили себя погладить, после чего улеглись у него в ногах, и Колян заснул счастливый, как когда-то давным-давно, ещё до школы.

* * *

Звонкий лай Шарика разбудил обитателей дома. Извне доносился шум дождя и характерный треск, словно неподалеку разгорался гигантский пионерский костёр. Олег Иванович и Колян выскочили налегке на крылечко. Колян ещё не привык к полярному дню, и удивился, что в полночь может быть так светло. Зигзаги молний, сопровождаемые гаубичной канонадой грома, прорезали тёмно-серое небо. Сполохи сильного огня лишь подсвечивали округу. Обогнув угол, он увидел пляшущий высокий столб пламени над местом пленения его бывшего шефа. Теперь уже во всех смыслах бывшего. До кострища было более ста метров, но жар пламени ощущался и возле дома.

– Вот и всё, Коля. Жребий выпал в нашу пользу. Я пойду спать, а ты можешь полюбоваться этой огненной стихией.

Колян вернулся в дом, оделся и вышел снова. Огонь гудел и хлестал небо толстой плёткой хвостов пламени. Сухие лиственничные брёвна, сгорая, создавали сильнейший жар. Колян, как зачарованный, смотрел на буйство стихии и всем телом ощущал облегчение. Грозный безжалостный шеф, хитрый и коварный Лопата отошёл в мир теней, и больше его можно не бояться. Минут через двадцать языки пламени стали укорачиваться. Гудение затихло. На месте брёвен лежала высокая куча углей, сияющих светло-красным цветом. Тёмные и светлые пятна лихорадочно плясали по её поверхности. Начался последний акт огненного балета. От углей распространялся не меньший жар, чем от огня. Колян вглядывался в кучу, пытаясь увидеть хоть что-то от своего былого шефа, но тот, судя по всему, превратился в такой же светло-красный горящий уголь и ничем не выделялся. Когда угли начали темнеть, и жар от них вблизи дома перестал ощущаться, Колян вернулся в дом и крепко заснул.

* * *

Шарик внезапно вскинулся и звонко залаял. Такого не было ещё ни разу. “Вот оно”, – подумал Олег Иванович и бросился к пульту. На одном из мониторов он тут же увидел парочку мужчин в камуфляжной одежде, движущихся к дому. Один из них, в нём Олег Иванович узнал своего кузена, нёс за спиной рюкзак. Второй – постарше – шёл налегке. Похоже, он был старшим в этой парочке. Олег Иванович достал пистолет, загнал патрон в патронник, снял курок с боевого взвода и положил пистолет в правый карман куртки. Из левого кармана торчали концы всунутых впопыхах обрезков верёвки – важного элемента предстоящей разборки с кузеном и его сопровождением. Затем он занял позицию у внутренней двери тамбура так, чтобы мог видеть картинки от видеокамер, размещённых на потолке тамбура и над входной дверью снаружи. В руке он сжимал пульт дистанционного управления запорами дверей. Шарик бесновался, бегая по всему дому, и от его лая можно было оглохнуть. И Кузя стал испытывать беспокойство. Он вскочил на рабочий стол Олега Ивановича, выгнул спину и угрожающе шипел на неизвестного врага.

Пришельцы зашли в тамбур и закрыли первую дверь. С клацаньем сработал электрический замок, и бандиты оказались в западне. Олег Иванович рывком дёрнул за шнурок, и банка с хлороформом полетела на пол. Она ударилась о плечо Коляна, отскочила в сторону и упала на деревянный пол, ударившись полиэтиленовой крышкой. От такого удара банка не разбилась. Замечательный план Олега Ивановича провалился. Что делать? Стрелять? Но открыть огонь первым Олег Иванович не мог. Какой-то моральный барьер заблокировал его нервную систему. Бандиты уже догадались, что попали в ловушку. Лопата вытащил свой пистолет из кармана брюк, но Олег Иванович не смог это увидеть на мониторе. Пистолет оказался прикрытым от объектива видеокамеры на потолке локтем Лопаты. У Лопаты морального барьера не было, и он открыл беглый огонь по двери. Первая же пуля, прошедшая сквозь дверь, как сквозь лист бумаги, попала Олегу Ивановичу в средостение, и он потерял сознание.

Очнулся Олег Иванович в холодном поту в своей постели. “Слава богу, это сон”, – понял он с облегчением. А ведь в какой-нибудь параллельной вселенной это мог быть и не сон. Ситуация могла на каждому шагу развиваться иначе, и сколько Олегов Ивановичей могло погибнуть в течение вчерашнего дня? “Если я до сих пор жив, то скорее всего большинство моих двойников уже загинули. И сколько их ещё останется живых, когда я, живущий в этой Вселенной, уйду в мир теней? Есть ли мне смысл радоваться за тех более счастливых двойников?”.

* * *

Проснувшись, Колян не сразу сообразил, где он находится. Первым делом ему вспомнился адский жар и светящаяся куча углей. Затем, как в кино с обратной перемоткой плёнки, в памяти всплыли его заявление на видеокамеру, ошеломление в тамбуре дома, пеший переход от Венты к станции Дудинского, сплав по Венте и рассуждения с Лопатой, управятся они с Дудинским за четыре часа, или понадобится больше времени. Воспоминания показались ему сном. Он привстал на матрасе, и к нему подскочил Шарик, уже, очевидно, принявший Коляна в число своих друзей. Шарик поспешил лизнуть Коляна в нос и улёгся возле него. Тут же объявился Кузя и стал, мурлыча, тереться о ногу Коляна. С момента появления на станции Колян не выкурил ни одной сигареты и почувствовал острую потребность в затяжке. Вошёл Олег Иванович, одетый и выбритый.

– Доброе утро, Коля, как спалось?

– Как в гробу. Без снов. А вот проснулся, и чувствую себя, как во сне.

– Это нормально. Давай, дуй в душ, а потом на завтрак.

– Дядя Олег, вы не курите?

– Нет.

– И я со вчерашнего дня не курю. Всё, завязываю. Я уже бросал два раза, но сейчас точно брошу.

– Ну что же. Похвально. Покажи самому себе, что у тебя есть сила воли. Я в детдоме втихаря курил, но быстро образумился. В университете уже ни одной затяжки себе не позволил. Да и неохота было.

После завтрака Олег Иванович предложил просмотреть запись видеокамеры, направленной на бывший “крематорий”. Запись была вполне чёткая. Было видно, как время от времени под брезентом шевелил коленями Лопата. Молния ударила в брёвна в двенадцатом часу ночи. Яркая вспышка ослепила камеру на пару секунд. Когда вновь пошло изображение, брёвна уже были охвачены пламенем, которое быстро разгоралось. Потом вверх взлетел кусок горящего брезента, а лежащая под ним фигура скрылась в пламени, и больше её не было видно.

– Ну вот и доказательство того, что Лопата стал случайной жертвой слепой стихии. Верующие могут истолковать это как божью кару. Коля, а ты, случаем, не верующий?

– Да куда мне с моими-то грехами.

– А что же ты вчера про монастырь говорил?

– А это не от веры в бога. Это от того, что я хочу измениться. Стать таким же мирным человеком, как монахи. Или как вы, дядя Олег. Раз вы в бога не верите, то и для меня никакого бога нет. Просто монахи, по-моему, самые хорошие люди. Работают, никого не обижают и людям помогают. Вот и я хочу быть таким же. Пока не поздно.

– Ну ты, Коля не одинок. Сейчас я тебе одну песню поставлю. Послушай.Олег Иванович разыскал в интернете нужную запись и запустил её через мощные динамики на стенах. “Господу богу помолимся, древнюю быль возвестим, как в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим”, – запел слаженный мужской хор. “Монахи!”, – сразу почему-то подумал Колян. Хор сменил необыкновенной красоты могучий бас: “Было двенадцать разбойников…”, и у Коляна мурашки побежали по спине, – “Был Кудеяр-атаман…”. Колян никогда не слышал этой песни, а она была словно о нём, о его непутёвой жизни. В очередном куплете солирующий бас поднялся на октаву вверх и с огромным чувством пропел: “Бросил своих он товарищей, бросил набеги творить. Сам Кудеяр в монастырь пошёл, богу и людям служить…”. От этих слов Колян просто оцепенел. Мыслимо ли такое?! Кто-то неизвестный написал эту песню, словно знал, какая судьба уготована Коляну. Голоса солиста и певчих хора звучали необыкновенно красиво, и душа Коляна растворилась в них. Финал песни “… Как в Соловках нам рассказывал сам Кудеяр-Питирим”, особенно последняя нота, глубокая и мощная октава, так потрясли Коляна, что он не выдержал и разрыдался в голос. Шарик, никогда не видевший плачущих, с недоумением уставился на него. Успокоившись, Колян убеждённо произнёс:

– Это про меня, дядя Олег. Это про меня…

– Да, может быть, и про тебя. Этой песне уже почти сто пятьдесят лет. Классический сюжет.

– Это монахи поют?

– Нет. Солист здесь – знаменитый бас-профундо Владимир Пасюков, а хор – профессиональный мужской хор из Петербурга. А хорошо ведь поют?

– Я никогда такой музыки не слышал. Душу рвёт…

– Да, это не дискотека… Ну что, пойдём посмотрим, что осталось от “Лопаты”?

Гроза ушла. Небо очистилось, лишь отдельные рваные клочки облаков второпях пролетали на малой высоте. Похолодало. На месте огненного погребалища осталась широкая куча золы, ещё хранящей тепло. Усилившийся ветер пригоршнями поднимал её в воздух, закручивал в вихре и уносил на северо-восток. Стальной каркас, удерживавший брёвна, и клетка газораспределителя причудливо изогнулись, размягчившись от жара. От штыря, заманившего молнию, ничего не осталось. Десятки тысяч ампер, прошедшие сквозь него, в долю секунды превратили его в железный пар.