Тайна двух лагерей

– Вы все видели, да? – пробормотала Элла. – Господи, Лев Иванович, я просто запуталась, я не знаю, что делать. И чем дальше, тем мне становится страшнее. А дальше, что будет дальше?

– Деньги кончаются быстрее, чем появляются новые задания от Зотова, от Шарова, да?

– Вы и про Шарова знаете, – испугалась Сотникова. – А вы думаете, мне не дают покоя лавры актрисы? Мне заплатили, чтобы я сыграла эту роль жертвы на темной улице. Боже мой, его убили, а ведь он мог убить меня. У этого человека взгляд убийцы. Мне было очень страшно там на улице. Я только потом поняла, подумала, что, если бы с вашим товарищем что-то пошло не так, они бы могли убить его прямо там. И меня как свидетеля. На что я им!

– Тихо, Элла, тихо, – прошептал Гуров. – Где найти Шарова, где вы с ним встречаетесь, когда?

– Он никогда не назначает времени. Он приезжает, когда ему вздумается. Он всегда знает, где я, что делаю, во сколько приезжаю домой. Мне не разрешают никуда ходить, вести личную жизнь, запрещают заводить отношения, подруг.

– А Ольга, ваша соседка в Волжино? Она вам подруга?

– Мы с ней общаемся, конечно, когда я приезжаю туда, только я теперь редко там бываю.

– Какой приказ вам отдал Зотов?

– Он отругал меня, что я пришла сюда. Но я не могла, я же работаю в юридической компании, и нас пригласили. А еще он велел получить у Шарова задание. Ждать его, когда тот объявится и скажет, что делать. Я не могу, Лев Иванович, меня уже тошнит от этого, я же…

– Вот что, Элла, если хотите спастись, выбраться из этого болота, освободиться от зависимости от этих людей, я вам помогу, но и вы помогите мне. Согласны?

– А вы поможете, не бросите меня после того, как я помогу вам?

– Дать вам честное слово? – улыбнулся сыщик. – Даю! Смотрите, вон там за гардеробом есть дверь, она выходит на задний двор, где стоят мусорные баки заведения. Там их забирает машина. Пройдете через эту дверь, через двор и сразу увидите мою машину. Я отвезу вас в Волжино, в ваш загородный дом, и приставлю к вам охрану. Туда сейчас ближе, чем к вашей квартире в Москве. Когда опасность будет позади, вы снова заживете своей обычной полной жизнью.

Гуров оставил Сотникову, покрутился в зале, а потом вышел на улицу, сел в машину и набрал по телефону номер Безрукова.

– Тимофей, ты дома или на работе?

– Когда это оперативники уголовного розыска в такую рань приходили домой, – усмехнулся лейтенант. – Вы сами-то тоже не у телевизора в тапочках лежите.

– Тапочки я снимаю, запомни. Не привык ложиться на диван в тапочках, – нравоучительно заметил Гуров. – Так что не наезжай на начальство. А теперь слушай приказ. Получай оружие, если оно не при тебе, садись в машину и езжай в поселок Волжино к дому Эльвиры Сотниковой. Машину оставь так, чтобы ее не было видно возле дома. Жди у входа. Твоя задача – охранять женщину от бандитов. Ночь как-нибудь переночуете, а завтра я тебя сменю кем-нибудь, еды привезу. Учти, сейчас самый опасный момент. Эллу могут попытаться убрать.

– Я понял, Лев Иванович, – спокойно отозвался Безруков. – Можете на меня положиться.

– За тридцать минут уложишься?

– Обязательно, Лев Иванович, – заверил Безруков. – Если что-то непредвиденное или пробки, я вам позвоню, предупрежу.

Гуров отключился и задумался. «Да, гордость в голосе Тимофея, конечно, слышалась, но не мало ли одного человека. Ничего, до утра ничего не случится, я же сейчас просто перестраховываюсь. Да и Эльвире так спокойнее, увидит, что ее охраняют. Так что этот жест сделан для ее спокойствия, а не потому, что сейчас уже так опасно. Наверное, я прав», – решил сыщик, завел мотор и, объехав ресторан с другой стороны, остановился у въезда во двор. Эльвира появилась через несколько минут, села на переднее сиденье и откинулась на спинку с видом человека, который совершил многое, а теперь отрешился от прошлого, принял судьбоносное решение и не раскаивается. «Надеюсь, что не раскаивается, – подумал Гуров, трогаясь. – Попытка вернуть все назад дорого может ей обойтись. В этой среде предательства и непослушания не прощают».

– Ну, считайте, что теперь у вас уже многое позади, – спокойно сказал Гуров, вглядываясь в окружающую ветреную и пасмурную ночь. – Главное – сделать первый шаг, а потом будет легче. Вы ведь уже будете в пути. Этот путь начать трудно, потом вы просто идете к цели, к спасению.

– Вы говорите как проповедник, как священник. О спасении…

– Так в чем-то наша работа похожа. Мы открываем людям глаза на их жизнь, на содеянное. Это прокурор обвиняет, указывает на нарушение закона, это судья принимает решение, виновен ты или нет. А мы, оперативники уголовного розыска, общаемся с оступившимися первыми, мы первыми можем протянуть руку или отказать в поддержке. Мы больше других общаемся с самым грязным, а то и кровавым, извлекая оттуда души людей, чтобы их очистили или, наоборот, покарали. Нам разрешено не обвинять.

– И вы меня не обвиняете? – усмехнулась Элла и посмотрела на сыщика пристально. – Знаете, на что это похоже? На разговор священника и блудницы. Он весь из себя святой, а она падшая. Вы же понимаете, что я вашего Крячко соблазнить пыталась, и соблазнила бы, и легла бы с ним в постель, если бы он не отказался. Блудница и есть, падшая дальше некуда. Не противно вам со мной в машине сидеть? А если и вас начну соблазнять?

– Не начнете, – пожал Гуров плечами. – Вы это делали не по собственной инициативе, а по приказу своих тюремщиков. Тюремщиков вашей души. Так это называется. Они использовали ваше тело как инструмент, упрятав в темницу вашу душу. Я почему так говорю, потому что я с большим интересом изучал христианство. Не для работы, а просто интересно было понять. И знаете, с какой парадоксальной вещью я столкнулся, с какой догмой? Я был потрясен и какое-то время не мог принять, пока не понял, душой не принял это. И тогда многое встало в голове на свое место, работать стало легче. В нашей работе ведь нельзя ненавидеть преступников. Ловить можно, понимать должно, но ненавидеть нельзя. Ненависть глаза застит, а они у нас должны хорошо видеть.

– И что же вы поняли? – с интересом спросила Элла. Было понятно, что она уже успокаивается.

– Понял я позже, а сначала узнал, прочитал. Так вот, в христианстве есть утверждение, что Богу неважно, кем ты был. Ему важно, кем ты стал, важно, что ты пришел к вере, а это главное. Я сначала тоже как-то не принял это. Как же можно простить преступления, страшные преступления, в том числе и против веры, церкви. А потом понял: человек, который искренне поверил в Бога, принял его, он ведь изменился, он прошел свой путь к вере и не свернет с него. Понимаете, еще одна душа попала не в ад, так уж вот схематично представляя, а в рай. Человек пополнил ряды верующих, любящих других людей, а это подвиг, армия верующих увеличилась, а это победа.

– Вы верите в Бога? – удивилась Элла. – Вы, полковник полиции?

– Трудный вопрос, – улыбнулся Гуров. – Да, я не хожу в церковь, не читаю молитв, не соблюдаю посты и другие православные требования. Но в то же время я принял отношение к окружающему миру, которое заложено в православии, я понимаю и принимаю его. И вообще, вы задаете до такой степени интимные вопросы…

Гуров снова посмотрел на небо, на проносящиеся мимо в темноте черные деревья. Погода испортилась окончательно, но хотя бы не было дождя. Безруков уже должен быть на месте. Сдст ему Сотникову, проинструктирует обоих, а потом нужно лететь к Орлову. Многое предстоит обсудить и принять взвешенные решения. Ждать больше нечего, надо брать этих гавриков, пока они не подались в бега или пока кто-то там не принял решения еще какого-нибудь свидетеля убрать.

Гуров подъехал к воротам и остановил машину. Он велел Эльвире пока остаться в салоне, а сам вышел и осмотрелся. Ветер трепал волосы и полы пиджака, у кого-то по соседству скрипел на ветру забор. Погодка в самый раз для тайных дел. Или зловещих, подумалось Гурову, и внутри шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие. Он же велел Безрукову ждать его у калитки. Опоздал, что ли? Почему же не позвонил, что не успевает? Рука машинально потянулась к ремню, где Гуров всегда, если возникала необходимость, носил в открытой кобуре пистолет. Он велел Крячко теперь не расставаться с оружием и сам следовал этому решению. Дело было весьма опасным и непредсказуемым. На вечеринке он кобуру не надевал, она видна из-под полы пиджака, и он просто сунул пистолет под ремень за спиной. С пистолетом на пояснице ехать на машине неудобно, ровно как и сунув его за ремень спереди. И Гуров на время поездки положил его в боковой карман пиджака. И сейчас он об этом не пожалел.

– Стой где стоишь и не рыпайся! – раздался громкий голос.

Гуров сразу ощутил угрозу, понял ее, несмотря на сильный ветер. Он не шевелился, а только медленно повернул голову налево. От увиденного внутри у сыщика похолодело. Эх, Тимофей, как же ты так… Из-за куста старой сирени появились две мужские фигуры. Крупный лобастый молодой мужчина держал за шею другого, приставив к его виску дуло пистолета. Несмотря на ночь, даже в свете фар машины, светивших в сторону, Гуров узнал того, кто сейчас держал в заложниках лейтенанта. Это был Александр Головнин по кличке Череп. С ним Гуров уже сталкивался возле лагеря, когда Череп уничтожал следы своего там пребывания – собирал окурки с того места, с которого он наблюдал за Вячеславом Андреевым, прежде чем убить его. То, что Череп появился здесь, говорило лишь об одном – Эльвира Сотникова приговорена как свидетель, который слишком много знал. Наверняка кого-то послали к ней на городскую квартиру, а сюда приехал убийца Череп.