Тайна князя Галицкого

К удивлению подьячего, остров издалека выдавал себя стуком топоров. Причем не только со стороны старого, порушенного скита, но также из других мест, не различимых из-за падающих с бурого неба снежных хлопьев. Согнанные из родных деревень на остров смерды надрывались на потеху сквернослова, не разгибая спины.

Басарга и рад бы был остановиться отдельно, никак не завися от монахов, – но зимой не забалуешь. Отогреться, поесть нормально, помыться можно лишь в теплом бревенчатом доме, более негде. Пришлось идти в уродливый барак, заменивший ныне церковные храмы. Грешно сказать: монастырь, а для службы Всевышнему всего одна неказистая часовенка имеется!

То, что подьячий увидел в бараке, и вовсе лишило его голоса: тут стояли кузнечные горны! Да не один, а целых восемь. Горели из них всего три – но в здании все равно было жарко. Мастера работали полуголыми, только в штанах и кожаных фартуках. Двое ремонтировали кирки, наваривая на них кромки, еще двое то ли делали, то ли тоже латали длинную тележную ось.

– Здрав будь, мил человек. Вот, испей с дороги, – подошел к Басарге благообразный монах, протянул ему ковш с водой. Оказывается, тут были и такие, иноки нормальные. – За благословением приехал али нам в помощь Господь послал?

– Это подьячий Монастырского приказа боярин Басарга Леонтьев. – В этот раз настоятеля искать не пришлось, сам подошел. Такой же, как и раньше, ухоженный, вычищенный и пахнущий свежим дрожжевым хлебом. – Вестимо, еще одну ябеду отписать желает, как заброшенная обитель, на острове вымерзающая, вконец изничтожена.

Оказывается, молодому игумену уже успели донести об отчете подьячего.

– Я человек служивый, лгать не приучен, – отрезал Басарга. – Что увидел, о том государю и поведал.

Филипп покивал в ответ со слабой усмешкой, слегка поворотился к иноку:

– Отец Никодим, гости наши устали, мыслю, с дороги и проголодались. Вели тюфяки им в стороне от горнов кинуть и пирогов принести. Уж не обессудь, боярин, живем аскетично, – обратился он уже к Басарге. – Железа для нужд наших зело много надобно, посему с него начать и порешил. С горнов кузнечных. Покамест тут и сами обитаем. Зато тепло.

– Государь зараз тебя в келью замуровывать не стал, – глядя в бесстыжие глаза чернеца, без околичностей заявил боярин. – Послал еще раз глянуть, истинно ли ты обезумел али успел одуматься? Ныне без писцовых книг обойдемся. Обитель мне покажешь, да я и поеду.

– Отчего же ты такой мстительный, боярин? – кротко удивился настоятель ровным голосом. – И ладно бы, я тебя побил. Ладно бы, я тебя по пьяной глупости бесчестил. Но ведь это ты на меня кинулся и рот разбил до крови!

– Мало тебе досталось, – не сдержав ненависти, выдохнул Басарга. – Ничего, попомнишь нашу встречу.

– Прости тебя Бог, боярин. Не ведаешь, что творишь.

– Отчего не ведаю? Монастырь осмотреть хочу по царскому повелению.

– Так завтра покажу.

– Так сразу и уеду, отец Филипп, – пообещал Басарга. – А то, боюсь, не сдержусь и снова грех на душу возьму.

– От оно как? – удивленно вскинул брови настоятель. – Ну, я тогда, пожалуй, отойду.

Северные дни коротки. Посему смотреть обитель отец Филипп повел боярина около полудня, когда наконец поднявшееся солнце, едва осветив остров, уже опять собралось укатиться за близкий горизонт.

– Что же, смотри, боярин. – Отведя подьячего примерно на полверсты от старой часовни и барака с горнами, на небольшой взгорок, настоятель остановился и повел рукой, указывая на снежную пустыню, из которой, словно щетина, торчал клочками редкий и совершенно черный лес. – Видишь пятна гладкие? Это все озера. Их Господь великим числом здесь создал. Над морем все на четыре-пять сажен подняты, и когда ручьи с берегов льются, то аж гул по земле святой стоит. Ныне я канал от Святого озера к морю прорубил и колесо мельничное приставил. Мехи оно будет в движение приводить, печи плавильные и горны раздувать. Торфа в окрестных болотах несчитано. Им и топить будем, на нем и железо с медью варить. От своей кузни новые фабрики поставить уже легче станет. Парусина и веревки морякам здешним нужны во множестве, посему мыслю фабрики ткацкие и канатные ставить. Рыбу смерды сетями черпают – потому и сетчатую мастерскую замыслил. Воды здесь много, мельницы хоть на каждой версте ставь. Бог дал, чем станки в движение приводить. Острова все я каналами соединю, и вода от всех к фабрикам стекать станет. Скиты старые не жалей, холодные они были и стояли неудачно. Ворота от колеса мельничного не провести было. Здесь, в землях северных, дома из камня ставить надобно, да толщиной в две сажени, не менее. Только тогда ни холода внутрь не пропустят, ни сами не сгниют. А уж камня-то здесь сколько хочешь, прям под ногами лежит. Каменщиков я ужо нанял немало, материал ныне сбирают и сюда свозят. По зиме сие куда проще сделать…

Настоятель, похоже, уже забыл, с кем разговаривает, и увлеченно указывал то в одну, то в другую сторону, раскрывая свои мечты:

– Вместо земли камень у нас один. Пахать нечего, сеять некуда. Чем понапрасну силу на сие тратить, садки я рыбные сделаю. Вместо хлеба сазанов, карпов да осетров растить станем. Земли нет, а озер в достатке. Голодать более не придется. Поморы зверя морского бьют зело много, полные трюмы везут. Разделывать же его сил и времени надобно. А коли фабрику кожевенную поставить, так мялки и терки механические с тем легко управятся. Опять же, и воды чистой для сего дела здесь в избытке, и сало топить на торфе нашем несложно, и соль прямо на месте варить. Вода окрест горькая. Черпай да вари… Что ты на меня так смотришь, боярин?

– На море-океане, на острове Буяне, церкви стоят златоглавы, дворцы мраморны, избы гранитны… – с усмешкой пересказал Басарга. – Ты, святой отец, никак сказок в детстве переслушал? Хочешь чудо-город на скале морской создать? Здесь, где отродясь, окромя трех амбаров, двух избушек и одной часовни, никогда ничего не бывало? Безумен ты, отче Филипп. Безумен оттого, что заместо слов Божьих токмо о торфе и железе мыслить способен. Безумен оттого, что камень дикий и мертвый кормильцем надежным сделать надеешься. А пуще того безумен, потому что о людях прилюдно сквернословить повадился и надеешься кары за мерзость сию избежать. Не в игуменах тебе место, а в узилище на цепи. Именно так я государю и передам.

* * *

Утро сообщило о себе спящим беглецам не солнечными лучами, а назойливым гудением комаров. Попытки прихлопнуть кровопийц вместо того, чтобы их разогнать, привлекли только новые стаи упырей.

– Вот, проклятье-то, они меня сейчас высосут! – Катя, сев, застучала себя по коленям. – Вот какого черта-то купил ты мне чулки, а не джинсы? Их бы не прокусили!

– Ты же сама просила!

– Выслушай женщину и сделай-то наоборот! Все, больше не могу! – вскочила она. – Я сваливаю.

– Не вздумай! Сейчас рассвет, нас наверняка ищут.

– Когда найдут, от нас одни шкурки останутся! – Она вскинула голову. – Знаю, чего делать! Вон, наверху то ли хоры, то ли площадка для звонаря. А лестница-то наверняка в кладке, ходы там всегда прокладывали.

Девушка оказалась права. Осмотрев стены, они быстро нашли узкий проход, идущий круто вверх, стали подниматься. Комары сразу отстали – в темноте и холоде лаза им показалось неуютно. И когда молодые люди выбрались наверх, их уже никто не тревожил.

Кирпичный балкончик без перил шел через помещение храма, но по краям имелись большие окна, из которых открывался прекрасный вид на окрестные луга, леса и узкую речушку под песчаным обрывом.

– О, смотри, иван-чай! – встрепенулась Катя. – Сходить-то, что ли, попастись? Он съедобный.

– Лучше подождать. Как бы врасплох не застали, если отвлечемся. – Евгений прошел по балкону на другую сторону. – Отличная точка обзора. Мы их заметим еще до того, как эти гады заподозрят о нашем присутствии.