Тайна Муромской чащи (Волшебные каникулы - 1)

– А меня с собою возьмете?
– на всякий случай спросила Маришка. Она уже догадывалась, что Иван Иванович не отпустит ее теперь ни на шаг от себя, и оказалась права.

– Ты здесь нужна, - отрезал сердито Гвоздиков.
– Будешь разведчицей.

Маришка никогда не была настоящей разведчицей и поэтому сразу же согласилась остаться.

– Ну, не будем терять зря время, - сказал Калина Калиныч.
– Кто с тобой полетит за одуванчиками, Змеюшка?

– Я!
– закричали одновременно Митя и Маришка.

– Я!
– запоздало выкрикнул Шустрик и первым влетел на спину Змея Горыныча.

– Одного Шустрика хватит, - остановил других ребят старый лешак. И строго наказал внуку: - Нарвешь рыженьких и синеньких. Рыженьких Опилкину, синеньких бабке Кикиморе. Бессонница старую замучила. Понял?

– Понял!
– весело ответил Шустрик и нетерпеливо лягнул Змея Горыныча лаптем в бок.

Змей Горыныч вздрогнул, встрепенулся, открыл глаза и спросил:

– Летим?

– Летим!
– крикнул Шустрик и помахал рукой провожавшим.

– Сам-то не нанюхайся и Горынычу не давай!
– спохватился Гвоздиков и тоже помахал платочком улетавшему Шустрику.

Из ноздрей Змея Горыныча повалил клубами дым, легкое пламя вырвалось из приоткрытых пастей, крылья затрепетали и расправились, тело напряглось, наливаясь силой, - минута - и он взвился в небо, поднялся над облаками и исчез там вместе со своим лихим седоком.

Глава тридцать шестая

Сначала все шло точно по плану. Не минуло и часа, как Змей Горыныч и Шустрик вернулись с огромной охапкой золотистых и синеватых одуванчиков.

– Хватит для начала и одного, - сказал Калина Калиныч, откладывая в сторону самый крупный цветок, - другие для добавки пойдут.

– Такого большого одуванчика и на три дня хватит!
– радостно проговорила Баба Яга.

– Может, и обернемся за три дня, - неуверенно пробормотал Калина Калиныч, - а, может, и нет...

– Обернемся!
– пообещал Митя бодро.
– Туда день, там день, оттуда день - как раз три дня получается!

– Ну-ну...
– буркнул старый лешак и, держа в вытянутой перед собой руке огненно-рыжий одуванчик, двинулся к месту стоянки лесорубов.

– Только нужно незаметно положить... И только Опилкину...
– бросил вслед Калине Калинычу Гвоздиков.

Но старый леший не удостоил его ответом. Пройдя еще несколько метров, он вдруг стал невидимым. Невидимым стал и одуванчик. И только по назойливо кружащемуся шмелю можно было догадаться о их местонахождении.

Пока все наблюдали за Калиной Калинычем, со Змеем Горынычем случилось маленькое происшествие. Его левая голова не вытерпела и сунулась носом в ворох прекрасных одуванчиков.

– Ах, какая прелесть!
– успела она произнести восторженно, закатывая от наслаждения глазки.
– Какой чудный аромат!..

И тут же рухнул на землю, сраженная богатырским сном.

– Что ты наделала?!
– завопили две другие головы в ужасе.

Но левая голова сладко посапывала и ничегошеньки уже не слышала.

– Придется и вам подремать, - сказала Баба Яга расстроившимся головам, - делать нечего.

Змей Горыныч вздохнул и отполз за ракитовые кусты, волоча за собой по земле дурную голову.

– Я тут расположусь, - сказал он друзьям убитым голосом.
– Надеюсь, я вам не понадоблюсь в течение этих трех дней?

И Змей Горыныч, закрыв остальные четыре глаза, погрузился в воспоминания, похожие на дивный сон.

Глава тридцать седьмая

Когда невидимый и неслышимый Калина Калиныч проник в палатку Опилкина, то он застал хозяина сидящим за походным столиком со счетами в рках.

– Строгий выговор за самовольную поездку в Муромскую Чащу - раз!
– И Григорий Созонович отодвинул одну костяшку вправо.

– Лишат премии за июнь - два!
– И вторая костяшка присоединилась к первой.

– За поломку машины и трату горючего еще один выговор - три!
– Палец отбросил вправо третью костяшку.

– Когда вернусь в город, Березко скажет: "Ай-яй-яй, Опилкин!" - итого четыре!

Григорий Созонович хотел откинуть четвертую костяшку, но не успел. Он вдруг увидел на столе, неизвестно откуда взявшийся одуванчик.

"Готов поклясться, что его здесь не было!" - подумал взволнованно Опилкин и поднял голову вверх, словно надеясь увидеть в палатке дыру, сквозь которую и свалился сюда загадочный цветок. Но дыры не было, да и не падают одуванчики с неба... Григорий Созонович опустил голову и уставился на таинственную находку. Одуванчик был свеж и красив, ни одна его пушинка еще не успела сорваться и улететь с безжалостным разлучником-ветром прочь, и каждая из них излучала сейчас легкий, чуть-чуть дурманящий аромат.

Рука Опилкина сама по себе потянулась к цветку и взяла его. "Обычно одуванчики не пахнут, - подумал Григорий Созонович, поднося золотистый шарик к носу, - а этот пахнет..."

Опилкин хотел разобраться получше, чем пахнет странный цветок, но не успел. Перед его глазами вдруг поплыл легкий, золотистый, как одуванчик, туман, и бригадирская голова улеглась рядом со счетами.

– Так-то лучше будет...
– прошептал Калина Калиныч, подкладывая под щеку Опилкина небольшую подушку. Потрогал счеты и, сам не зная зачем он это делает, откинул вправо еще одну костяшку. После чего тихо и незаметно, также как и появился, исчез, оставив Григория Созоновича в объятиях Морфея.

Глава тридцать восьмая

Удар, который нанес по своему дедушке Степочка, засветив пленку с уникальными кадрами, был сильным и болезненным. Но Георгий Александрович Жмуркин не сдался. Придя в себя после обморока, он кинулся звонить по телефону Аяксу Гермогеновичу. На его счастье друг находился дома, и взволнованный Жмуркин тут же излил ему свои горести и страдания.

– Да-а...
– протянул на том конце провода уравновешенный и спокойный при любых обстоятельствах Окуляров.
– Удружил нам твой Степочка, нечего сказать! Уничтожил все вещественные доказательства!

– Без них нам никто не поверит!
– чуть ли не плакал Жмуркин, крепко сжимая телефонную трубку дрожащей рукой.

– И с ними не поверят, - "успокоил" его приятель.
– Вот что: давай-ка мы еще посидим в твоей обсерватории. Вдруг повезет?

Помолчав немного, Жмуркин отчаянно махнул свободной рукой:

– Была не была!.. Жду!

Аякс Гермогенович прикатил к Георгию Александровичу на такси буквально через полчаса. А по прошествии следующих тридцати минут оба приятеля уже сидели в жмуркинской обсерватории и напряженно осматривали пустынный горизонт.