Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации
Шрифт:
Нетрудно сообразить, что разлапистая фигура Татьяны с «наружу титькой» нарисована тоже в соответствии с замыслом Пушкина и по его инструкции (если не по его рисунку), с целью дать истинное представление о Татьяне литературной среде: с одной стороны, рисунок и эпиграмма необходимы для понимания, кто в романе «автор-рассказчик», и должны вернуть читателя «к жизни»; с другой стороны, это очередная издевка над Катениным, над любовью списанного с него Онегина.
Таким образом, Пушкин мистифицировал одновременно издателей альманаха, художника и публику. Мне могут заметить: как же мог Пушкин так поступить по отношению и к альманаху, и к художнику, и к публике? Те, кто задают такой вопрос, не понимают, что такое мистификация и что могут позволить себе мистификаторы; в частности, они не понимают, что мистификация всегда обращена в будущее. Пушкин
XI
Публикация Первой главы 1825 года состояла из Предисловия (впоследствии в роман более никогда не включавшегося, но, как мы увидим, сегодня тоже предназначенного для широкого читательского круга), следующего за ним стихотворения без названия, которое позже пушкинисты назвали «Разговором книгопродавца с поэтом», и собственно текста Первой главы. Предисловие, написанное от лица «издателя», было объединено с «Разговором» единой нумерацией римскими цифрами, что, с одной стороны, свидетельствовало о том, что это стихотворение, так же, как и Предисловие, имеет прямое отношение к роману, а с другой — отграничивало эти два текста от текста самой главы, в котором нумерация страниц была произведена арабскими цифрами, то есть от текста, «принадлежащего перу Евгения Онегина».
Мистификация начиналась с обложки, на которой имя автора не стояло, там были только два слова: ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН. По замыслу Пушкина читатель — или покупатель, — бравший в руки книгу, подсознательно должен был воспринимать ее как написанную неким Евгением Онегиным. Все отдельные издания глав романа (кроме 3-й главы) и оба прижизненных полных издания «Евгения Онегина» вышли без имени Пушкина на обложке. Насколько верен был пушкинский расчет, показывает сообщение Нащокина Пушкину в письме от 9 июля 1831 г.: «Между прочим был приезжий из провинции, который сказывал, что твои стихи не в моде, а читают нового поэта, и кого бы ты думал, — его зовут Евгений Онегин».
Открыв книгу (Первую главу), читатель видел не менее мистификационное предисловие. Оно заслуживает, чтобы, вслед за Барковым, напомнить читателю этот текст, которого в современных отдельных изданиях «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА» нет; я лишь выделил места, на которые имеет смысл обратить особое внимание:
«Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено.
Несколько песен, или глав Евгения Онегина (без кавычек! — В. К.) уже готовы. Писанные под влиянием благоприятных обстоятельств, они носят на себе отпечаток веселости, ознаменовавшей первые произведения автора „Руслана и Людмилы“.
Первая глава представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года и напоминает „Беппо“, шуточное произведение мрачного Байрона.
Дальновидные критики заметят, конечно, недостаток плана. Всякий волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного. Станут осуждать и антипоэтический характер главного лица, сбивающегося на Кавказского Пленника, также некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие. Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительнойличности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов».
Первая же фраза Предисловия предвещала, что повествование будет оборвано, и ставила перед читателем вопрос: почему роман не будет закончен? кем написано предисловие? В самом деле, может ли сам Пушкин начать предисловие с предположения, что он не допишет свой роман? В следующей фразе — очередная загадка: если несколько глав уже готовы, почему публикуется только одна? Из этого же абзаца можно сделать вывод, что речь идет о произведении Пушкина — «автора „Руслана и Людмилы“» (но тогда опять же: кто пишет предисловие? — ведь не Пушкин же говорит об «отпечатке веселости, ознаменовавшей первые произведения автора „Руслана и Людмилы“»!).
Здесь мы уже можем
вполне определенно сказать, что это предисловие написано неким «издателем».Следующий абзац начинается с очередной мистификации, потому что фраза «Первая глава представляет нечто целое» двусмысленна: 1) первая глава представляет собой нечто целое, то есть она сама по себе нечто законченно целое; 2) первая глава представляет нам роман как нечто целое, то есть она является неким обобщенным планом романа. Следующая фраза, про описание светской жизни, вроде бы отсылает нас к первому смыслу, но на самом деле не исключает и второго: это становится ясным в следующем абзаце, который является продолжением именно этой мысли о первой главе как о плане всего романа («Дальновидные критики заметят, конечно, недостаток плана»). И, наконец, последняя фраза окончательно утверждает нас во мнении, что предисловие все-таки написано «издателем»: не будет же сам автор хвастаться своими достоинствами и «отсутствием оскорбительной личности».
Это подтверждается и беловым вариантом, оставшимся Пушкиным неиспользованным из-за его слишком откровенной подсказки; вместо последней фразы там было:
«Звание издателя не позволяет нам хвалить, ни осуждать сего нового произведения. Мнения наши могут показаться пристрастными».
«Предисловие имеет характер мистификации и проникнуто глубокой, хотя и скрытой иронией», — заметил Лотман — и почему-то на этом и остановился, так и не сделав дальнейшего, решающего шага. Согласен, иронией — но в чей адрес? Ирония не существует сама по себе, без адресата. И зачем между этим предисловием и самой главой Пушкин втиснул еще и «Разговор» и как это стихотворение соотносится с предисловием?
XII
В подходе к разбору этого стихотворения и его месту в публикации 1825 года я также опираюсь главным образом на исследование Баркова — на его книгу «Прогулки с Евгением Онегиным» (я расхожусь с ним лишь в некоторых частностях).
Итак, к Книгопродавцу приходит Поэт — как мы потом поймем, с намерением продать рукопись. Начинается «Разговор» таким «вступлением»:
Книгопродавец Стишки для вас одна забава, Немножко стоит вам присесть, Уж разгласить успела слава Везде приятнейшую весть: Поэма, говорят, готова, Плод новый умственных затей. Итак, решите; жду я слова: Назначьте сами цену ей.В Предисловии к главе сказано, что «несколько песен… уже готовы», здесь же говорится (со слов «славы»), что «поэма… готова», а публикуется — только одна глава. Так что же принес для продажи Поэт? Забежим вперед, в самый конец публикации — в конец Первой главы: вот ее последняя строфа:
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел все это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу ;
Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам;
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
Отсюда следует, что Поэт написал первую главу и принес ее на продажу. Следовательно, далее он будет писать очередные главы — и публиковать их «по мере изготовления», намереваясь на «писать Поэму песен в двадцать пять». Здесь имеет место также отсыл к Стерну («как героя назову») и признание «автора» в собственной беспомощности («Противоречий очень много, Но их исправить не хочу»), которую «автор»-Онегин скрывает за нарочитой небрежностью («не хочу»).