Тайна "Сиракузского кодекса"

— Манар, Манар…

— Отец. Отец Теодоса.

— Точно, отец Теодоса заказал два подлинных перстня. Индийскому ювелиру.

— Очень хорошо. Один он сделал для Феодоры, второй для себя.

— Перстень Манара потом перешел к Теодосу.

— Правильно. А что сделал Теодос?

— Ах, да. Он заказал копию перстня и с ним прибыл в Константинополь.

— Ты помнишь, из чего он был сделан?

— Черт, да я и про первые два не помню. Я слушал эту историю в постели с гипотермией, позабыла?

— В первые два были вставлены аметисты. Камень в третьем был гранат. Все три были зашлифованы в полусферу, или кабошон. Слово происходит из старофранцузского, где обозначало голову или кочан. Капустная голова тебе запомнится, верно, Дэнни? Ты всегда увлекался этимологией.

Я тонко улыбнулся.

— Все три были изготовлены одним ювелиром и выглядели одинаково, хотя два были золотыми, а третье — медным.

— Ладно, с этим разобрались. Так что с ними?

— Как раз когда мы обдумывали торги за «Кодекс», на рынке, Дэнни, появился третий перстень. Тот, что с гранатом.

Я уже ничего не понимал.

— Кто-то нашел настоящий перстень? С гарантией?

— С гарантией. Описания перстней обнаружили в Индии, и с ними — заметь — подлинные рисунки ювелира, подписанные им и заверенные подписью покупателя, самого Манара. И обе подписи датированы по ведическому лунному календарю.

— Да одни рисунки, должно быть, стоят целое состояние!

Она покачала головой.

— Ты начинаешь понимать, Дэнни.

— Но не могу поверить.

— Мы тоже не могли. Но… — она постучала ногтем по конверту из манильской бумаги, — нам прислали фотографию.

— Черт бы побрал эти фотографии — вот эту чертову фотографию?

— Конечно, нет. Другую.

— Так отку…

— От старьевщика, работавшего из десяти процентов. Мы его знали только по слухам. Сомнений, что перстень подлинный, практически не было.

Я покачал головой:

— И что тогда?

— У Кевина, и только у него, был шанс купить перстень — заметь себе — прежде, чем он окажется на открытом рынке.

— Ты имеешь в виду открытый открытый рынок?

— Нет. Я имею в виду подпольный открытый рынок.

— И откуда, по-твоему, такое преимущество?

— Тому две причины. Во-первых, Кевин был известен своей честностью и готовностью расплачиваться наличными.

— Безусловно, существенные соображения. А вторая?

— Перстень был, скажем так, свежим.

— Свежим?

— Чрезвычайно свежим, — кивнула она.

— Что, гранат искупали в майонезной баночке с теплой кровью?

Она поморщилась.

— Скажем так: он был настолько свежим, что предыдущий владелец полагал, что все еще владеет им.

Я невольно улыбнулся:

— И вправду свежий.

Она кивнула.

— Мы тогда были в Париже. «Кодекс» между тем временно задержался в Марселе. Сроки сходились так, что нам приходилось торговаться за «Кодекс» прежде, чем заняться кольцом. Сделка с кольцом включала сложные махинации. Работали два посредника из разных стран. Переговоры велись на двух или трех языках.

— И вы выбрали «Кодекс».

— Мы выбрали то и другое.

— То и другое?

Она кивнула.

— Большое Казино, — протянул я задумчиво.

— Все уложилось в два дня. Мы даже глаз не сомкнули. Мы решили протянуть время с кольцом, пока мы занимаемся «Кодексом». Если с «Кодексом» сорвется, можно было все-таки получить перстень. Когда о «Кодексе» станет более или менее широко известно, цена на перстень вырастет до миллионов. Если бы нам удались обе сделки… Ну, мысль о том, чтобы получить и гранатовый перстень, и «Кодекс» до сих пор перебивает действие прозака.

— Думаю, я начинаю представлять это ощущение.

— Подожди минуту, дай успокоиться. — Она отпила чаю и скорчила гримаску: — Остыл.

— Не тяни. Мы уже знаем, что вам перебили цену.

Она кивнула с отсутствующим видом.

— Мы держали прямую связь из парижского отеля с аукционом в Марселе. Круг допущенных к торгам, сам понимаешь, был очень узок.

— Исключительно для зверинца мерзавцев мирового класса.

— Без сомнений. В любом случае, мы не могли поднимать цену беспредельно. Чтобы купить и «Кодекс», и перстень, за «Кодекс» мы могли уплатить не более семи с половиной миллионов. Никогда не забуду того дня. Мы держали бутыль шампанского во льду прямо рядом с телефоном. Кевин не хотел открывать ее до конца торгов, чтобы сохранить ясную голову. И вот цена поднялась выше той, на которую мы рассчитывали. Ты знаешь, — добавила она между прочим, — просто поразительно, как много в мире денег.

— Это пропустим.

— Ты не веришь, — вздохнула она. — Да и мало кто верит. В общем, к окончанию аукциона и мы уже не верили. Стартовая цена была пять миллионов — пять миллионов! Ставки поднимали по полмиллиона за раз, с паузами не больше тридцати секунд. Они росли и росли. Через три минуты мы выбыли из игры. Через три минуты!

— Ты разрываешь мне сердце. И кто его заполучил?

— О, Дэнни, не будь таким бессердечным. Ты мог бы по крайней мере проникнуться духом погони?

— У нас не так уж много времени.

— Мы сидели, — продолжала она отчаянно, — разделенные телефоном, глядя на невскрытую бутылку шампанского, и слушали, как растет цена. Наконец ударил молоток.

— Сколько?

— Я тебе говорила: десять миллионов.

Я недоверчиво покачал головой:

— Десять миллионов за ломтик телятины.

— Вообще-то, это был пергамент.

— О! Так выпили вы шампанское?

— Что? — Мисси моргнула. — Забавно, что ты о нем вспомнил. Да… — Лицо у нее странно изменилось. — Мы его выпили на следующий день.

— Дождались покупки кольца?

Она загадочно покачала головой.

— Сначала мы хотели сделать именно так. Ну что ж, сказал Кейв, когда аукцион кончился, остается только купить перстень. Мы потратим намного меньше денег и получим большую прибыль. С этим я, конечно, не могла не согласиться. Но в постель в ту ночь мы отправились с неприятным чувством.

— Отчего?

— Трудно объяснить. Рациональный элемент, конечно, состоял в том, что покупка гранатового перстня была гораздо более незаконной, чем «Кодекса», хотя бы потому, что он был украден совсем недавно. Историю «Сиракузского кодекса» мы более или менее представляли. А о кольце знали только, что оно несомненно подлинное и что его несомненно можно получить.