Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
Кажется, я фантазирую страшно много – и из-за своих фантазий прогляжу реальную действенную жизнь. И как же это – научиться жить? Не в книжках, не в фантазиях, а по-настоящему? С людьми, а не с измышлениями?..
Это – Лидина ласка опять мне проглянула светом и счастьем, и цветы зацвели, и взошло солнце – вслед за тоской и ненастьем.
Да, Лидочка (Лазаренко-Гангесова) пришла вчера ко мне:
– Пойдем гулять, пойдем со мной!
Дрогнули губы, я вернулась, двинулась – чтобы одеться. Она удержала меня, обняла, погладила тихонько по спине, щекой ласково прижалась… Сказала:
– Все-таки я верить не хочу, что ты окончательно возненавидела меня, Нинуся. Тем более что я – такая же, не изменилась нисколько и не изменила своего отношения к тебе…
Разве я могла что-нибудь сказать, что-нибудь ответить? Почувствовала только, что лед и жесткость растаяли в зачерствевшей душе – и снова слезы…
Мы пошли. И пришлось мне опять рассказать и про Ло, и про то, как я его дразнила, и как больно делала ему, и доводила до дерзостей, и что мне не жаль его было нисколько, хоть и больно было мне самой… И на ее (Лиды) советы говорила, что «возможно – не много ему отпущено жизни», что не могла я иначе все-таки, хоть и знаю, что мне это неполезно, а «ему и положительно вредно»…
Укоряла она снова:
– Не дразни, не гони и не ссорь его с Демьяном (Кулишом)! Видишь – какой он (Ощепков) горячий? И зачем Демьяна привечать, если он и в самом деле нехороший?..
– Он – очень неглуп, поговорить с ним можно, развлечься. А ко мне он приходит разговаривать. Но что он – нехороший, это может быть…
– Пошловат? Бывает, часто – в соединении с умом. Так не надо его!..
– Зато он (Кулиш) ничего не понимает…
– Это – хорошо…
– И все в телеграфе знают – видят, что я веселая, приходят ко мне – посмеяться и привести себя в хорошее настроение, позаимствовав от моего.
– И это хорошо… А того (Ощепкова) – пожалей!
– Не могу сейчас…
– Всегда надо жалеть. А таких людей, которые к тебе расположены дружески, – особенно.
– Подожди, Лидочка, я пожалею. Не сейчас еще, а вот…
Отойду немножко!..
– Неужели ты это еще с тех пор?.. Ну, пойми – это было решено нами четверыми…
– Если бы только тобой… Ну, тогда я понимаю, а «вами»…
– Ведь факты действуют только смотря по тому, как мы их воспринимаем…
– Да, совершенно верно…
– А я не думала, что ты воспримешь именно с этой стороны. Ведь если бы ты восприняла это иначе – не было бы этих дней: ты только порадовалась бы за меня. Главное – в «недостатке так называемого доверия». Но этого не было. Слышишь? Решено было накануне, так как только тогда мы узнали, что завтра – последний день, когда можно. И ведь я приходила к тебе – в тот же день вечером, несмотря на усталость – после всех волнений и длинного жаркого семиверстного пути. Мне хотелось тебя увидеть тогда… Разве тебе не говорили?.. Я была. Ты ушла на дежурство… Я теперь так отдыхаю и так спокойна! И мне так хорошо! Там (в деревне). Здесь, ты знаешь, что это такое… И какая там красота! У нас – на террасе. Около окон липа цветет. Сидишь – и смотришь на озеро, на поля, лес. Какие вечера, зори какие!.. Один вечер особенно хорош был: озеро всё цвело – точно фиалками, про облака – и не расскажешь словами… Я думаю там о тебе, и вот это одно только смущает мое спокойствие, мое счастье. Сколько раз хотела тебе написать – и не могла. Бумага слишком суха… Если бы ты видела его (Гангесова) там! Какой он спокойный, ясный, радостный! Как хорошо у нас!.. Приходи!.. А?.. Нинусь!.. И – дрожит сердце. И опять – слезы. Это – он (Гангесов) всё! Тогда, когда она (Лида) самостоятельно-свободно должна была отнестись ко мне, к моей привязанности, его желанье стало между нами. А эти ее слова:
– Кто третий может стать между нами? Кто может влиять на наши отношения?..
Ну, конечно, только один и может влиять. И это влияние его на три недели отняло у меня свет, и радость,
и жизнь… Ах, и теперь я не могу с этим помириться!.. Конечно, конечно, всё дело – во мне, в моем отношении к нему. Будь оно другим – всё другим бы было…Да еще виновато мое вечное стремление избежать серьезного разговора. Ведь еще за неделю перед тем она (Лида) говорила, что «нам надо переговорить»… Дежурства, дежурства и дежурства – и усталость. И забежишь на минуту – где уж тут «говорить»?!. А последствия – слезы и ничем не поправимое, невозвратимое, скорбное ощущение потерянного. И боль, и осадок горечи…
Я упряма. Я переупрямлю себя. Протяну ему (Гангесову) руку – ах!.. М-м… Что ж из того? Дружески… Что из этого выйдет? Не знаю… Но… Ведь это одно отравляет ей (Лиде) счастье… «Я очень счастлива. Только вот это… Только иногда грызу себя… За тебя…» Ах, все-таки – что-то ушло… Как не стыдно – опять плакать!.. В окно, наконец, могут увидать…
Мне хочется Веру Феодоровну увидать. Ей рассказала бы всё… Тяжело. Горько. А больше – никому…
Буду веселая – везде. На телеграфе, в гостях (когда пойду – а вот нарочно пойду!), дома… «Горе мое – одна изопью…» 381
381
«…Ты думай так, – тихо, но твердо продолжала девушка, – хоть день, да мой!.. Мне тоже не легко… Я – как в песне поется – мое горе – одна изопью, мою радость – с тобой разделю…» (Из повести «Трое» А. М. Горького).
В субботу (14 июля) она (Лида) прийти хотела. Если бы…
Какая тоска! М'yка какая! И – пусто так…
События, кажется, надвигаются. На Вятку. В Слободском Николай Николаевич (Варов?) арестован: попал в число 22-х, взятых заложниками из наиболее известных граждан. Значит, в случае «контрреволюционного выступления» – расстрел.
Борису (Варову) вчера (11 июля) передали это – за слух. И как он волновался! Сегодня – без него – сказали, что это верно. Уцелеет ли он (Николай Николаевич)?..
Против здания вокзала делают проволочные заграждения.
У нас получена телеграмма о расстреле – в случае нежелания эвакуироваться с советской отходящей властью. Мария Раймундовна беспокоится за детей…
Надо бы увидать Ощепкова – как можно скорее, да это немыслимо – ввиду отъезда сей важной особы…
Интересно проследить, как происходило – вероятно – зарождение «самозванства». Недавно официально сообщено, что Николай II – «Кровавый» (как называли его мы, современники) – убит. И сейчас же – шепотом – пошла тайная, неясная молва:
– Говорят, что не он убит. А другой. Это сказали только, что он убит, неправда – его спрятали…
Глухо, таинственно, с опаской говорят. И вот как скрытно-потаенно и нечувствительно создается возможность «самозванства»! Так выросли и встали из мрака «лжецари» давно прошедших дней. Мы плохо знаем историю и еще хуже – психологию масс: в связи с духом времени, в связи с напряженностью настроения момента…
Теперь, конечно, «Лже-Николай» невозможен, но как общепсихологическое движение массового сознания близко к «Лже-Дмитриям»! Точно они – погодки…
Новая вариация: слух о совершившемся (будто бы) убийстве (Николая II) распространяется для того, чтобы, когда европейские державы объявят Царем Николая (Романова), можно было объявить его «Самозванцем». Таковы слухи…
А жизнь понемножку начинает шутить свои страшные шутки и здесь. Сколько человек изнервила она за одну сегодняшнюю ночь! Хорошо – кончилось благополучно, но как сильно она поиграла на сердцах и нервах Варовых и других обитателей лянгасовского дома! Даже мы провели несколько напряженных минут… А каково тем, у кого есть особенно близкая и дорогая ему жизнь, недавно ставшее бесконечно милым общество?..