Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
Но вот – я всё вчера сделала, переломила себя, поговорила с «ископаемым» (Гангесовым) даже, послушала его разговор с Алешей (Деньшиным). И потом – на прогулке по поводу провожания, – несмотря на всё желание, не отравила ничего своим возмущением. Всё сделала для Лиды (Лазаренко). И знаю, что она мной «очень довольна». За последнее время это – такая редкость…
А вот в награду мне что будет за это? Поцелуют ли меня «крепко и нежно» – или проделают это мысленно?..
Четыре (часа) пробило! Встаю…
Вечер – солнечный и смеющийся. А день был тревожный – по светлым далям неба
На пути с дежурства, особенно когда я шла от Л. П. (Картиковской), хотелось зайти мне к Лидочке (Лазаренко). Загорелось, что называется. И… встреча с тетей помешала. Потом это желанье сразу погасло. И когда после обеда я все-таки пошла к ней (Лиде), я знала заранее – напрасно. Но в глубине души таилось желанье проверить. И в самом деле – дома не застала. Они «все» уехали в Макарье.
– Рано ли?
– Да после двух (часов)…
А в два (часа дня) мне уже не хотелось пойти к Лидочке. Есть что-то необъяснимое, какая-то связь с мыслями и действиями тех, кого любишь и о ком думаешь в данную минуту. Иногда со мной это бывает поразительно отчетливо. Даже на расстоянии Петрограда и Москвы. И еще поразительнее, когда знаешь наверное уже с утра, что придут люди, присутствие которых волнует, возбуждает, часто злит… Так было лет семь тому назад, когда без всяких предупреждений я знала с утра, что придут Зинаида Александровна (Куклина) с Гришей. Ее я определенно и положительно не любила – злилась и дерзила ей, его…
В тот год он (Гриша) относился ко мне внимательно. Для меня это было ново и занятно…
Ну, моя запись сегодня – вся из отвлечений, а теперь снова обрывается – в баню иду…
Продолжаю. В последовательном рассказе.
За мной посол – Володя. Предчувствовала это, потому что, заспавшись, после обеда начала собираться – и запоздала на полчаса. Меня встречают укоризненно и в расчет не берут моего сна днем – как следствия бессонной телеграфной ночи. Оправдаться я не умею…
Пока раздеваюсь, Лидочка (Лазаренко) стучит в дверь Алексея Яковлевича (Горина): оказывается – приехал. Выходит, мило здоровается. У Лиды – уже и «ископаемое» (Гангесов), и Мельников (с ним Лида заходила к нам, пока я спала), и Зина (сестра). Она (Зина) очень хороша в голубом. Лида – тоже: на ней – голубая кофточка…
Мельников поет – в ожидании остальных – «Новгород» 361 . Это – хорошая вещь…
361
«Новгород» – романс О. И. Дюшта (1825 – 1863) на стихи Э. И. Губера (1814 – 1847).
Приходят остальные. Петя Вылегжанин – это прелесть. У него удивительная доброта написана на лице – и светится в светлых и чистых голубых глазах. И он – большой лирик в пении.
Зато Мельникову надо петь эпические вещи. Они у него гораздо лучше выходят.
Опять оторвали. Ну и не буду кончать (запись)…
У меня нынче удивительный год: в огороде черемуха срублена, а дома не переводится – с той самой поры, как распустились в ее кистях первые белые
цветочки. Первую ветку сорвала в гимназии: вся зеленая, с редкими звездочками, робко забелевшими в листах, она была удивительной красоты…Затем – в воскресенье (3 июня) – Володя совершил для меня рыцарский поступок: наворовал черемухи, еще ни одним крестиком не распустившейся сирени и маргариток.
В тот же день вечером Зина (сестра) принесла от Лиды (Лазаренко) веток сосны, желтых полевых цветов и черемухи – в одном пучке, и душистых чистых ландышей с «анютиными глазками» – из зеленых, широких заречных лугов… Мое сердце чувствовало, что это – мне. Конечно, Зине этого не было сказано, только велено передать, чтобы я их нарисовала…
Вчера (4 июня), с трудом уйдя от Зины (сестры) из (Александровского) сада, спускаюсь на пристань. Смотрю – никого! Постояла минуты три, пошла обратно. Алексей Яковлевич (Горин) один – пьет квас у какой-то торговки.
– Почему вы один?
– Лидия Федоровна не едет… А вы здесь давно?.. Она (Лида) обещала все-таки сюда прийти, вы не беспокойтесь!.. Нет, кроме шуток – она остается. Что-то курсы расстраиваются…
Хотя – почему тут курсы?.. Я совершенно ничего в этом теперь не понимаю…
И мы стали ходить – по шпалам. Снова – как в воскресенье (3 июня), когда он провожал меня от Лазаренко, – неожиданно разговорились. Об отношениях Лиды и Александра Николаевича (Гангесова). Он (Горин) смотрит на это серьезно. Он говорит, что трудно ждать хорошего от этого брака, что уже первый день будет тяжелым и гнетущим, где будет подавляться всякая попытка «пошире взмахнуть крыльями», где всё цветение Лидиной души заглохнет от могильного веяния высохшего человека…
И один вопрос тяготит нас, один и тот же: хороший ли он (Гангесов) человек? Умный – да, хотя ограниченно-умный, интересный – по своей бывалости и в разговоре, когда этот разговор не касается людей – да! Но добрый ли?.. Как бы я хотела ответить на этот вопрос утвердительно! А сердце противится этому. И только поставишь их рядом – Лиду и Александра Николаевича (Гангесова) – получается до такой степени нелепое, до такой степени несочетаемое, что душа противится такому положению… Ах, всё-всё возмущается во мне против этого!.. И невольно приходит на память, что Метерлинк говорит о «незримой доброте»:
«В этом мире так много людей, только и думающих о том, как бы смутить Божественное в своей душе. А всё же довольно одного мгновения бездействия, чтобы Божественное снова возникло, и даже самые злые не всегда настороже.
Вот почему столько злых бывает добрыми, когда этого не видно, между тем, как многие из мудрецов и святых не обладают незримой добротой…» 362 .
В Лидиных глазах он (Гангесов), конечно, мудрец. А я уверена, что он – злой, и именно в том смысле, что он не обладает «незримой добротой». Как ужасно ошибиться!.. Господи, как ужасно!.. А что, если он злой в общепринятом значении и «бывает добрым, когда этого не видно»?.. У меня «ум за разум заходит»: в голове – туман и целая битва противоречий. А сердце ничего не хочет признавать, и никакими доводами его не убедить…
362
М. Метерлинк «Сокровище смиренных» (гл. XI «Незримая доброта»).