Тайны темной осени

— Руки себе сама откуси, как только карандаш схватишь, — угрюмо посоветовал Похоронов, и по тону его голоса я поняла, что он не шутил.

Откуда у меня взялись такие способности? Он сказал, они были всегда, просто я отвергала их, потому что они меня страшили. Поэтому бросила художественную школу и пошла на физмат. Увлеклась техникой, программированием, наукой. Это позволяло исключить последние крохи мистики из сознания. Но оно же и убивало. Медленно. Верно. Ежедневно. Именно оттуда брала ноги моя эмоциональная скупость, запоздалая реакция, махровое, беспробудное одиночество, курсировавшее по маршруту дом-работа-дом. Да и дом… крохотная квартирка-студия, в которой не примешь друзей и не создашь полноценную семью; она годится для закоренелого холостяка, но для женщины, даже для женщины с сорока кошками, — тесновата. Несмотря на прекрасный вид на Неву, Собор и город.

Я не помнила. Не помнила, чтобы рисовала что-то такое, что потом сбывалось, хоть убей меня веником и выкинь на свалку. Похоронов объяснил, что это и есть психозащита. Отрицать факты, подвергая их сомнению. Он что-то знал обо мне, а что именно, рассказывать не спешил. Потом. Не сейчас. Сейчас надо решить проблему с куклой и проблему с её основой.

Основой он называл человека, впустившего в себя потустороннюю тварь. Человек этот, как всегда в таких случаях, хотел получить силу, способности, власть. Что-то он, безусловно, получил. Но не понял, что его тоже начали есть. А когда понял, стало слишком поздно. Перерождение зашло слишком далеко. И этот нехороший тип где-то здесь, в поезде. Он не может покинуть состав, потому что здесь я. А я покидать свое купе не собираюсь.

Потому хотя бы, что оно находится под защитой Похоронова, а она мощнее злобного желания человекотвари меня сожрать, пусть даже и при помощи куклы.

Как всё сложно-то, дабл… да, именно, она. Ять.

Но сидеть взаперти без гаджетов — так себе занятие. И с туалетом что-то надо было делать. Я вышла…

Ничего не случилось. Ни куклы, ни маньяка, — ничего. Коридор был отмыт до хрустального блеска, купе, где случилась трагедия, — судя по запахам и плотно закрытой двери, из-под которой ничего не подтекало, — тоже. За окнами сгущались осенние сумерки, из тамбуров несло стылым холодом, — снаружи стоял не июль. Деревья за высоким забором с колючей проволокой по верху роняли на пути растопыренные, жёлтые с красным, кленовые листья.

Я вернулась, взяла плед и снова вышла. Немного странно было не чувствовать движения под полом, смотреть на неподвижный пейзаж. Ещё страннее было не думать. Потому что стоило только начать задумываться, и в голову начинало лезть всякое. Куклы эти проклятые. Тётя Алла. Умерший на руках в клинике кот. Полное купе расчленёнки…

Мороз по коже. Ведь на её месте должна была быть я. А точнее, меня не достали бы, потому что со мной рядом был Похоронов. Если бы я не попутала номера купе… Острой режущей кромкой стального лезвия в сердце: девушка с собачкой, оставшаяся незнакомой и безымянной, погибла из-за меня…

Взяла стакан, решила разжиться кипятком. У вагона-СВ были мощные аккумуляторы, они постоянно заряжались во время движения, и их потом хватало надолго: поезд мог стоять в тупике хоть до завтрашнего утра. А до завтрашнего утра нас держать навряд ли уж будут.

Проводница обнаружилась в своём купе. Сидела над стаканом, я сначала подумала, над пустым, потом увидела рядом ополовиненную бутыль водки, аж на литр, не меньше. «Царская оригинальная» значилось на серой, с красной полосой, этикетке. Вверху этикетки красовался невнятный портрет царя.

— Пили сюда, — проводница кивнула на место напротив, глаза у неё были прозрачные и совсем трезвые. — Садись…

Я села. С чего у неё такая доброжелательность прорезалась.

— Келена, — назвалась я, собирая глаза к носу. — Кэл. А ты Римма, я знаю.

Ещё бы ты не знаешь! В билет и паспорт кто смотрел.

— Вон там стаканы, — там, это справа, большой откидывающийся столик, на нём рядами стаканы в жестяных подстаканниках. — Бери. Лей…

— Не буду я пить, наверное… — со вздохом сказала я, подумала и добавила: — Кэл.

— Ну, мне налей, — согласилась она.

— Да и тебе бы не пить, — осторожно сказала я.

Несмотря на прицельный взгляд и внятную речь, Кэл всё-таки нализалась до остекленения, просто ещё не отрубилась. Чтобы отрубиться, ей нужна была ещё доза, а в одно рыло принимать недостающую дозу ей не хотелось. Извечная проблема пьяных: как бы найти чужие свободные уши, излить в них свою боль, а потом успокоиться и отбыть в мир без сновидений…

— Плевать, — мотнула проводница головой.

Взяла, долила стакан себе сама. Посмотрела в него и опрокинула в себя залпом. Занюхала рукавом. Закусок, кстати, я не увидела. Кэл целенаправленно травила себя чистым алкоголем. Чтобы развидеть то купе. Его же убирать пришлось, отмывать … и, наверное, именно ей.

— Клининг вызвала, — сообщила она. — В коридоре — сама, а туда — клининг. Пусть. Пусть они… я…

То есть, там всё так и лежит, как лежало. Меня передёрнуло. Прямо как в дурном триллере, только в реальности.

— Ну, почему я? — с тоской выговорила Кэл, наваливаясь грудью на столик. — Почему в моём вагоне? Почему, мать вашу, ещё ни рейса нормального, вечно какая-то хтонь происходит! Посередине пути, в начале пути, в конце пути. Где угодно! Но обязательно! Почему я? За что мне это?!

«Тот же вопрос», — мрачно подумала я. — «Почему мне. И за что!».

— Хтонь? — осторожно спросила я, зацепившись за слово.

— Да! — выпалила она. — То Ктулху недоделанный рождаться вздумал, а ты роды принимай! То какие-то упыри перепившиеся окно выбьют. Зимой, суки! Им так комфортнее. И вот. Расчленёнка. Твою мать!

Она снова налила себе стакан. Снова упёрлась в него тяжёлым взглядом.

— Ненавижу, — в тоске выдохнула она. — Ненавижу!

— А вот Похоронов, — закинула я удочку. — Ты его хорошо знаешь?

— Похоронов! — фамилия моего попутчика вызвала у проводницы приступ неконтролируемого пьяного ржача. — Похоронов! Да он Всеславу в нарды продулся вдрызг! Ха-ха. Вот и получил погонялово на пятьдесят лет. Похоронов! Ой, не могу, — она повалилась на полку и задрыгала ногами, с одной ноги слетел башмачок и со стуком грянул в переборку. — Похоронов!

И вдруг заснула, резко, будто выключили её. Вот как… достаточно было прилечь… а она водку… стаканами… без закуски…

Водку я аккуратно закрыла и поставила к стаканам, подальше от края. Эх, жаль, не расспросишь девушку. Кто такой Похоронов на самом деле. И кто такой Всеслав. И сама Кэл, больно уж непростая девица, раз этих двоих хорошо знает. Один из которых нечеловек, сам признался. А второй — как знать, что ещё за чудо-юдо. Сын Баби-Яги, брат Кощея! Тьфу.

Я осторожно, бочком, выбралась из купе проводников в коридор. Клянусь, сделала всего два шага! И вперёд смотрела, вперёд — пустым был коридор, безлюдным, все сидели за плотно закрытыми дверями, тряслись от страха… А может, полиция их уже увела и только меня в покое оставили, потому что Похоронов велел им меня не трогать, мол, он сам мною занимается.

Так что в пустом коридоре с тусклым по случаю экономии освещением я оставалась одна. И отвлеклась всего на миг. Сморгнула, поправила ворот блузки. А когда подняла взгляд, то увидела её.