Тайные поклонники Рины
Шрифт:
— Да а чего случилось-то? Их застали с поличным или что? Потрындят и заглохнут.
— Ну ты тормоз, — присвистывает Рита. — Неужели не очевидно, что дело не в этом?
— А в чём?
— Хватит, — раздосадовано встаю с коврика, на котором сижу, наверное, весь последний час. К сожалению, коврик не обладает магией и улетать не собирается. Даже при длительном нагревании. — Какой смысл мусолить одно и тоже? Сделано, значит сделано. Лучше себя обсудите. У вас качели похлеще моего будут, — бросаю сгоряча. Миронов заметно напрягается. Даже стёкла очков запотевают. Трусишка.
— Эм… вот сейчас не втыкнула, — не поняла подруга.
— Да
Долго тяну за собой шлейф любопытных взглядов. Всем же так интересно, что будет дальше. Видимо, они ждали эпичной мужской потасовки с поножовщиной или, на худой конец, громких выяснений отношений, но потерпели фиаско. Ничего. Тишина. Даже намёка на скандал не предвидится. За что я очень благодарна каждому из парней. Бесплатного шоу я бы точно не выдержала, сгорев со стыда.
— За воланчиком лучше бы так следили, — поднимаю с земли махрового друга и перекидываю играющим в бадминтон, которые с раззявленными варежками чекают, в какую сторону и к кому я направляюсь.
Ни к кому я не направляюсь. Просто прячусь, спускаясь по пологому спуску к резко обрывающемуся берегу. Новое ответвление какое-то, тут ещё я не ходила. Вернее, не скатывалась с горочки, оступившись. Блин. Забрела так забрела. Потом тяжело будет обратно забраться. Зато тихо и спокойно.
Усаживаюсь на краю утёса, стягивая куртку, и свесив ноги над изумрудной почти прозрачной гладью воды, раскинувшейся на пару метров ниже. Такое безмятежное спокойствие у озера, что аж завидно. Лёгкие волны расходятся кругами по переливающейся бликами припекающего солнца поверхности лишь когда мимо меланхолично проплывает утка с вереницей выводка.
Гусыня удостаивает меня чести быть замеченной и вопросительно крякает: мол, чё, двуногое, совсем всё плохо?
— Хоть ты подскажи, что дальше делать? — грустно спрашиваю я птицу.
Вместо дельной идеи в ответ снова крякают и, решив не связываться с проблемами подросткового бытия, меняют курс. А, нет. Это она среагировала на постороннего. Я и сама слышу позади крошащийся под подошвой песок. Кто-то пришёл.
— Что, не ответила? — раздаётся за моей спиной голос Вадика.
— Конечно, нет, — не оборачиваюсь, но против воли стискиваю кулаки, вцепившись в каменную поверхность. Ну вот. Я знала, что этот момент наступит. Ненавижу оправдываться.
— Жаль, значит ты не диснеевская принцесса.
— И никогда не стремилась.
Рядом присаживаются, дублируя мою позу.
— Да-да. Помню. Ты с детства хотела стать журналистом.
Молчу и тема затихает сама собой. Несколько секунд давящей тишины кажутся вечностью. Но ведь мы оба понимаем, о чём пойдёт разговор. Решаю не тянуть и подвести к этому сама. Как пластырь на покалеченном пальце: лучше рывком и сразу.
— Разочарован? — по-прежнему не смотрю на Чернышевского, вместо этого разглядывая следы налипшей грязи на мысках кроссовок.
— Ммм… — над ответом призадумываются. — Нет. Не думаю. Если только в себе. В жизни, как и в спорте, недооценивать соперника — непростительный промах. Чаще всего фатальный. И тут я знатно лажанул.
Мда.
— Полагаю, ты об Арсении.
— Твой Андрей противник открытый. С ним проще. Он не скрывает своих намерений, я не скрываю своих. Арс же та ещё тёмная
лошадка. Всегда им был. С тихонями вечно так: никогда не предугадаешь, что те выкинут.— А что выкинула тихоня? — хмуро оборачиваюсь к нему, уязвлённая и за себя, и за Шевченко. Уж больно сильно режут его интонации. Будто он и меня под ту же гребёнку загоняет. Будто мы действительно сделали что-то постыдное. — Давай, расскажи. Вдруг я чего не знаю.
— Не заводись. Я пришёл с миром.
— Так и я не с вилами. Но не считаю нужным что-то доказывать и извиняться. Мне не за что извиняться. Мы разглядывали звёзды, разговаривали. Больше ничего. И мне понравилось. Более того, я бы повторила. Не потому что Арсений мне нравится, чего я не отрицаю, а потому что мне с ним спокойно. Он не навязывается, не устраивает дурацкого соперничества при свидетелях, за которое неловко почему-то мне и не лезет с чувствами. Он просто рядом и мне просто приятно проводить с ним время.
Блин. Не хотела оправдываться, но всё равно по итогу оправдываюсь. Вот как так? Причем зарабатываю в ответ… усмешку. Усмешку? Правда?
— Интересно. С ним, оказывается, можно о чём-то разговаривать. А я думал, Арс умеет только молчать.
— С некоторыми и помолчать приятно, — и чего меня так дерзить тянет?
— Нет, пойми правильно. Просто я-то учусь с ним с первого класса, времени было предостаточно, чтобы узнать получше. И красноречием он всех баловал, максимум, на литературе. В остальное время хорошо, если тему поддержит из вежливости.
— Может, дело в собеседниках? Может, ему было не о чем с вами разговаривать? — вырывается из меня более резко, чем хотелось бы. Да и с каким-то совершенно неуместным оттенком хвастовства. Мол, видишь, со мной то ему интересно.
— Возможно, — охотно соглашается Вадик. — В любом случае, это его личное дело. Моё же… А вот с моим загвоздка. Да. Не думал я, что будет так сложно.
— Со мной?
— С тобой, Ринчик. С тобой.
Ну простите, что не вешаюсь на шею. Извиняйте, что я такая размазня неопределённая. Не хотела я так. Сама на себя раздражаюсь, но и вот прямо сейчас определиться тоже не могу. Вернее, наверное, могу, но благодаря всей этой дурацкой неразберихе не уверена, что хочу. Не уверена, что готова.
— Если хочешь, можешь закончить всё и не мучиться. Я пойму, — это неприятно говорить, но, кажется, что это реально лучший для нас обоих вариант. По крайней мере, на данном этапе.
— А чего хочешь ты?
— Честно? Таймаута. Мне нужно подумать. Обо всём.
На носу итоговые экзамены, поступление в универ, столько головной боли. Более неудачного момента для любовных переживаний просто и представить нельзя. С другой стороны… а разве для таких вещей бывает подходящий момент?
— Хорошо. Думай, — удивлённо наблюдаю как Вадик преспокойно поднимается с места. Расстроенным он не кажется. Вообще нет. — Ну а я, если позволишь, ещё немного помучаюсь.
— Спортсмены не сдаются, да? — слабая улыбка касается уголков моих губ.
— Слушай, ну такими девушками не разбрасываются, да? Не навязываться, не устраивать соперничества, не лезть с чувствами — принял к сведению. Однако если начну перегибать палку, будь снисходительней и знай, что я стараюсь. Лады?
— Лады, — только и могу что поддакнуть. Его покладистость меня не столько радует, сколько озадачивает. Слишком уж Чернышевский послушный. Слишком идеальный. Не бывает таких. Ну, не знаю… Я, во всяком случае, не встречала прежде.