Тайные поклонники Рины

Класс. Чудесный вывод.

— Я обязательно передам Андрею. Сможете устроить стрелку за школой. Только позовите, пожалуйста, как можно больше народу. А то в прошлый раз маловато свидетелей было.

Ядовитый сарказм не остаётся незамеченным.

— Ты права. Прости, — спохватывается Чернышевский. — Меня снова заносит.

— Заносит.

— Я это не контролирую, честно. Это где-то на подсознании.

— Понимаю.

— И я ведь не слепой. Насчёт Андрея не знаю, но по поводу Арса… Я же вижу, что к нему у тебя взаимные чувства выражены сильнее. Да это все видят. Удивляются, но не отрицают очевидное.

— Удивляются тому, что Арсений может кому-то нравится?

— М-м-м… не совсем, — смущённо морщится Вадик. — Не хочу говорить, чтобы ты не решила, что мне корона голову жмёт.

— Скажи. Даю слово, я так не подумаю.

— Ну… народ не понимает, как можно рассматривать его как парня… когда… кхм, есть я. Прости. Это не мои слова.

— Ну ещё бы, — да чего уж, это ни для кого не сенсация. — Ты ведь у нас вроде школьной элиты. Если бы мы жили в Америке, ты непременно стал бы "королём" бала.

— Не знаю. Возможно, — равнодушно пожимает плечами Чернышевский.

— Что? Не очень хочется?

— А зачем? Если только при условии, что ты бы в таком случае стала моей "королевой".

Ооо…

— Ну… До звания "королевы" я явно не дотяну. Популярности не хватит, — настаёт мой черёд смущаться. — А вот титул "попрыгуньи-стрекозы" сто процентов закрепили бы за мной, это да.

На несколько секунд повисает неловкое молчание. Слышно как гудят потолочные лампы и топают через стенку по коридору.

— И всё же. Ты бы согласилась? — первым нарушает тишину Вадик.

— На что?

— Стать моей "королевой".

Ух, что-то жарко резко стало. Буквально чувствую под тонкой блузкой проступивший липкий пот. Будто всю вентиляцию по зданию перекрыли разом.

— Это ты мне сейчас что, так завуалировано встречаться предлагаешь? — сглатывая образовавшийся ком в горле, с хрипотцой уточняю я.

— Да, — Вадик делает шаг ко мне. — Или нет, — ещё шаг. — Это зависит от тебя, — последний шаг сокращает между нами дистанцию до опасного минимума. Смотрю на него снизу вверх, нервно вцепившись ногтями в столешницу и боясь шелохнуться.

— Не надо, — прошу я, когда кончики его пальцев касаются моей щеки.

— Почему нет? Я не хочу давить, но ты должна понять: ходить в дураках занятие не особо приятное. На смешки за спиной мне плевать, а вот твоя неопределённость действительно задевает.

Понимаю. Я очень хорошо это понимаю. И не понимаю, почему такой человек как он, с чего-то возможностью склеить практически любую девчонку в школе, упорно не отказывается от меня. Задетая гордость? Спортивный интерес? Незакрытый гештальт? Или же я реально настолько ему небезразлична?

— Но сдаться ты по-прежнему не готов? — на всякий случай уточняю, забыв как дышать.

— Я уже говорил: такими девушками не разбрасываются. Ты смешная, Рина. Заводная, яркая. Ты украшаешь место одним своим присутствием. Не рискнуть, забив на гордость, будет, по меньшей мере, глупо, но… — его слова дезориентируют, как и он сам, как и сладковатое дыхание, вырывающееся сквозь приоткрытые приближающие губы. Приближающиеся для поцелуя…

Губы всё ближе, а я всё дальше и дальше падаю в бездонную пропасть собственных искушений.

— Но… — эхом вторю я еле слышно.

— Но водить себя за нос не позволю.

Реакция заторможена, однако нахожу в себе силы тормознуть Вадика предупредительно выставленной вперёд рукой, пресекая возможно непоправимую для нас обоих ошибку.

Приятное наваждение рассеивается от невидимого болезненного укола под дых.

— Считаешь, я вожу вас за нос? — романтический запал уходит по щелчку. — Такого ты обо мне мнения?

Чернышевский запоздало прикусывает язык, но слов обратно не взять. Как любит говорить папа: слово не воробей, из дробовика не застрелишь.

— Прости. Я не так выразился.

— Да нет, так, — соскакиваю с парты, с глухим пристуком ударяя каблучками по деревянному паркету. — Я отлично догадываюсь, как моя неопределённость смотрится со стороны. Вот только это не попытка играть на чужих чувствах. Это попытка разобраться в собственных.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь.

— Ты права. Не понимаю. Но стараюсь.

— За что я тебе искренне благодарна. Однако наберусь наглости и попрошу тебя проявить ещё немного терпения.

— Немного — это сколько?

— Столько сколько потребуется.

Вадик иронично усмехается.

— Сколько потребуется. Отличный ответ, чтобы отфутболить парня во френдзону без права на возвращение.

— Если продолжишь давить, этот вариант окажется неизбежен.

— А я давлю? — ой, мой ответ его задевает. — И так уже не знаю, с какой стороны к тебе подступиться. Бережней только с керамическими статуэтками обращаются.

Изящное сравнение. Нелестное, но не обидное.

— Сделай скидку на отсутствие опыта. У меня ведь прежде никогда не было отношений, — прошу я. — Пойми, я просто не вывожу. Как обычно показывают в романтических фильмах? Любовь с первого взгляда, единственная и неповторимая, без полутонов. Та, которую узнаешь из тысячи и ни с чем не спутаешь. Наверное, она такая существует… Вот только я её в себе на данный момент не нахожу. Зато безошибочно улавливаю отголоски симпатии к одному… и едва зарождающейся влюблённости ко второму. Проблема в том, что одно наложилось на другое и вместо эмоционального диапазона во мне сейчас такая каша пузырится, что хочется биться головой об стену. Именно этот сумбур путает меня. Именно он мешает определиться, потому что я боюсь неправильно распознать собственные сигналы. Поэтому и прошу дать время. Чтобы разложить всё по полочкам вот здесь, — стучу себя указательным пальцем по лбу. — И тогда не придётся выбирать. Потому что глубоко внутри выбор уже и так сделан.

Заканчиваю длинную тираду и понимаю, что умудряюсь выпалить всё на едином выдохе. Сказала… и, божечки, какое же невероятное облегчение при этом испытала! Всё, что лишь в мыслях бессвязно назревало и крутилось, наконец, обрело телесную оболочку, сформировавшись в чёткий план.

— Ну и ну, — протяжно присвистывает Чернышевский. — А я думал, самое сложное в этом году — предстоящие экзамены. Но ты одним махом переплюнула вообще всё.

Это ему сложно? А мне тогда каково вариться в этом котле в одиночку? Ведь в таком деле нет помощников. Здесь не поможет ни хромающая мудрость папы, ни пофигистичная политика Риты. Только я одна в целом мире и способна хоть как-то ориентироваться в том беспросветном хаосе, что сама же себе и устроила.

— Так ты поможешь мне?

— Конечно. Но я не смогу ждать вечно, Рина. Я не Хатико. Меня надолго не хватит.

— Понимаю, — прекрасно понимаю. И благодарна чисто за то, что он не напирает и не ставит ультиматумов. — Дай мне срок… до последнего звонка, хорошо?

Вадик отвечает не сразу. Сначала хорошенько всё взвешивает и, наверное, прислушивается к внутреннему голосу. Надеюсь, хотя бы у него он поадекватней. А не как мой: порет отсебятину, путаясь в собственных показаниях, а меня потом ещё и понукает, что я такая бестолочь бесхребетная.