Тайными тропами

— Простите, ваша милость, — проговорила Гвен.

— Что-то случилось?

— Нет, ваша милость.

— Тогда почему плачешь?

Девчонка шмыгнула носом, вздохнула и покачала головой.

— Я не смею мешать вам своими слезами. Но я просто до конца не верю, что всё благополучно получилось. Я не верила, что вы возьмёте в услужение. И когда вы защитили меня, я в это не могла поверить. И в вашей крепости не верила. И даже когда мы двинулись в путь — всё равно не верила, думала, меня прогонят. А когда поверила, слёзы сами потекли от усталости. Простите, ваша милость, я больше не буду плакать.

Дмитрий хотел возразить, мол, не лучше ли свобода, чем служение? Но не стал. Это другой мир. Это на Земле человек, если он не в дикой отсталой стране, живущей по дремучим традициям, то может существовать в полном достатке, будучи одним.

Здесь всё не так. Если ты не часть общины, артели, цеха, гильдии, терции или же свиты знатного господина или купца — ты никто. Тебя могут просто так убить. Могут избить и ограбить. Могут угнать в рабство. И никто не вступится — ибо ты даже не человек, а закон писан только для своих.

Подмастерье может без сна лепить горшки, строгать деревянные заготовки или бить молотом по железяке. Младшие дети в семье могут от рассвета до заката работать наравне со взрослыми в поле, но это работает вся семья. И ключевое здесь — вместе. И никто не выгонит на холод. Никто специально не будет морить голодом. Никто не даст в обиду перед чужими. А от умеренной работы ещё никто не умирал.

Конечно, есть исключения, о которых потом рассказывают страшные сказки, например, как мачеха выгоняет падчерицу в мороз волкам на съеденье. Или пьяный мастер забивает до смерти помощника. Но это действительно исключения из правил — долбанутых везде хватает.

А крепостное право — отдельная история, зависящая от самодурства барина, но человек всё равно в общине.

Дмитрий вздохнул и достал из кармана немного серебряных и медных монет.

— Иди, купи себе чего-нибудь приодеться. А то непристойно сопровождать барона в таком виде.

Девчонка улыбнулась и поклонилась, растерев остатки слёз. И ей лучше не говорить, что это её аванс, потому как рекомендовали не давать всю сумму на руки, а только вот так — по мере надобности.

— Спасибо, ваша милость, — произнесла Гвен и выскочила из комнаты.

Из коридора тут же послышался визг и бормотание с извинениями, а также возглас знакомого голоса, принадлежащего братцу Авроры:

— Тебя бы высечь лечебными розгами, чтоб зрение поправить, а то не видишь, куда бежишь!

Не успел Дмитрий дойти до двери, как в ней показался Максимилиан с бутылками вина руках.

— Ваша милость, позвольте угостить и побеседовать.

Капитан замер, соображая, как поступить. Похоже, хоть и немного, но опять придётся отыгрывать знатного сноба голубых кровей.

— Заходите, — кивнул он.

И Максимилиан скользнул в помещение. За ним вошла Аврора, тащившая в руках спёртого со стола таверны глиняного поросёнка. А личные вещи она заранее закинула в комнату для прислуги.

— О силы небесные, осторожнее! — воскликнула баронета, когда следом юркнул слуга Максимилиана со сверками, а затем и скользнула раболепно улыбающаяся хозяйка постоялого двора вместе с девчонкой ещё моложе Гвен — наверняка дочкой. Трактирщица несла поднос с жареными куропатками и печёными грибами и овощами. А также кувшин молока.

И как только умудрялась не уронить?

— Живее! — недовольно воскликнул Максимилиан.

Оставалось только изумлённо изогнуть брови, наблюдая, как на столе возникла льняная скатерть, а поверх неё ужин на три персоны с серебряными ложками и вилками.

Когда стол был накрыт, баронет встал у своего стула, но не сел, ожидая, когда более знатная задница опустится на место, ибо поспешить и сесть раньше — проявить верх неприличия.

— Через час ожидаю кальмаров в меду, — небрежно махнув рукой в сторону трактирщицы, протянул Максимилиан, потом закатил глазки, вытянул кисть для поцелуя и замер. К его перстам, обильно украшенным золотыми и серебряными кольцами, тут же припала трактирщица, а затем и дочка.

Причём от взгляда не укрылось, что женщина сначала неуверенно глянула в сторону Дмитрия. Но причина понятна — по этикету положено приложится сперва к длани более знатной особы, а капитан не проявил даже малейшего намёка на благосклонность.

«Блин», — мысленно выругался Дмитрий и попытался скорчить такую же снисходительно-брезгливо-недовольную физиономию, что и баронет. Не уверен, что получилось, ведь Максимилиан с рождения варился в этом средневековом бульоне правил и полунамёков. Но здесь засчитывается и попытка.

Капитан немного отвёл руку в сторону и едва удержался, чтоб не отдёрнуть, когда рядом с ним на колени опустилась трактирщица, припав губами к золотой печатке. Затем и дочка, которую явно с малолетства натаскивали на трактирный бизнес, замешанный на сословных рамках.

— Всё, прочь отсюда! — нетерпеливо рявкнула Аврора, и знатные особы остались втроём. Но что приметно, трактирщица с дочкой не стали лобызать перста баронете да Вульпа, а лишь сделали глубокие поклоны с приседом. Наверное, так в земном средневековье мушкетёры и гусары целуют женщинам ручки, а перед мужским полом только цокают каблуками и размахивают шляпами.

Максимилиан быстро разлил вино по кубкам, а затем взял с лавки оставленную слугой сумку.

— Ваша милость, я к вам за советом.

Дмитрий неподдельно удивился, но смолчал, а баронет предложил:

— Поддавшись искушению, да простит меня пречистая Аква, купил в лавке, что при вашей цитадели, много разных безделушек, но что это, не удосужился спросить и лишь сложил в корзину. Теперь меня съедает изнутри жгучее любопытство. Надеюсь, вы его утолите.

И он принялся раскладывать на столе не только сувениры для местных, но и вещи, предназначенные исключительно для землян: пальчиковые батарейки, колода игральных карт, зажигалка, спички, калькулятор на солнечных батарейках, небольшой кипятильник, наушники и алюминиевая банка с газировкой, в общем, вещей, назначение большинства из которых очень сложно объяснить средневековому человеку.

А ведь объяснить придётся. И к месту вспомнилась фраза-упрёк генерала: «Прогрессор ты, или где?»

К тому же севшая рядом Аврора как-то непривычно для неё щеголяла очень глубоко распахнутой рубахой, отчего виднелась упругая, покрытая мягким загаром грудь приятного размера с тёмными сосками. Щёки баронеты были пунцовыми. А мимика отражала сильнейшую бурю эмоций: то нахмурится и подожмёт губы, уткнув глаза в стол, то криво улыбнётся, пробежавшись взглядом по потолку, то непонятно почему хмыкнет, а затем уткнёт в братца хитрый взор. И так по кругу, словно внутри шла тяжёлая борьба.