Течения

Мне кажется, я тебя люблю.

Я испытала так много разных, причудливо сплетенных и сложных чувств, от благодарности до вины и страха, и решила поцеловать Петю так, чтобы он понял всю силу моих эмоций. Петя ответил на поцелуй с той же страстью и притянул меня к себе, моя книжка упала на пол, и я полезла рукой в Петины трусы, но он перехватил ее и закинул себе за спину. Своей ладонью Петя повел по моим груди и животу, который я тут же втянула, и просунул пальцы между бедер. Петя не раздевал меня, а начал нажимать пальцем куда-то на верх вульвы прямо через ткань трусов, и вскоре я почувствовала горячие всплески, они разлетались по всему телу и доставали затылка, а еще почему-то стало приятно жечь в пятках. Обычно у меня случалось что-то вроде далекого эха подобных ощущений, и то только перед сексом, а когда все начиналось, оно проходило. Теперь же во мне будто стаивал лед.

Ого…

Что?

Как-то хорошо…

Ты все?

Не знаю, кажется, нет.

Ты что, никогда не мастурбировала?

Нет…

Раскрылась дверь, оконная створка влетела обратно в раму, со стола спрыгнул пакет чипсов. Никита, стой, заорал Петя, подожди две минуты. Я начала быстро одеваться, думая о том, как же много всего мне еще неизвестно. Никита быстро осмотрел наш с Петей угол и пошел в свой. Он выглядел смущенным, даже пристыженным, хотя на сексе поймали не его. Никита врывался так не первый раз, хотя Петя всегда писал ему, когда я приходила. Я подозревала, что Никита игнорирует эти сообщения специально и, уличая нас, получает удовольствие, за которое ему самому потом и стыдно.

Как дела, Никит.

Я разговаривала с ним, пока надевала носки и собирала вещи. Я всегда так делала, чтобы еще больше его смутить и чуть-чуть подразнить Петю.

Хорошо, как твои?

Да вот, фильм смотрели.

Мм.

А на самом интересном месте ноут сел.

А.

Хотя нет, ты пришел.

Петя видел, как Никита весь скукоживается, как розовеет его лицо. Он стоял у выхода за спиной Никиты и грозил мне кулаком, а сам сжимал губы, чтобы не расхохотаться. Я чувствовала себя гадкой школьницей, которая курит за гаражами и поддевает отличников, но ничего не могла с собой поделать. Петя вывел меня за дверь и поцеловал в лоб.

Блин, прости за Никиту, я поговорю с ним.

Ему это только в кайф.

Да не извращенец он, хватит тебе.

Посмотрим, что ты скажешь, когда он начнет воровать мое белье.

Петя засмеялся, мы еще раз поцеловались. Договорились дочитать у себя в комнатах и встретиться через час. А дальше — все как планировали. Мы еще раз быстро поцеловались, и Петя уже открыл дверь.

Петь!

А?

Я хотела сказать ему, что тоже люблю его. Но и здесь я решила сначала расчистить все от старья, чтобы наши отношения с Петей укладывались в чистое и особенное место. Мне так понравилась ясность в голове, которая появилась после многомесячной мутной лужи, что я была одержима ею. Мне хотелось чистоты во всем. Я разобрала вещи и половину отдала на благотворительность. Поудаляла все иконки с рабочего стола. Расставила по алфавиту книги. А черновик моей курсовой выглядел как сверстанная монография. Поэтому я отложила признание.

Я скажу про нас Вере.

Ты странная! Иди.

Петя чмокнул меня в ухо, в черепе звякнуло, как в колокольчике. Я айкнула, шлепнула Петю по попе и пошла. До скорой встречи, сказала я Пете.

Я вернулась в свою комнату, как в следственный изолятор с фестиваля варенья. Вера сидела на кровати, она была и обвинителем, и пострадавшей. Я будто оказалась в камере, из которой меня не хотели выпускать.

А ты почему не на стажировке?

Заболела.

И на йогу не пойдешь?

Нет.

После стажировки, политических обсуждений и йоги Вера всегда приходила к нам в угол и закапывалась в мою поддержку, как мышь в солому. Теперь же я стала непостоянной и слишком довольной жизнью. Ее страдания больше не впитывались в мою кожу, а отскакивали обратно. Вера всегда остро чувствовала наши разделения. Когда мы поссорились осенью, она написала, что такой разлом для нее невыносим. Но весь апрель молчала. Может, боялась, что сказанное тут же сбудется и процесс уже не остановишь.

Мне надо было все прояснить, в том числе для самой Веры. А еще я не могла провести с ней вечер, потому что ехала провожать Петю. У меня было такое хорошее, расслабленное настроение, что я села рядом, обняла Веру, а потом завалила на кровать и начала щекотать. Вера хихикнула пару раз и обмякла. И тогда я просто сказала Вере, что теперь встречаюсь с Петей, и чмокнула ее в щеку.

Вдруг Вера меня оттолкнула. Так сильно, что я не смогла удержаться на кровати и спрыгнула с нее. Вера встала, сделалась очень прямой и подождала, пока я тоже поднимусь.

Что ты за подруга, Настя!

В смысле?

Он же мне понравился, мне!

Вера верещала, как в плохом российском сериале. Я ответила, что не знала об этом и даже не догадывалась, что Вере надо было только сказать и тогда я бы вообще ничего не начала с Петей. Да я и сейчас… ну, не знаю, Вера, неужели он настолько тебе нравится?

Ты все знала, как ты могла не знать, зачем ты так со мной поступаешь, мы же лучшие подруги!

Я не знала, честно.

Все начало то ли рушиться, то ли снова собираться. Мир замерцал от яркого к тусклому. Момент, когда еще можно было выбрать между веселой солнечной лужайкой и мутным колпаком, между отношениями и зависимостью, еще не ускользнул. А вдруг ясность наступит, когда Вера исчезнет из моей жизни? Я испугалась и, вспахивая этот страх, сказала:

Вера, прости, но Петя мне очень нравится и мы будем вместе.

Нет, ты должна его бросить, и вообще, у тебя уже есть парень, почему все только тебе!

Не брошу. А с Сережей я рассталась еще в январе.

Брось Петю.

Нет.

Или я, или Петя.

Значит, Петя.

В голове что-то взорвалось. На меня начал падать мой мутный купол. Родинка болела так, что резало в глазах.

Я тебя ненавижу, — Вера выплюнула это.

Да что я тебе сделала?

Ты вообще ведешь себя не пойми как, про тебя ходит много слухов, и я раньше не верила, а теперь…

Веришь слухам?

И Максим намекал, но я не понимала его, не поверила…

У тебя что, Вера, монополия на всех парней?

В смысле? Спишь со всеми ты, а монополия у меня? Это как?

Да, я потрахалась с твоим поэтом, потрахалась и забыла, кстати, это было очень средне. И что теперь? Это было давно!

Вера схватила себя за хлебные пряди и потянула в стороны так, будто хотела разорвать голову на две части. Она смотрела мне прямо в глаза и не моргала, а из ее глаз вытекали слезы. Вера выглядела безумно, и дальше она тихо и зловеще, как заклинание, проговорила то, что навсегда вписалось мне в память.

Я тебя не просто ненавижу, а презираю, — сказала Вера. — Мне противно, что мое тело касалось твоего. Ты хуже всех, мы больше с тобой не подруги, а все потому, что ты шлюха. Надеюсь, я не заразилась от тебя какой-нибудь грязью типа сифилиса.

Вера отпустила волосы, вытащила из подкроватного пакета самый большой пакет и начала бросать в него свои вещи. Пока она сгребала баночки, кремы, скрабы, духи, я стояла и не двигалась. Вера что-то бормотала, ее трясло, она всхлипывала и выкрикивала отдельные слова, но я не слышала или не понимала. Меня еще никогда не затягивало такой плотной пеленой. Я почему-то уставилась на свой дешевый крем для лица и тела в синей банке, которая единственная осталась на полке. Вера повесила на руку мягкий плед, взяла ноутбук, книги и тетрадки, вставилась в тапочки и ушла. Моя комната, стеллаж и кровать сразу же стали пустыми, нищими.