Телевидение. Закадровые нескладушки

Скверный анекдот

Это случилось 1 апреля то ли 1973-го, то ли 1974 года, не помню точно. Помню только, что 1 апреля в этот год пришелся на один из выходных дней, потому что именно это сыграло спасительную роль в моей тогда жизни. Она и так прыгала, как на американских горках, то вверх, то вниз. Итак, День смеха. Правда, тогда официально он еще так не назывался. Но неофициально он существовал всегда как день розыгрышей, шуток, забавных историй, анекдотов. И вот к этому дню мы подготовили телепрограмму, вернее, телеконкурс самых свежих, забавных анекдотов, причем обязательно на местную тематику. Среди многих смешных, забавных было несколько острых, явно «непроходимых». Ну например, анекдот о памятнике Ленину, рассказанный Аликом Ищановым, студентом КазГу (Казахского государственного университета). Дело в том, что памятник Ленину в Алма-Ате стоял лицом к зданию ЦК партии и спиной к городу. И естественно, люди спрашивают: «Владимир Ильич, нехорошо. Ты почему повернулся к людям задом?» На что он отвечает: «Видите ли, батенька, в свой народ я верю, а за этими, – и показывает рукой на здание ЦК, – нужен глаз да глаз». Сами понимаете, в то время такой анекдот в эфире – явная путевка в места не столь отдаленные (или в лучшем случае) в психушку. Все подобные анекдоты надо было вырезать, что я и приказал сделать своему ассистенту Фае Сивковой. Просмотрел приготовленную ею программу, вроде все в порядке. А 1 апреля – эфир. В принципе, выдать пленку в эфир – тоже дело ассистента. Но в этот день я дежурил по студии. Делать было нечего. И я поднялся в аппаратную, сел за пульт, чтобы еще раз насладиться своей работой. Все было мило, забавно, смешно. И вдруг… в кадре появляется Алик Ищанов, как призрак отца Гамлета. Сейчас он начнет рассказывать анекдот о памятнике Ленину. Это же скандал на всю республику. Фая, которой я строго-настрого приказал его вырезать, задергалась, замахала на него руками, как на исчадие ада, и только повторяла: «Не считова, не считова, не считова…» (то есть не считается).

Увы, такое случается в нашей практике. Бывает, по нескольку раз вырезаешь эпизод, а он все равно, как джинн из бутылки, выскакивает во время эфира. Чем это объяснить, не знаю. Мистика. Вот так и Алик, выскочил, как джинн, но я не дал ему раскрыть рот. Вернее, раскрыть он его успел, но так и застыл от удивления. Потому что реакция у меня сработала мгновенно. Здесь все решали доли секунды. Я выключил пленку из эфира и включил студию. А в это время в студии наша уборщица Айгуль Ахметова занималась уборкой, а конкретно в этот момент полоскала половую тряпку в ведре, естественно, в позе низкого старта, так что ее крепкий увесистый зад и мощные белые икры бывшей колхозницы оказались нацелены прямо в камеру, которая по тому же закону подлости была включена почему-то. Это была, конечно, не Мона Лиза, но все-таки лучше, чем анекдот о памятнике Ленину. Слава богу, что анекдот оказался коротким, и я снова включил пленку. Эфир программы мне пришлось заканчивать самому, потому что Фая была в отключке.

В понедельник, на летучке, главный редактор в общем похвалил программу, но все-таки заметил: «Не кажется ли вам, коллега, что шутка с м-гм-э… ну, скажем, с определенной частью женского тела, несколько вульгарна?» На что директор студии резко заметил: «Не просто вульгарна, а недопустима! Я бы сказал, это скверный анекдот, это хулиганство в эфире. И мы вас за это накажем». И наказали. Лишили премии, чему я был очень рад. Легко отделался.

Студийные страсти

По случаю наступающего женского праздника 8 Марта в Алма-Ате проходила встреча женщин – передовиков производства с руководителями партии и правительства. Мы решили воспользоваться этим и часть из них пригласили к нам в студию. Это было в те времена, когда только-только появилась видеозапись. Женщины-передовики, видимо, в незнакомой обстановке здорово оробели. На все вопросы нашей очаровательной ведущей отвечали односложно: в основном «да», «нет», «конечно» и так далее. Как же она с ними билась, ничего не получалось. Замкнулись бабоньки. Проходит 5 минут, 10, 15, 20 – молчат наши доярки и хлопкоробки, как партизаны, молчат и потеют. Так как телекамеры были еще те, маломощные, студию приходилось заливать морем света. Наконец одна из доярок не выдержала и хлопнулась в обморок. Пока ее приводили в чувство, я по громкой связи обратился ко всем присутствующим: «Вот видите, дорогие наши гости, условия труда у нас не легче ваших, а то, может быть, и похлеще, а?» В ответ раздался громовой хохот. Обстановка разрядилась, и дальше все пошло как по маслу: шутки, прибаутки, рассказы, смешные и грустные, и в целом получились хорошие предпраздничные женские посиделки. Но для этого кому-то надо было хлопнуться в обморок, а кому-то безнравственно воспользоваться этим прискорбным случаем.

Жертва тоста

В наше время бытовала такая притча: «Что за странная палка», – подумал Кролик и оказался в пасти удава. Кролик погиб из-за неточности формулировки.

Нечто подобное произошло с моим коллегой оператором Булатом Саяковым. Тогда в столицах союзных республик ежегодно проводились всесоюзные фестивали телевизионных программ. На одном из таких фестивалей гостей принимал славный город Тбилиси. Мы с моим оператором привезли сюда нашу казахстанскую программу. Фестиваль запомнился бесконечными застольями, обилием красочных, ярких, витиеватых тостов. Вино лилось рекой, тосты вились нескончаемым серпантином.

И надо же такому случиться, что по возвращении домой, в Алма-Ату, Булат попал на день рождения кого-то из секретарей Алма-Атинского горкома партии. Здесь тоже вино лилось рекой, «сосед поил соседа», а вот тосты-здравицы в честь юбиляра не отличались особым разнообразием. И, будучи уже на хорошем взводе, мой оператор решил блеснуть красноречием и удивить гостей оригинальным грузинским тостом. И удивил. Есть в Грузии такой тост: «Выпьем за юбиляра. Пусть его положат в гроб из столетнего дуба, который мы посадим завтра». Пожалуй, самый краткий из грузинских тостов и оригинальных. Оператор поднял бокал с вином и начал: «Я хочу выпить за юбиляра, чтобы его положили в гроб из столетнего дуба», – и замолчал. Образовалась зловещая пауза. Те, кто был с ним в Тбилиси на фестивале и знали этот тост, стали оператора торопить: «Ну дальше, дальше как?» Оператор долго думал и наконец произнес: «…в белых тапочках». Спустя достаточно короткое время он уже работал на Воркутинском телевидении.

Талант не пропьешь

Был у нас репортер Коля В. Нельзя сказать, чтобы он соответствовал своей фамилии, но тем не менее – стройный, красивый, цыганских кровей парень, редкостный авантюрист. Мог пробиться куда угодно и к кому угодно, особенно там, где на пути стояли женщины. Они буквально таяли от одного его взгляда и ни в чем ему не отказывали. Он, правда, пользовался этим в исключительно производственных целях. При всех его достоинствах был у него один грех. Рюмку любил больше женщин. Когда мы приезжали в командировку в незнакомое место, он определял винный магазин по аромату, только ему одному доступному. И никогда не ошибался.

Его любимая поговорка: «Талант не пропьешь». И действительно, в каком бы состоянии он ни был, но как только звучала команда «Мотор!», он, как боевой конь на звук трубы, моментально преображался, принимал боевую стойку и выходил в эфир. Но это если звучала команда «Мотор!». Если этой команды не было, с ним происходили самые невероятные казусы. Однажды после очень тяжелой съемки уже в конце бесконечного знойного июльского дня мы возвращались с алтайских предгорий в Усть-Каменогорск. Лица у всех были обожжены немилосердным горным солнцем. И решили первым делом заскочить в аптеку за средством от ожогов. Нюха на аптеку у В. не было. Поэтому на первом же перекрестке он выскочил из микроавтобуса, чтобы выяснить, где находится ближайшее заведение этого профиля. Представьте себе картину. Из машины выскакивает голый до пояса мужик, глаза красные, морда красная, на груди комьями грязи свисает алтайская пыль, смешавшаяся с потом. И вот это существо хриплым голосом спрашивает у ошалевшего подростка: «Послушай, пацан, где тут аптека?» Пацан, не задумываясь, моментально выпаливает: «В любом магазине, дядечка». «Пацан», как сказал бы Козьма Прутков, «зрил в корень». Впредь, что бы ни спрашивал у нас Коля В., всегда следовал ответ: «В любом магазине, дядечка».

Однажды в конце месяца, когда финансы уже поют романсы, а жажда становится невыносимой, Коля и еще двое собутыльников после лихорадочных поисков наскребли 99 копеек. А чекушка, половина поллитровки, стоила 1 рубль 45 копеек. И встал извечный русский вопрос, даже не «Кто виноват?», а «Что делать?». И тут кто-то вспомнил, что видел давеча в аптеке за углом флаконы с муравьиным спиртом. Бросились в аптеку. И, о чудо! Флакон с раствором муравьиного спирта стоил ровно 33 копейки. Такое бывает только в сказке. Купили три флакона «сказочного» напитка на троих, выпили, занюхали, чуть-чуть утолили жажду и разбежались. Через час двоим из жаждущей троицы стало плохо, настолько плохо, что пришлось вызывать «скорую» и отправлять в реанимацию с острым отравлением. А Коля пропал. Нигде разыскать его так и не удалось. В день зарплаты скинулись мы и решили помянуть его грешную душу, которая, по всей вероятности, покинула его бренное тело где-то под забором. В самый разгар поминок его дух материализовался. «Вот это нюх! – произнес кто-то. – Даже с того света приводит человека к месту выпивки!» – «А в чем дело?» – как ни в чем не бывало спрашивает «покойник». «Как, ты не знаешь? Два твоих собутыльника, любители муравьиного спирта, в реанимации между жизнью и смертью». – «Да? – удивился Коля. – То-то у меня тогда перед глазами черные мушки прыгали». [Для аккуратности следует отметить, что фармакологический муравьиный спирт представляет собой раствор примерно 5 % муравьиной кислоты в обычном этиловом спирте, но собственно муравьиным спиртом не является, однако чудесное спасение трех отравленных все же является несомненным чудом. – прим. ред.]

Пора завязывать

Талант не пропьешь. Очень часто любил повторять эту поговорку и другой мой коллега телеоператор Олег Богданов. Наверное, еще и сейчас многие выходцы из Центрального телевидения помнят этого талантливого оператора. Он много лет был ведущим оператором главного музыкального шоу «Песня года». Олег Богданов соединял в себе качества блестящего репортера и телепостановщика высокого художественного уровня. Это редкое сочетание двух совершенно разных профессий. Острослов и балагур, он создавал на съемочной площадке атмосферу раскованности и веселой непринужденности, постоянно нарушая неписаное мнение об операторе как человеке самой молчаливой профессии. С ним почти всегда было легко и просто. Я сказал – «почти», имея в виду, когда он был трезв. Но даже когда он уходил в запои, а в последние годы жизни с ним это случалось все чаще, он не терял своих профессиональных качеств. Вот уж поистине талант не пропьешь. Однажды его буквально внесли ко мне в студию, как приз в «Поле чудес». В студии была большая массовка, и заменить его было некем. Я приказал поставить его на ноги и дать ему в руки ручную камеру. Прозвучала команда «Мотор!». Пошла съемка, которая продолжалась часа полтора. Наконец прозвучала команда «Стоп». Ассистент взял у Олега камеру, и он буквально рухнул на пол. Пока он отсыпался, мы проверили его кассеты, кадр за кадром. Весь отснятый им материал вошел в монтаж и украсил программу. А ведь все снимал на автопилоте, держась за камеру, ручную, между прочим.

В одной из наших с ним последних командировок произошел любопытный случай. После съемок я пошел в гостиницу, а он – в кафе «поговорить с друзьями о России». По дороге я подобрал маленького бездомного котенка, купил пакет молока и весь вечер приучал его к молоку. Время от времени котенок жалобно мяукал. Олег вернулся поздно, навеселе. На ночь он всегда чистил зубы, брился и напевал свою любимую песню о девушке из Нагасаки. И вот когда он уже добривал полщеки, напевая: «У ней такая маленькая грудь. А губы, губы алы, словно маки…», из-под его кровати раздалось жалобное «мяу!». Олег оторвался от зеркала, ступил из ванной в комнату, оглядел ее внимательно. Ничего подозрительного не заметил и вернулся к своему туалету. Из ванной комнаты снова донеслось: «У ней такая маленькая…» И тут снова раздалось: «Мяу!» Полувыбритый Богданов шарахнулся в комнату, оглядел ее тревожно и внимательно, обреченно опустил помазок и медленно произнес: «Н-да… Пора завязывать…» Увы, не завязал.