Телевидение. Закадровые нескладушки

Жертвы профессионального сленга

Идет очередная летучка всех творческих коллективов Казахского телевидения. Подводятся итоги недельного эфира. Выступает молодая казашка, выпускница ГИТИСа, и с искренним возмущением заявляет: «Прошу обратить внимание на неэтичное поведение режиссера Печкина. В своей воскресной передаче он захватил мой задник и использовал его, как хотел…»

Однажды я снимал передачу ко Дню милиции. В студии народу видимо-невидимо: подполковники, полковники, генералы. Выкатили в поле четыре камеры. И я пытаюсь аудиторию как-то сориентировать на них. Говорю: «Товарищ генерал, это ваша камера, товарищ полковник, а вот это – ваша камера…» Смотрю – мои генералы, полковники хохочут. В чем дело? Незаметно трогаю ширинку. Вроде застегнута. Проверяю другие детали туалета – вроде все в порядке. Наконец не выдерживаю: «Простите, а над чем смеетесь, дорогие товарищи? Может, что не так?» – «Да все так, – говорит генерал. – Просто у нас понятие о камере несколько другое».

Антипод

Где-то в середине семидесятых годов прошлого столетия главный редактор нашей молодежки предложил мне сделать очерк о молодом преступнике. Приехали на зону. Лето. Жара. В каморке для свиданий тесно и душно. Начальник этого «богоугодного» заведения предупредил меня, что так как мои будущие герои и так уже наказаны, мы можем снимать их только с их согласия. Они это знали и пользовались в массовом порядке своим единственным правом. И потянулся этот жуткий день, не день, а беспрерывная цепь неудач. Мы уже собирались сворачивать удочки, когда я обратил внимание на одну фамилию в списке кандидатур в герои очерка. Виктор Жеглов. «Все! Давайте Жеглова, и на этом закончим наши бесплодные попытки найти героя среди этой серой замкнутой массы», – сказал я. Привели Жеглова. Молодой девятнадцатилетний громила. Он был похож на своего однофамильца, известного киногероя, как я на Аполлона Бельведерского. Типичный уголовник. Не дай бог с таким встретиться в темном переулке. Я уже просто так, для очистки совести, для галочки, стал как-то вяло, исподволь подходить к теме. «Ты чего все ходишь вокруг да около? – прервал меня Жеглов. – Ты хочешь меня снимать? Ради бога. Включай свою аппаратуру. Давай поговорим по душам. Чего там. Спрашивай». И как бы в награду за все мои дневные муки и бесплодные поиски героя пошел разговор и какой. Не разговор, а поток сознания. Виктор Жеглов, единственный сын своих родителей, докторов наук, получил семь лет за разбой. «Тебе что, денег не хватало?» – спрашиваю я. «Да при чем здесь деньги? Ты оглянись вокруг. Мы живем в мире, насквозь пропитанном ложью и скукой. Все врут даже тогда, когда никто не заставляет их это делать. Какая-то жалкая и ничтожная жизнь вокруг. А у меня каждый день – смертельный риск. Можешь проверить в деле. Я встречался с серьезными противниками. Шелупонь я не трогал». – «Тебя послушать, так ты такой романтик-боец, выше некуда. Но ведь все равно ради денег, ради того же жалкого обогащения», – возражаю ему. «Во-первых, я грабил жирных котов, а во-вторых, свою долю я отдавал детским домам. Тебе первому это говорю. В деле этого нет. Можешь проверить. Пиши». И продиктовал адреса детских домов, куда он постоянно перечислял награбленные деньги. Вот так оборот. Уголовник Жеглов, оказывается, русский Робин Гуд, последователь Деточкина. «Значит, романтика, – подытоживаю я. – И ты ее нашел в уголовном мире?» – «Да какая там романтика, – хмыкнул Жеглов. – Такие же жалкие и ничтожные людишки. Мои подельники в ногах валялись у следователей, аж тошнит, как вспомню.» – «И тебе не страшно так откровенно обо всем говорить? – спрашиваю я. – Ведь это же пойдет в эфир на весь Казахстан». – «А чего бояться, – ответил Жеглов, – у нас ведь не сила права, а право силы». – И тряхнул у меня под носом своим огромным кулачищем. Кто силен, тот и прав».

Телеочерк прозвучал как взрыв в трескучем и благостном эфире. И к счастью, понравился кому-то из силовиков. По ходатайству органов юстиции Виктору Жеглову скостили срок, выпустили по амнистии и тут же призвали в армию. Мы еще долго с ним переписывались. Он служил в войсках по усмирению тюремных бунтов. Сейчас это называется «спецназ». Получил медаль за отвагу. Теперь у него романтики было хоть отбавляй. После службы поступил на юридический факультет Казахского государственного университета. Он все-таки оправдал свою фамилию. Я иногда со страхом думаю, а что было бы с ним, если бы не эта, совершенно случайная наша встреча. И сколько таких Жегловых, сильных и ярких личностей, не найдя выхода, реализуют свои незаурядные способности во вред людям.

Марат Раджибаев

Дело было перед очередным всесоюзным фестивалем молодежных телевизионных программ. Информация до Казахского телевидения доходила медленно. И поэтому подготовка фестивальной программы проходила в жуткой спешке и горячке. Мне и моему редактору Сереже Подгорбунскому (впоследствии, спустя двадцать лет, он стал первым Генеральным директором телеканала «Россия») приказали делать фестивальную программу буквально за двадцать дней до фестиваля. И Сергей мне предложил делать телеочерк о молодом перспективном специалисте Балхашского медеплавильного комбината Марате Раджибаеве. Недолго думая, мы вылетели в Балхаш. В тайне от нашего героя мы стали снимать людей из его окружения. Мнения о нем были самые разные. Вернулись в Алма-Ату, смонтировали все это безобразие и разработали с Сережей настоящую психологически-диверсионную операцию. Сели мы с ним за стол в моей режиссерской каморке, развернули ба-а-альшой чистый лист бумаги и стали разрабатывать партитуру основной съемки: если задать ему такой вопрос, он может ответить так и так. Исходя из ответа, ему можно задать такой вопрос или такой. На этот вопрос он тоже может ответить так, так и так. Словом, набралось до сотни вариантов вопросов и ответов. Нужно отдать должное Подгорбунскому. Он запомнил все это генеалогическое древо. Все уложилось в голове. Дальше мы пригласили Марата Раджибаева в Алма-Ату. Наступает самый ответственный момент. Студия, свет, операторы за камерой. За столом – Сергей Подгорбунский и Марат Раджибаев. Сергей ему и говорит: «Марат, мы тут снимали ваших коллег. Не скрою, мнения о вас разные. Давайте договоримся так. Мы все уходим из студии, оставляем вас наедине с вашими друзьями и недругами. Посмотрите. Может быть, некоторые мнения ваших коллег окажутся для вас неожиданными. Так бывает. А когда вы все это посмотрите, мы продолжим наш разговор. Так, товарищи, прошу операторов выключить камеры и всех покинуть студию. Не будем мешать нашему гостю смотреть и слушать». Операторы демонстративно повесили наушники на камеры, и Марат остался в одиночестве. Но одна камера осталась работать и держала его на крупном плане. И начался психологический мордобой. Это был лучший кусок будущего очерка. Мы угадали. Реакция Марата была потрясающей: от радости до горестного удивления и возмущения. Он с ними спорил, дискутировал, возмущался от всей души. Закончился просмотр, тут же распахнулись двери в студии. Все заняли свои места. И не успел Марат еще прийти в себя, закрыться в свою броню, как Сергей Подгорбунский, не дав ему опомниться, прийти в себя, стал штурмовать его бронебойными вопросами. И пошли ответы, да еще какие: искренние, обнаженные и столь же острые.

Мы сделали фильм за десять дней и получили приз на фестивале. Насколько мне известно, после нас никто не повторил этот драматургический ход. Увы. У нас каждое телевизионное поколение начинает с чистого листа открывать велосипед, наивно предполагая, что до них ничего хорошего не было. А ведь все было. И было такое, что им и не снилось. Впрочем, минуло еще не так уж много «телепоколений».

То взлет, то посадка

В 70-х годах, когда я работал на Казахской студии телевидения, к очередной дате Всесоюзной пионерской организации был запланирован фестиваль телевизионных фильмов «Дети Страны Советов». Мне выпала честь снимать фильм о детях Казахстана. Мы работали весело, лихо, как теперь говорят, в хорошем творческом драйве.

И вот наступил день сдачи фильма руководству. Кругом друзья, товарищи поздравляли с удачной работой. Все были уверены, что сдача – простая формальность, потому что фильм получился. Наконец, приехал наш самый высокий телевизионный начальник. Заработали кинопроекторы. Через час снова зажегся свет. Тишина. Все ждут. Ждут, что скажет руководитель Казахского гостелерадиокомитета. А он молчит. Молчит минуту, вторую, третью, пятую. «Ничего себе мхатовская пауза», – подумал я. Тишина стала гнетущей. Наконец он произнес: «Сколько стоит фильм?» – «Тридцать шесть тысяч рублей», – ответил директор «Казахтелефильма» Маткаримов. По тем временам это была огромная сумма, порядка 50 тысяч долларов. «Взыскать с режиссера, – изрек председатель. – Это дискредитация детей Казахстана».

Я оглянулся вокруг. Только что рядом со мной сидели друзья, товарищи, коллеги по работе. Пусто. Их всех как ветром сдуло. Сижу один. Рядом – никого. Только что был на гребне успеха, многократный лауреат телевизионных программ, уважаемый всеми человек, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, изгой, прокаженный. Бывшие друзья обходят меня десятой дорогой.

А в Алма-Ате царствовала ранняя осень. И я в кои-то веки наслаждался покоем, одиночеством, прогулками по ботаническому саду. На работе совершенно не появлялся, чтобы не ставить в неловкое положение моих коллег.

Вдруг меня разыскивает мой помреж и передает, что меня срочно вызывает главный редактор «Казах-телефильма» Булат Габитов. «Слушай, – говорит Булат, – тут произошли кое-какие события…» Дело в том, что Динмухамед Кунаев, Первый секретарь Компартии Казахстана, вдруг решил посмотреть фильмы «Казахфильма». Ему прислали для просмотра три фильма: «Белая аруана» – о верблюдице, «Кулагер» – о лошади. И фильм о волке. Кунаев посмотрел и говорит: «Что это за звериная киностудия у меня под боком? А ну-ка подайте мне фильмы «Казах-телефильма».

На «Телефильме» началась легкая паника. «В этой жуткой суматохе все может случиться, – говорит Булат. – По ошибке и твой фильм может попасть к Кунаеву. Тебе все равно терять нечего. Хуже не будет. А вдруг, чем черт не шутит, когда Бог спит? Только учти, у нас с тобой этого разговора не было». На том и расстались. Я продолжал изучать флору и фауну окрестностей Алма-Аты, но настроение несколько улучшилось, и не потому, что появился какой-то слабый шанс, а потому, что среди моих коллег оказался человек, Булат Габитов.

Через некоторое время раздается звонок со студии. Срочно вызывают к председателю. Прихожу. «Ты где ходишь?! – обрушивается он на меня. – Почему не работаешь?!» – «Да вот, – говорю, – хожу, обдумываю, как написать заявление об уходе». – «Какое заявление?! О каком уходе?! – прерывает он меня. – Тут помощник товарища Кунаева звонит, просит передать благодарность Кунаева автору фильма, а ты, видишь ли, о чем-то думаешь. Нельзя думать в рабочее время. Вот видишь, и наша своевременная критика бывает полезной».

А через некоторое время фильм получил диплом на всесоюзном фестивале телевизионных фильмов в Тбилиси.

Урок демократии

Где-то в середине 70-х годов, в самый разгар так называемого застоя, мне довелось снимать встречу Первого секретаря ЦК Компартии Казахской ССР Кунаева с авторами проекта здания железнодорожного вокзала Алма-Аты. Встреча проходила в неформальной обстановке прямо в архитектурной мастерской. Молодые ребята, выпускники архитектурных вузов Москвы и Ленинграда, яростно защищали свой проект. Кунаев более спокойно оппонировал. Как-никак, здание вокзала – лицо столицы. А молодые, задиристые архитекторы, как молодые бойцовские петушки, наседали на него со всех сторон. Наконец кто-то из них не выдержал и выдал: «Динмухамед Ахметович, вы же в этом ни фига не понимаете! Мы с вами живем в середине двадцатого века. Сейчас другая стилистика, а вы со своими вкусами древнего Средневековья!» Я обалдел. Это он кому говорит? Члену политбюро ЦК КПСС, Первому секретарю ЦК Компартии Казахстана! Да в Москве за сотую долю подобного словесного залпа он бы уже оказался или в психушке, или в местах не столь отдаленных. Кунаев помолчал и сказал: «Я, конечно, дилетант в архитектуре. Вы – профессионалы, вам видней. Но давайте посмотрим на все это с позиции здравого смысла». – «Здравый смысл – не критерий успеха», – возразили ему, и спор вспыхнул с новой силой. В конце концов Кунаев сказал: «Вы профессионалы. Вам видней».