Тень Далиды
Шрифт:
И лицо, да, лицо… Скулы по сторонам буграми, глазки миндаликами. И тоже черные-черные, как у цыгана. У меня они голубые, у жены – зеленые, а в сплаве, значит, опять выходит одна чернуха. Как это понимать? И носик у нашей дочки пятачком вздернут, маленьким таким пятачком, как у мультяшных поросят. Да, все младенцы выглядят курносыми, это я знал, но не до такой же степени! И кожа у девочки как будто желтоватая, чужая кожа.
Смотрю на Лиду, поджав губы и скривив бровь: в чем, мол, дело, дорогая, откуда такие сюрпризы природы? Сам молчу, добрых слов не находится. Вместо мыслей
– Что ты на меня смотришь? – спрашивает она. – Что тебе надо?
Я пальцем на девочку показываю, а потом двумя пальцами растягиваю кожу у своих глаз по сторонам и головой киваю с улыбочкой. Улыбочка у меня предельно широкая, глазки злые. До того злые, что зубки поскрипывают. Но я все еще молчу.
– Да в чем дело-то? – раздражается Лида. – Что ты от меня хочешь?
– Есенины черные не бывают, – говорю я ей, – тебе не кажется?
– А я что, по-твоему, с китайцами спала? – вдруг говорит она, словно читая мои мысли.
– С китайцами? – удивляюсь. – Что это ты их вдруг вспомнила? И почему число множественное?
В тот раз толком разговориться мы не успели. За секунду до взрыва раздался звонок в дверь и на пороге возникла теща. Тот еще сапер, прямо скажем. Правда, тогда теща еще не определилась, кто ее главный враг в жизни. Так уж устроен человек, не может жить без врага, адреналин у него не вырабатывается.
– Какие мы хорошенькие, – с ходу выдала Мария Семеновна, сочувственно – я видел, именно сочувственно – глядя на девочку, лежащую в кроватке. – Ути-пути, ути-пути…
– На вас похожа, – дернуло меня за язык. – Мы ведь ее в честь вас Машенькой и назвали.
Теща смолчала и не удостоила меня взглядом. Она смотрела на свою дочь. Примерно с тем же выражением, как смотрел на Лиду я пятью минутами раньше. Взгляд ее вопрошал и недоумевал.
– Конечно, – размышляла вслух Мария Семеновна, по-прежнему не сводя глаз с дочери, – сейчас еще черты лица не определены, это будет видно позже… Кажется, я читала, что внешность формируется только к году. Еще неизвестно, на кого будет похожа наша девочка.
– Вы абсолютно правы, Мария Семеновна, – сказал я, – совершенно неизвестно. Впрочем, девочка может стать похожа на кого угодно, если довериться пластическому хирургу, хотя я сомневаюсь, что он согласится выпилить скулы. А волосы, откуда такая лохматость, не говоря уже о цвете? Волосы будем мыть перекисью водорода?
– Что ты хочешь этим сказать? – холодно спросила Лида. – Я ждала тебя, отказывая себе во всем, ждала, как дура, как Пенелопа, а теперь вместо благодарности слышу упреки?
– Саша, – в тот день теща, пребывая в неведении относительно личной жизни своей дочери, явно не желала скандала, – ты торопишься с выводами.
– Да не делаю я никаких выводов, просто констатирую факты!
– Что толку их констатировать, – пожала плечами Мария Семеновна, – когда они налицо?
– Вот
именно, что на лицо! Точнее, на лице! Вы представляете, как на меня будут смотреть, когда я выйду с девочкой на прогулку?– Можешь не выходить, – отрезала Лида, – как-нибудь без тебя обойдемся. Ребенок ни в чем не виноват.
– А кто говорит, что виноват ребенок?
Словом, сцепились мы с Лидой с самого начала, но я изо всех сил старался не перегибать палку. Крошечное беззащитное существо, попискивающее в своей кроватке, действительно было не при чем, поэтому мы с женой до поры сдерживали эмоции. Но с каждым месяцем нашей совместной жизни, ночами проходившей теперь раздельно, отношения наши леденели все больше. Где-то на пятом месяце нашей азиаточки, все более походившей на китаези, я решил провести расследование. Захотелось узнать, чем и как жила моя Лида в то время, пока я служил в доблестных частях внутренних войск, охраняя ее покой.
Первым делом решил я навестить родителей, раскрутив их на откровенность. Наверняка мать если уж не следила за жизнью Лиды, то сплетни слушала, а сплетни, говорят, на пустом месте не рождаются. И я пошел собирать сплетни.
– Знаешь, – сказала мне мать, – я много чего о ком слышала. Но о твоей Лиде… Ничего сказать не могу, все о ней отзываются уважительно. Сейчас, правда, пошли слухи, но это от тех острословов, кто видел вашу девочку. Все основание у этих слухов – внешность Машеньки, не более.
– Куда же более…
– Знаешь, что я подумала… Может, это сказывается наследственность?
– Какая наследственность? У нас в роду были китайцы?
– Зачем китайцы, татары.
– У нас в роду были татары?
– Зачем у нас, они у всех были. Помнишь татаро-монгольское нашествие?
– Смутно. Мы что, живем во времена Дмитрия Донского? О чем ты, мать, какое нашествие? Это на Лидку что-то нашло, согрешила, вот тебе и вся наследственность. А я, как идиот, скорее жениться. Вовремя подвернулся.
– Да не похоже это на Лиду…
– Все мы хорошие, пока спим одни.
– Но ты не прав. Последствия татаро-монгольского нашествия могут сказаться через поколения. Они же насиловали наших женщин, как хотели! Всех подряд!
– Не похоже, чтобы они насиловали наших предков.
– Не скажи! Сам же говоришь, что живем не во времена Куликовской битвы. Откуда ты знаешь, что наших предков не насиловали? Может, как раз им больше других досталось. А какой-то ген от татар через русское лоно перешел в наш род и сидел там до поры тихонько, не высовывая носа. И вот теперь…
– Мама!
– Что? Что ты нервничаешь, ты меня выслушай.
– Не хочу я тебя слушать! По-твоему, это я виноват, что наш ребенок другой национальности.
– Я этого не утверждаю. Может, этот ген перешел в род Лидии.
– Сдох этот ген, сдох, понимаешь? Еще триста лет назад загнулся и дух его выветрился. Так можно договориться до обезьяны.
– А вот в обезьян я не верю. Не хочу считать себя животным.
Тут вышел из своей комнаты отец, отдыхавший на диване после сытного обеда, и с любопытством взглянул на маму. Пожав мне руку, он обратился к ней: