Тень Далиды

Отец решился на разговор спустя год с рождения Машки. Удивительно, но мать так ничего и не пыталась у меня выяснить. Ждала, когда я сама все расскажу, а мне нечего было ей рассказывать. Она при каждой нашей встрече сверлила меня взглядом, обхаживала меня, как умела, однако ничего так и не дождалась. Наши отношения с ней от этого, конечно же, не улучшались. Может, это она в своей гордости и решила натравить на меня отца.

– Кто он? – коротко спросил отец, когда мы уютно расположились в креслах его кабинета за чашками кофе.

– Кто? Кого ты имеешь в виду?

– Отец твоего ребенка.

– Ты его знаешь.

Отец оторвался от кофе и с интересом заглянул мне в глаза. Ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, правду я говорю или нет. Не знаю, к каким он пришел тогда выводам.

– Что ты хочешь этим сказать? Мать вся извелась, на Сашке твоем лица нет. Камень у него вместо лица. Может, лучше нам всем знать правду?

– Так вы ее знаете. Все знают правду, просто правда эта выглядит неправдоподобно. Машенька – наш с Сашей ребенок и больше ничей. И я не хочу больше говорить на эту тему, сколько можно.

– Мы говорим с тобой на эту тему первый раз.

– Зато с Сашей я ее обсуждаю ежедневно, в той или иной форме.

– Будь по-твоему, оставим вашу Машу в покое… Как у тебя дела с мужем, это ты мне можешь сказать?

– Нормально. Страсти понемногу утихают. Спим мы уже вместе, иногда. Тебя это интересует?

– И это тоже. Значит, разводиться вы не собираетесь?

– С какой стати? Все уже перегорело, нет смысла.

Все уже перегорело, сказала я тогда отцу, но на самом деле это было не так.

4.

Школа. Саша

Когда Дали еще не был Дали, он нарисовал идиотскую картину. Сегодня ее многие знают и большинство понимает, что это был старт его проекта эпатажа, а никак не живопись. Сальвадор изобразил узнаваемые кровать и стул, расположив их на привычных, в общем-то, местах, а ванну забросил на потолок. Вот эта ванна на потолке и должна была привлечь к нему внимание. Что бы о тебе ни говорили, лишь бы говорили – такова суть проекта.

«Я был молод, никем не признан и должен был как-то заявить о себе, – вспоминал он. – Я своего добился: меня заметили, хотя и писали обо мне весьма нелестные слова». Так поступают дети, причем не обязательно плохие. Это называется самоутверждение, пусть гипертрофированное, но это именно оно. Машенька пошла по пути Сальвадора, едва оказалась в школе.

Первый звонок с линейкой, за которой наблюдали мы с Лидой, прошел спокойно, то был период адаптации нашей дочурки в новых условиях существования. Как и первый день за партой. На второй Машенька осмотрелась и заметила на стенах кабинета симпатичные картинки с изображением животных. Она дождалась перемены, когда все вышли из классной комнаты, и спокойно содрала их со стены, сложив в свой портфель. Мишек, зайчиков, лисичек и ежиков Машенька притащила домой, а учительница так и не смогла выяснить, кто совершил в ее кабинете зверское кощунство.

Лида побеседовала с Машенькой на тему что такое хорошо и что такое плохо, но Машенька не принимала Маяковского с его сухой моралью. Ей нужны эти картинки, потому что они красивые. Какие могут быть вопросы? После долгих мытарств по лабиринтам убеждения, Лида с дочкой заключили между собой соглашение. Если Машеньке что-то нравится в школе, мы это купим ей в магазине. Учитывая, что ее интерес к безделушкам не носил определенного пристрастия, хаотично меняя объекты вожделения, это на какое-то время сработало, хотя и влетело мне в копеечку. Мы накупили множество бесполезных вещей, превратив комнату Машеньки в апартаменты Плюшкина. Единственным предметом, в котором я ей категорически отказал, был скелет птеродактиля, невесть зачем стоявший в кабинете первоклашек.

Вскоре в комнате дочурки стало не развернуться и ей это надоело. Вещи понемногу стали перекочевывать в дворовый мусорный ящик. Лида возомнила себя великим психологом, но тут Машенька выкинула новый фокус. Она наотрез отказывалась учить уроки. Нет, ходить в школу она будет, там весело, а вот уроки учить скучно. Зачем ей домашнее задание, когда дома и так есть чем заняться? У нас же телевизор.

Телевидение душило народ эротикой и политикой. Адская смесь глубокомысленных лиц и голых задниц. Люди жадно слушал Афанасьева, Гдляна, Чубайса, всматриваясь в свое светлое капиталистической будущее, в котором эти задницы станут доступны всем и каждому. К зиме я вообще запретил включать телевизор, опасаясь импотенции. Лида уговорила Машеньку поучиться еще немного.

Училась она неважно, «четверка» в дневнике была событием, отмечавшимся в нашей семье шампанским и шоколадом. Шоколад Машенька съедала сразу, шампанское выпивалось нами инкогнито, под покровом ночи. На родительские собрания ходила жена, я в школе не показывался. Глядя на Машеньку, учительница наверняка думала, что муж у Лиды потомственный чукча.

А потом, в шестом, кажется, классе, Машенька в ответ на вопрос, кто ее родители, заявила, что она этого не знает. Ее маленькой взяли из детского дома супруги Бельские и привезли в город-герой Тулу. Бельские ее удочерили и не обижают, заботятся о ее будущем, но она все равно живет надеждой когда-нибудь отыскать настоящих, кровных родителей. Она думает, что ее родители – эмигрировавшие корейцы и живут сейчас в Сеуле. Когда она закончит школу, то поедет к ним.

Я сразу позвонил отцу, вспомнив наш старый разговор, в котором он предложил мне говорить всем любопытствующим, что дочку мы взяли из детдома. Помнится, он сам хотел так объясняться со своими приятелями. Я такого никогда не говорил, а папочка, видно, держался этой версии, высосанной из пальца.

– Послушай, батя, – обратился я к нему, – помнишь наш давний разговор по поводу Машеньки?

– А что такое? Ты не мог бы уточнить, о чем идет речь?

– О чем шла речь, ты хотел сказать. Мы говорили о моей семье, и ты тогда еще предложил мне, чтобы избежать неприятностей, объяснять всем, что Машка не моя дочь, а взяли мы ее из детского дома. Помнишь?

– Ну… может, что такое и было. А в чем дело?

– А дело в том, что сегодня Машка объявила в школе, что она приемная дочь Бельских, и настоящие ее родители живут в Сеуле.

– Да ты что! Во дает девка!

– Тебе, я вижу, весело, а нам тут не до смеха. Это твоя работа?

– Моя работа? Ну что ты, я бы до такого не додумался! А где, собственно, этот Сеул находится, что-то я запамятовал?

– В Корее находится, в Южной Корее. У тебя телевизор «Самсунг», он оттуда. Но ты не темни, зубы мне не заговаривай. Это ты подал ей такую идею, что она детдомовская?

– Я? Машке? Делать мне больше нечего. Я всегда закусываю, если пью больше стакана. Не надо на меня всех собак вешать.

– А я всех и не вешаю. Ты с кем-нибудь – во дворе там, на работе, я не знаю – делился своим сюжетом?

– Во дворе? Ну, я не помню толком, хотя вряд ли… Слушай, Санек, это было так давно, что уже по всем пунктам мне вышла амнистия.

– Значит, делился. Теперь понятно, откуда растут ноги у Машкиных выступлений.

– Санек, ты… Санек…

Я знаю, что я Санек и всегда для него Саньком останусь, а потому не стал слушать его оправданий и положил трубку. Оправдания родителей перед детьми не выдерживают критики, это нонсенс. Ни в кои года мы с Лидой решили совместно побеседовать с Машенькой на предмет ее происхождения. Как будто мы сами в нем разбирались!