Тень и искры

– Мы можем слабеть, – сказал он, и у меня задрожала рука. – Страдать от голода и ран. В том числе.

Я быстро отпила лимонад. Слишком хорошо представляя, что означает «в том числе».

– И что потом?

– А потом, когда мы ослабеем от голода и истощения, мы можем стать чем-то более… примитивным. Чем-то первобытным. – Он проглотил еду. – Вся наша видимость человечности слетает, а под ней оказывается то единственное, чем мы являемся.

Глаза цвета грозовых туч заглянули в мои.

– Ты бы не захотела оказаться рядом, если такое случится.

У меня по спине пробежал холодок.

– Такое происходит только с Первозданными?

Его густые ресницы опустились, Эш покачал головой.

– Любой Первозданный когда-то был богом, льесса. Из мощной кровной линии, но все равно богом. То, что происходит с Первозданными, с богами может случиться еще скорее.

– О, – прошептала я, едва чувствуя вкус сладкого сока и соленого бекона. – Но тогда вы можете покормиться, верно? Чтобы такого не случалось.

– Они могут.

Что-то в том, как он это сказал, привлекло мое внимание.

– Ты можешь.

– Могу, – подтвердил он, кладя вилку рядом с тарелкой. – Но я не кормлюсь.

Я нахмурилась.

– Никогда?

– Больше нет.

Мое недоумение усилилось.

– А если ты ослабеешь?

Он поднял взгляд на меня.

– Я позабочусь, чтобы такого не случилось.

А что насчет того случая, когда я пырнула его кинжалом? Он тогда вообще не ослабел? И почему он не кормится? Мы оба некоторое время молчали, видимо, сосредоточившись на еде.

Вытерев пальцы салфеткой, я больше не могла сдерживаться.

– Ты был пленником?

Эш не ответил. Он сидел, устремив взгляд прямо перед собой, и поглаживал большим пальцем край стакана.

– Я много кем был.

Я смяла салфетку.

– Это совсем не ответ.

Эш перевел взгляд на меня.

– Да, не ответ.

Подавив раздражение, положила вилку рядом с тарелкой, прежде чем сделать ею что-нибудь неразумное. Мне хотелось знать, что именно он имеет в виду, и не из пустого любопытства. Я могла понять, что Первозданные нападают друг на друга, переходя границы дозволенного, но держать кого-то из них в плену?

И я хотела ошибаться. Хотела, чтобы он имел в виду что-то другое. При мысли, что его – или вообще кого-то – держали в плену без веской причины, у меня внутри все переворачивалось, и я начинала ему сочувствовать. А мне нельзя этого делать.

– Не было бы проще, если бы мы на самом деле узнали друг друга? Или ты предпочитаешь, чтобы мы оставались незнакомцами?

– Я бы не хотел этого. Если говорить откровенно, Сера, я бы желал, чтобы мы опять оказались так же близки, как тогда на озере.

Он поймал и удержал мой взгляд, а мое дыхание истончилось. Он провел кончиками клыков по нижней губе, и мои вены затопило жаром. Я тоже этого хотела. Разумеется, из-за моего долга.

– Я очень этого хочу, но некоторые вещи не обсуждаются, Серафена. Это одна из них.

Я отвела взгляд. Мои плечи напряглись, когда я решила надавить на него. Но я тут же усмирила это желание. Не только потому что если узнаю о нем больше, это… помешает мне исполнить долг, но и потому что есть вещи, которые не обсуждаются. Моя мама. Тавиус. Ночь, когда я выпила снотворное. Правда о том, каково мне было дома. Я понимала, что о чем-то очень тяжело говорить.

Мое внимание привлек тихий жалобный звук. Я наклонилась, и над краем стола появилась маленькая зеленовато-коричневая овальная голова.

Я уставилась на крохотного дракена, который вытянул длинную тонкую шею и зевнул.

Эш вскинул бровь.

– Что? Я даже не знал, что она здесь.

Я уронила салфетку.

– Как ее зовут?

– Джадис, но ей недавно пришлось по душе имя Джейд, – объяснил Эш, а дракенка хлопнула крылом по столу и начала рассматривать блюда. – Удивительно, что она так долго проспала. Обычно она просыпается, как только учует запах еды.

Дракенка заверещала и положила на стол передние лапы. Когти на них были крохотные, но уже настолько острые, что ими можно ломать дерево. Крылышки казались почти прозрачными, а ее глаза стали вдвое больше, когда она увидела остатки еды.

– Сколько ей лет?

– Исполнилось четыре несколько недель назад. Она самая младшая. Риверу – дракену, которого ты видела с Лейлой, – десять лет.

Она вскочила на стол, и Эш вздохнул.

– Джадис, ты же знаешь, что нельзя ходить по столу.

Маленькая дракенка повернула голову к Первозданному и издала негромкую трель.

На лице Эша заиграла улыбка.

– Слезай.

Я вытаращила глаза, а дракенка топнула задней лапой и пронзительно вскрикнула.

– Джадис, слезай со стола, – повторил Эш терпеливо и ласково.

Дракенка вздохнула и слетела вниз. Над краем стола взметнулись шипастые крылья, и она издала раздраженный звук.

Эш рассмеялся.

– Ну иди сюда, маленькая негодница.

Джадис соскочила со стула, и ее когти застучали по каменному полу. Эш наклонился и протянул руку.

– Она еще не умеет летать, – пояснил он. Джадис запрыгнула ему на руку, а потом на колени. Она издала трель, и ее взгляд прилип к тарелке с беконом. – Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем она сможет удерживать свой вес в воздухе. Ривер только учится летать.

Я смотрела, как он берет ломтик бекона.

– Ты понимаешь их, когда они в этом облике?

– Я достаточно с ними общался, чтобы понимать, – пояснил он, а Джадис принялась радостно жевать. – Первые шесть месяцев жизни они проводят в облике смертных, а потом в первый раз обращаются и обычно первые несколько лет остаются дракенами. Это не значит, что ты не увидишь их в смертном облике, но мне говорили, что им удобнее быть дракенами. Они взрослеют подобно богам или Первозданным – первые лет восемнадцать живут как смертные. Но все это время в облике дракенов они стремительно растут. За несколько лет они почти достигают размеров Одина, а к восемнадцати становятся как Нектас.

Трудно было представить, как это маленькое существо, поедающее бекон, может вырасти до размеров огромного дракена, который приветствовал нас на входе в Страну теней. Я подумала о Давине.

– Как они могут из человека превратиться в существо величиной с Нектаса? – Я сдвинула брови. – Разве что он и в человеческом облике немыслимо крупный мужчина?

– Он примерно как я, – ответил Эш. То есть большой, но не сравнить с дракеном. – Ты можешь подумать, что это болезненно, но мне говорили, что превращаться – словно снять слишком тесную одежду.