Тень и искры

И тем не менее это тоже было не важно. Мне не нужно, чтобы он меня возносил. Только чтобы в меня влюбился.

Нервничая, я подняла на него взгляд.

– Есть еще правила, ваше высочество?

На его лице опять появилась эта полуулыбка, выводя меня из себя.

– Почему меня возбуждает, когда ты меня так называешь?

– Потому что ты надменный и властный женоненавистник? – предположила я прежде, чем смогла остановиться.

Эш рассмеялся, и поле моего зрения, казалось, начало заволакивать красным.

– Я надменный и иногда могу быть властным, но я не испытываю ненависти к женщинам, и мне не нужно контролировать их больше, чем мужчин.

Я бесстрастно уставилась на него и повторила:

– Есть еще правила?

– Ты злишься… нет, я не читаю твои мысли. Это очевидно.

– Да, я злюсь. – Я отвернулась от него и двинулась вдоль полок. – То, что ты называешь договоренностями, – это правила, а я не люблю правила.

– У меня и в мыслях не было, что ты их любишь, – заметил он.

– Мне не нравится, что ты решил, будто можешь устанавливать правила, словно у тебя есть…

Здравый смысл наконец вернулся ко мне и заставил замолчать.

Эш выгнул бровь.

– Словно что, льесса? Словно что у меня есть? Власть? Это ты собиралась сказать? И замолчала, когда до тебя дошло, что так оно и есть?

Я сжала губы. Не поэтому, хотя, наверное, следовало замолчать именно по этой причине.

– У меня есть власть. Над тобой. Над всеми здесь и над всеми смертными в этом царстве и за его пределами, но эти условия я ставлю не поэтому, – сказал он, а я как раз дошла до конца полок и остановилась у портретов. – А чтобы помочь тебе оставаться в безопасности.

– Мне не нужна такая помощь.

Я подняла взгляд на портреты. На одном был изображен мужчина. На другом – женщина.

– Один из самых смелых поступков – принять помощь других.

– А ты так поступаешь?

Я рассматривала женщину. Красивая. Розовая кожа, ярко-рыжие волосы, почти как у Эйос, обрамляли овальное лицо. Густые брови, пронзительные серебристые глаза. Высокие скулы и полные губы.

– Ты часто принимаешь помощь других?

– Не так часто, как следовало бы. – Его голос раздался ближе.

– Тогда ты, возможно, не знаешь, смело это или нет.

Я перевела взгляд на мужской портрет. Хотя я предполагала, чьи это портреты, но оказалась не готова к тому, как сильно он похож на Первозданного, стоящего позади меня. Черные волосы до плеч – чуть темнее, чем у Эша, и такая же бронзовая кожа. Те же черты лица. Мощная челюсть и широкие скулы. Прямой нос и полный рот. Это было как смотреть на постаревшую версию Эша, не такую утонченную благодаря более мягким чертам, которые тот унаследовал от матери.

– Это твои родители?

– Да. – Он стоял прямо за моей спиной. – Это мой отец. Его звали Эйтос.

Я мысленно повторила имя.

– А это моя мама. – Эш остановился рядом со мной, и прошло долгое мгновение. – Я помню отца. Его голос. С годами воспоминания тускнеют, но я все еще вижу его, когда закрываю глаза. Благодаря портрету я знаю, как выглядела мама.

Горло обожгло, и, стараясь подавить это ощущение, я скрестила руки на груди.

– Это трудно… видеть ее мысленно, правда? Когда ты не стоишь перед портретом?

– Да.

Я чувствовала на себе его взгляд.

– В личных покоях мамы висит портрет моего отца. Единственный, который сохранился. Это странно, потому что портреты других королей висят в пиршественном зале. – Я сделала глубокий вдох, надеясь смягчить жжение в горле. – Я решила… что маме больно смотреть на него. Она его любила. Была в него влюблена. Когда он умер… наверное, он забрал с собой какую-то часть нее.

– Могу себе представить. – Эш помолчал. – Любовь – это ненужный риск.

Мое сердце тяжело заколотилось. Я посмотрела на него.

– Ты в самом деле так думаешь? – Я подумала об Эзре и Марисоль, и с моих губ сорвалась правда – только не наша правда. – Я думаю, что любовь прекрасна.

– Я это знаю. – Эш смотрел на родителей. – Мама умерла, потому что любила моего отца, умерла, когда я был еще в утробе.

Я застыла, услышав эти слова. Мое сердце замерло.

– Вот почему меня назвали Благословленным. Никто не понимает, как я пережил такое рождение.

Мне сдавило грудь.

– Любовь стала причиной их смертей задолго до того, как оба испустили последний вздох. Еще до того, как отец познакомился с матерью. Любовь – прекрасное оружие, которым часто пользуются, чтобы управлять другими. Она не должна быть слабостью, но становится ею. И платят за это невинные. Я никогда не видел от любви ничего хорошего.

– Ты. Ты произошел от любви.

– Ты в самом деле считаешь меня кем-то хорошим? Ты не знаешь о том, что я творил. О том, что делали с другими из-за меня. – Эш отвел взгляд, и его глаза приобрели стальной оттенок. – Мой отец любил маму больше всего в обоих мирах. Больше, чем следовало. И тем не менее не смог ее уберечь. Вот почему я ставлю эти условия. Правила, как ты их называешь. Не затем, чтобы утвердить власть над тобой или контролировать тебя. Но сделать то, что не удалось моему отцу. Позаботиться, чтобы ты не повторила судьбу моей матери.

Глава 28

Вечером, поужинав в одиночестве в своей комнате, я взяла мягкий плед и вышла на балкон.

Закутавшись, я стояла у перил. Весь день прошел как в тумане – я снова и снова прокручивала в уме то, что Эш сказал о своих родителях и о любви.

Я прерывисто выдохнула, глядя на серый двор. Его мать была убита, когда он еще находился в ее утробе. Я не могла…

К горлу подкатил ком. Не потребовалось логических рассуждений, чтобы понять: тот единственный раз, когда были нарушены правила в отношении супруги Первозданного, привел к смерти его матери.

К ее убийству.

Я смотрела на медленно темнеющую листву Красного леса. Во мне поднялось горе и сдавило грудь. Кто же убил его мать? Тот, кто убил и отца? Именно поэтому он так ослабел, что его стало возможным убить? Потому что он любил жену больше всего в обоих мирах? Должно быть, это сделал другой Первозданный. Я не знала, кто именно. Мне было известно только то, что записано о них жрецами и смертными, а этой информации слишком мало, чтобы составить какое-то мнение.

Вот почему его отец просил супругу? Но если его жену убили, зачем ему смертная невеста, которая будет еще более уязвимой?