Тень мачехи

— Да-а, что-то есть, — протянул портье. — Он был. И два мужика с ним, здоровых, в кожанках. Мордастые, волосы ёжиком. Они этого Синицына несли. А рыжий впереди шел, и было видно, что сильно злится. Я подумал, из-за того, что их приятель в дрова.

— Я понял, спасибо, — кивнул Залесский. — И запишите время, в которое я к вам подошел. Не хочу, чтобы убытки от разгрома в номере отнесли на мой счет.

Он вышел из отеля и направился к машине. Сев за руль, набрал на смартфоне номер Василенко. Гудки, гудки… Может, перезвонит?

Подождав минут двадцать, Залесский завёл двигатель и мелено покатил по аллее в обратную сторону. Он не знал, что делать дальше. И просто ехал по дороге, пока не увидел приземистое строение с надписью «Кафе» и стоявшие перед ним длинномеры. Желудок жалобно сжался: Залесский сегодня даже не завтракал, не было аппетита. Он остановил машину, вошел в кафе. Обычная придорожная забегаловка: стены, отделанные дешёвыми пластиковыми панелями, засиженные мухами окна, пара дальнобойщиков за столиком у окна. Отодвинув лёгкий пластиковый стул, адвокат уселся и кивнул девушке за стойкой. Когда она подошла, заказал шашлык, жареный картофель, и стан томатного сока.

Дальнобойщики о чем-то спорили, на экране телевизора, висящего под потолком, кривлялся какой-то певец. Залесский достал смартфон и набрал эсэмэску: «Деньги у меня. Готов выкупить Вашего друга». Отправил Василенко. И приготовился ждать.

17

Василенко пнул бесчувственное тело Макса, лежащее на заднем сидении черного «мерса», и смачно выругался. Сидеть рядом с Демидовым было противно: от него воняло, как от свиньи. Обделался, будто младенец — когда они вошли в номер, в нос сразу шибанул этот запах. Макс лежал на кровати вниз лицом, джинсы и трусы были приспущены, будто собирался снять, да так и заснул. Браткам, которых Василенко нанял для поимки Демидова, пришлось натягивать их обратно и застёгивать, чтобы не свалились по дороге. Надо было уже тогда заставить их вытереть Максу зад и поменять одежду.

Василенко закурил, но табачный дым в сочетании с навозным амбре показался на редкость противным. Он закашлялся и швырнул сигарету в окно.

— Откройте всё, вонища же, неужели не чувствуете! — визгливо сказал Василенко, и стекла в дверях машины тут же поехали вниз.

— Под клофелином он, зуб даю. Это после него организм все шлюзы открывает, — хмыкнув, обернулся с переднего сидения Леший, один из бугаев, помогавших вытаскивать Макса из гостиницы. Его брат Володя, которого почему-то называли Лёва, сидел за рулём.

— Ну так приведите его в чувство! — недовольно бросил Олег. — Или я вам плачу, чтоб вы тут ржали?

Эти самарские дурни порядком раздражали его. Но они единственные, с кем он не побоялся иметь дело: проверенные были, нашел по старым связям.

— Капельницу надо, — сказал Лёва. — Можно к Перепелу поехать, он много кого без больнички выходил.

— Так езжай! — прикрикнул Василенко.

У знака с надписью «Багры 14» машина свернула на грунтовку, затряслась на ухабах. Олег хмуро смотрел на проплывающие мимо поля, покрытые зелёной порослью. Вдалеке виднелась кромка леса.

Миновав обгоревший комбайн, стоящий на обочине, «Мерс» в очередной раз подпрыгнул на колдобине, и из салона пахнуло свежей порцией говна. «Жук навозный, — подумал Василенко, с ненавистью косясь на Макса. — Столько сил потрачено, чтобы найти эту свинью — но бабла всё равно нет. А ведь все сроки прошли, нужно было давно вернуть деньги, которые давал Максу для обналички! Теперь придётся возвращать с процентами, а счетчик тикает, каждый день наматывая приличную сумму… А тут ещё новые расходы: врачу, ведь нужно любой ценой привести в себя этот полутруп и вытрясти, наконец, из него деньги. Но он может и не прийти в себя, клофелин дело такое».

— Долго ещё? — нервно спросил он у Лёвы.

— Да минут десять, — откликнулся тот.

Вскоре они въехали в деревню, медленно покатили по улице, распугивая стаи кур и гусей. Двинулись к стоящему на отшибе кирпичному дому, обнесённому глухим забором. С его шиферной крыши густо свисали серые плети девичьего винограда, покрытые едва вылупившимися листочками. Лёва посигналил, и через несколько минут лязгнул засов калитки. К «мерсу» подскочил суетливый мужичок лет сорока: низенький, с небритым лицом и маленькими обезьяньими глазками, плутовато блеснувшими из-под низких надбровных дуг. Красная майка с Че Геварой, закатанное по колено черное трико, и взгляд, шнырявший по сторонам с показным простодушием, делали его похожим на ветерана партизанского движения.

— Здоров, Перепел! — сказал Лёва, пожимая ему руку. — Пациента примешь?

Мужик глянул в сторону деревни. Дорога была пуста, никто из местных не наблюдал за ними.

— К пристрою подгоняй, — кивнул он и пошел открывать ворота.

Василенко с облегчением выбрался из машины и, вдохнув свежий воздух, встал, с любопытством рассматривая двор. Он оказался просторным и ухоженным: тротуарная плитка, выстилавшая его, была чисто выметена, справа стоял добротный сарай, обитый бордовым сайдингом. Рядом желтел бок поленницы — будто гигантская мозаика, неумело собранная ребенком. На широкой берёзовой колоде, в которой застрял клюв топора, алела полоса свежей крови.

— Сын курицу рубил, в первый раз, — сказал Перепел, проследив за взглядом Василенко. — Накосячил мальца. Оно ж бегает.

— Может, нашему тоже башку отрубить, чтоб забегал? — криво улыбнулся Олег.

Перепел блеснул зубами и поинтересовался:

— А чего приключилось?

— Коктейль с клофелином выпил.

— Не полезно, — с сочувствием кивнул Перепел. И крикнул бугаям: — В пристрой заноси! Да не вперёд ногами!

Василенко направился за ними — по бетонному трёхступенчатому крыльцу, мимо толстой железной двери, явно сваренной вручную. Пристрой состоял из крохотной прихожей и двух комнат: маленькой, с застеклённой дверью, из-за которой пробивался синий свет кварцевой лампы, и побольше — та была открыта. Посредине стояла кушетка, застеленная клеёнкой — почему-то цветастой, такую кладут на дачные столы. Вверх от кушетки уходил железный штатив для капельницы. Вдоль стен расположилась пара узких застеклённых шкафчиков, в которых теснились батареи пузатых медицинских склянок, коробки с лекарствами, пачки ваты. Здесь же стояла покрытая той же цветастой клеёнкой деревянная тумбочка, на которой стояла двухконфорочная электроплитка. Рядом железными горками высились разнокалиберные стерилизаторы, лотки, и прочая дребедень.

Демидова уложили на кушетку. Перепел нацепил мятый чепчик и облачился в замызганный белый халат; голые ноги, заросшие тёмными волосками, нелепо торчали из-под подола. Шаркая тапочками, он деловито суетился: измерил Максу давление, посветил в глаза фонариком, раздвинув пальцами веки. Открыл стеклянный шкафчик с лекарствами — тот, потревоженный, мелко затрясся, зазвенел, недовольно блеснул открытой дверцей. Перепел достал пару пузатых бутылок с круглыми алюминиевыми крышками, и зашуршал, распаковывая капельницу. Поймав напряженный взгляд Василенко, беззаботно бросил:

— Не парься, жить будет.

Василенко почувствовал себя так, будто долго тащил на хребте бревно — и, наконец, его бросил. Он распрямил плечи, втянул носом колючий озонированный воздух. В горле сразу запершило. Он недовольно сглотнул и спросил у братьев:

— Выпить есть?

— Так в машине, в бардачке — фляга, — отозвался Леший.

Василенко вышел на улицу, закурил, подходя к «мерсу». В бардачке действительно нашелся коньяк. Олег отхлебнул, и пошел прогуливаться по участку, то и дело прикладываясь к фляжке.