Тень мачехи

— Сожитель материн Павлика бьет, понимаешь? — Адвокат будто пытался встряхнуть Татьяну этими словами. — Его привлекать надо. По закону, за жестокое обращение с ребенком. А ее, получается, не за что. Ты же видела — Павлик ее любит, тычется в мать, как телок…

— Мать?… Да какая она мать, если не может защитить своего ребенка! — взорвалась Таня.

— Какая уж есть, — осадил ее Залесский.

— То есть ты считаешь, что она ни в чем не виновата? Да ее ребенок для сожителя — как груша в спортзале! Я бы любого в шею погнала, кто моего сына тронет!

— И правильно бы сделала, но у нее своя правда, — отрезал адвокат. — Она считает, что сожитель ее неплохо справляется с отцовскими обязанностями, лишь иногда перегибает палку. И сама из той категории людей, которые видят в ремне орудие воспитания, а не пытки. Сказала, что ее отец бил, а того — дед, а деда, наверное, точно так же воспитывали. Вот и превратилось это в идиотскую семейную традицию. Как говорится, бытие определяет сознание.

— Тем более надо Павлика у нее забирать! — Таня, обессилев, опустилась на матерчатые мешки с бельем, наваленные у стены подсобки. — Если они его физически не забьют, то психику точно сломают. И вырастет парень таким же, как они, будет считать, что насилие в порядке вещей.

— Тебе успокоиться надо, — Залеский озадачено потер бровь, сел рядом. — И вернуться в палату. Дождемся, когда Марина соберется домой, и поговорим с ней так, чтобы мальчик не слышал. Попытаемся убедить ее… Хотя в чем — я не знаю.

— Зато я знаю, — зло откликнулась Таня. — Я ей скажу, что обращусь в опеку. И я это сделаю, кстати!

— Подожди, у меня там знакомые, обещал же, что позвоню им… — забормотал Юрий, выуживая из кармана телефон и выискивая нужный номер. — Георгий Игнатьич? Залесский беспокоит…

Впившись взглядом в его лицо, Таня напряженно прислушивалась к разговору. Ничего утешительного. Судя по всему, в органах опеки даже не слышали о семье Фирзиных. А это значит, что изымать Павлика не будут — сначала займутся профилактикой, как и говорил ей Залесский.

— Тогда я напишу заявление в полицию, раз этого не может сделать его мать, — решительно сказала Таня, когда Юрий закончил разговор с представителем опеки. — И пусть посадят этого сожителя. Хотя бы так мальчика защищу.

— А вот это вполне реально, — одобрительно кивнул адвокат.

17

Когда они с Залесским вернулись в палату, Марина сидела на кровати сына и с аппетитом уплетала банан. Все еще злящейся на нее Тане показалось, что она выглядит глуповатой и довольной, как мартышка.

Пакет, привезенный Залесским, Фирзина перетащила на кровать, и сейчас рылась в нем по-хозяйски — словно продукты предназначались ей, а не Павлику. Мальчик сидел в своей постели; лицо его просветлело, налилось радостью. Оживленно болтая, он показывал матери йодную сетку, распластавшуюся на груди. Когда-то синяя, но вылинявшая до голубизны больничная пижама была распахнута почти до пупа, хотя Татьяна строго-настрого запретила мальчику расстегивать даже верхнюю пуговицу — и без того простывший. Клетчатое одеяло было откинуто, скомкано, свисало чуть ли не до пола. В воздухе витал веселый, будоражаще-яркий апельсиновый запах, но оранжевые корочки с белой ворсистой изнанкой были набросаны на тумбочке, и Таня разозлилась: мало того, что эта мадам разрешает сыну сидеть полуголым и жрет Пашкины продукты, так еще и помойку устраивает!

— Паша, застегнись! И немедленно под одеяло! — скомандовала Демидова, и мальчик вздрогнул, стянул руками полы пижамной куртки. Марина, продолжая жевать, уставилась на Татьяну. Взгляд ее показался Демидовой мутно-тупым — ни чувств, ни мыслей.

Татьяна буквально выдернула пакет из ее рук. Демонстративно переложила фрукты на поднос.

— Это — исключительно для ребенка, — недовольно сказала она. И добавила брезгливо: — А фрукты нужно помыть! Вы бы прогулялись до раковины, что ли… И уберите за собой объедки, здесь все-таки больница, а не свинарник!

Марина сконфузилась, суетливо схватилась за ручки подноса, понесла его из палаты. Мальчик изумленно глянул на Таню, виновато опустил голову и начал сгребать апельсиновые корочки в кучку. На полированной поверхности тумбочки остались влажные пятна, и он попытался вытереть их рукавом. Таня бросилась помогать. Внутри кольнуло — ну вот, напала сгоряча на мать, а обидела мальчишку!

— Павлик, давай я их выброшу, — ласково сказала она, подставляя ладони ковшиком.

— Спасибо, тетя Таня! — он смущенно улыбнулся и послушно ссыпал апельсиновые корки ей в руки. Она сжала пальцы, чтобы ничего не вывалилось, но движение получилось слишком резким, будто она что-то отобрать у мальчишки хотела. «И хочу ведь, да, — признала Таня. — Мать бы отобрала у него, и глазом бы не моргнула». Жестокость этой мысли неприятно поразила ее, она беспомощно оглянулась на Залесского, будто ища поддержки. Но он стоял, привалившись плечом к стене, и задумчиво смотрел куда-то в сторону — так, будто происходящее вокруг совершенно его не интересовало. И от этого внутри мерзко кольнуло еще раз.

— Паша, ты как себя чувствуешь? Температуру мерил? — Татьяна взяла с тумбочки градусник, пригляделась, поворачивая его на свету. — Ох, ничего себе! Тридцать восемь и шесть! Так, я принесу тебе таблетку.

Она решительно направилась к двери, укоризненно глянув на Залесского. «Все-таки он не должен был допускать сейчас сюда эту мадам! — злилась она. — Мальчишка разволновался — и пожалуйста, состояние сразу ухудшилось. Одни проблемы от неё!» Выскочила в коридор, и чуть не налетела на Марину — та торжественно вышагивала, неся перед собой поднос с вымытыми фруктами.

— Знаете, что? Сейчас поставите это в палате и попрощайтесь с сыном, на сегодня ему хватит волнений! — приказала Татьяна. И добавила тоном, не терпящим возражений: — А потом подождите меня в коридоре. Я лечащий врач Паши, и нам с вами следует поговорить!

Марина испуганно съежилась, вяло кивнула. Но на цветастый Танин халат глянула с подозрением. «Не тяну я в этом на врача, переодеться бы надо, — мимоходом отметила Демидова. — Хотя какая, к черту, разница?»

Когда она вернулась с жаропонижающим, Фирзина уже переминалась в коридоре, удрученно склонив голову. Залесский стоял рядом, выжидательно глядя на Татьяну.

— Я сейчас, — бросила она, влетая в палату.

Мальчик поднял на нее настороженный взгляд. Личико ребенка было бледным, лишь на щеках горели пунцовые пятна.

— Тетя Таня, а мама еще придет? — несмело спросил Павлик.

— Завтра, Паша. Всё завтра. У нас в больнице есть приемные часы, вот сейчас они закончились и всем посторонним нужно уйти, — объяснила она, стараясь говорить спокойно.

И мальчик ответил с недоумением:

— Но мама же — не посторонняя!

Татьяна отвела взгляд.

— Никому нельзя быть здесь вечером, кроме врачей и больных, — уклончиво ответила она. Подошла к окну, подставила ладони под низ старых рам — вроде бы нет сквозняка, показалось. Но все равно нужно сказать Кате Петровне, чтобы положила на подоконник свернутое одеяло, вдруг ветер изменится. «А мамаша Павлика о таких вещах даже не думает, — отметила Татьяна. — Вот честное слово, я бы ее прибила!»

— Вот, выпей таблетку и отдыхай, — велела Татьяна, по-прежнему избегая взгляда мальчишки. — Я к тебе еще зайду сегодня, хорошо?