Тень в зеркале
Шрифт:
Пролог
Серое небо с рваными серыми облаками сеяло на меня дождём. Я лежал на спине, открыв глаза — мелкие, почти невесомые капли совсем не мешали, висели вокруг, словно туман.
Где я?
Пока не знаю — ещё не шевелился. Сознание вернулось рывком, точно выключатель ткнули. Только дождь и запах… странный запах.
Свадьба… Гроза… Старый дом… Зеркало… Ощущение чужой тени в зеркале… Это было или приснилось мне? Или мне снится то, что происходит сейчас?
Кто я?
Ну, с этим проще. Это я отлично помню. Я — Женька, молодой
Поднял руку, тронул затылок, поднёс ладонь к глазам — больно, но крови нет. Попробовать сесть? Надо бы.
Упёрся ладонями — что-то угловатое… Картинка перед глазами поплыла-поехала, как в дешёвом кино — будто голова моя находится на месте, а напротив лица переместили экран с изображением, сменив ракурс картинки.
Бетон, точно. И битый кирпич — вот во что упираются мои руки.
Серым было не только небо — всё вокруг. Прямо перед глазами, в сотне метров, торчал многоэтажный дом — обычный, привычный для любого города, но сейчас представляющий собой пустой, местами обгорелый серый скелет без единого целого окна.
Я попытался сфокусировать взгляд, чтобы увидеть то, что вокруг, но мир будто зафиксировался в одной точке — дом я видел чётко, а по периметру всё плыло, деталей не различить. Повернул голову — картинка словно сдвинулась вбок, подступила тошнота. Ещё дома… такие же, разрушенные. И какие-то серо-коричневые силуэты, а что это — не разобрать.
Значит, сон. Странно — мне казалось, что во сне невозможно чувствовать запахи, а я их чувствую. В сыром воздухе, пронизанном дождём, ощущалось всего два сильных запаха — запах гари и запах сирени. Откуда сирень в мае?
Вот она, сирень, с другой стороны — разросшийся куст, непонятно как уцелевший среди этого серого мира, пропитанного гарью и ещё каким-то странным запахом — мерзким, сладковатым, приторным. Морщась от неприятного ощущения, я ухватил сиреневую гроздь рукой — вполне реальная… В ладони остался маленький цветочек. Надо же, пятилистник… Самое время загадывать желание.
Почти не думая, я бросил цветок в рот — примета есть примета, даже во сне. Взгляд немного прояснился — не из-за цветка, конечно, просто организм — штука живучая, даже если мозг подсовывает ему такие вот пассажи. Ближайший коричневый силуэт стал чётким, и я с удивлением понял, что это не что иное, как сгоревший броневик — незнакомый, большой, угловатый, с развороченной пулемётной башенкой на крыше, и без единого колеса — от них остались лишь ступицы.
Откуда у меня такие воспоминания? Я не был на войне — к тому моменту, как пошёл в армию, кавказские конфликты уже большей частью отгремели. Наверное, начитался на днях чего-то… Броневик тоже явно подсунут игрой разума — не бывает таких, американские «хаммеры» и то меньше, а наши восьмиколёсные — больше.
А самое странное, что в этом сонном мире совсем нет звуков — будто уши заложило.
Небо словно перечеркнуло, причём не грозой — справа налево по нему протянулись две светлые полосы, одна за одной, почти параллельно, и сразу появился звук — как глухой
удар, не столько слышимый, сколько ощущаемый где-то далеко слева. Дрогнула земля, я рефлекторно вскочил, но непослушный вестибулярный аппарат потащил меня в сторону, и я снова рухнул на осколки битых кирпичей.Но за ту секунду, что был на ногах, я успел увидеть…
Тела. Их было много, с десяток, а то и больше, и они лежали по всему пространству от меня и до этой разрушенной многоэтажки. Люди в касках, в незнакомом камуфляже — кто навзничь, кто на животе, кто скрючившись. Так вот что это за запах…
Запах смерти.
Женщина появилась как призрак, как тень — как и положено во сне, ниоткуда. Она неторопливо то ли шла, то ли плыла прямо над землёй — наверное, всё же плыла, тут ноги переломать в два счёта можно, на этих кирпичах. А она вдобавок в длинном, до земли, платье — словно в насмешку, сиреневом, с рассыпавшимися по плечам яркими каштановыми волосами и очень грустным лицом.
Я наблюдал за ней, словно заворожённый. Вот она присела, что-то тронула рукой… Поднялась, сделала ещё несколько шагов, вновь присела…
Да она же ощупывает мёртвые тела! Ищет что-то? Или проверяет, живы ли?
Женщина внезапно выпрямилась, и я вдруг понял, что она смотрит прямо на меня — и замер, не смея отвести взгляда. Потом сделала несколько шагов и остановилась так близко, что я, кажется, мог достать до неё рукой, но в то же время было ощущение, что меж нами стоит непроницаемая стена. Присела на корточки:
— Надо же, как бывает… Ты не отсюда. Это не твоё. И тебе… тебе ещё рано.
Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый. Сколько ей лет? Могло быть и 20, и 40… даже 50.
Запах сирени стал просто невыносимым, перебив все остальные запахи. Я смотрел на неё и на то, как позади, наверху, справа налево будто протачивает серое дождливое небо очередной светлый червячок.
А потом я услышал.
Да, я не был, что называется, «на боевых», но ракетно-артиллерийский полигон в армейке сделал своё дело — кое-какие рефлексы остались.
— Ложись! — заорал я ещё до того, как в небе сверкнула вспышка, и «червячок», прервав свой путь, спикировал как раз на разрушенную многоэтажку.
Как я умудрился вскочить из полулежачего положения, в этом обморочном состоянии, да ещё и опрокинуть женщину на землю, накрыв собой — уму непостижимо, но мне это удалось ещё до того, как по дому словно хватили гигантским молотом, и во все стороны брызнуло камнем. Висок обожгло, в ушах зазвенело, а я видел перед собой, совсем рядом, лишь её удивлённые зелёные глаза. И этот запах сирени…
Тронул свою голову, посмотрел — пальцы в крови. Боли, как и положено во сне, почти не было. А у неё тоже ссадина — на щеке видна кровь. Тронул рукой:
— Больно?
Какая чушь. Правильнее было бы, во-первых, не лапать, во-вторых, спросить — ты цела вообще? Но вроде цела, вон, глазища какие… И даже не моргнула. А цел ли я — не знаю, но почему-то мне сейчас на это глубоко начхать.
— Как тебя зовут? — неслышно, почти одними губами, спросила она.
— Женя, — попытался улыбнуться я. — А тебя?