Тени стёртых душ

Жила человеком.

— И чего ты так туда тянешь, — непонимающе покачал головой, но все же развернулся и пошел в направлении дома, бросив напоследок: — Только следом иди, больше возвращаться не буду.

Будешь, если останусь.

— Иду, — заглушив мысль, ринулась вперед, наступая ступнями на снежную мозаику и чувствуя холод кожей впервые за двадцать шесть лет.

Впервые чувствуя жизнь в посиневших венах.

***

Молча зайдя внутрь квартиры, Нацу захлопнул дверь, разулся и прошел в комнату, зная, что Люси уже там. Она сидела на полу возле стены — прямо там, где он рассказал о своем прошлом, — сжимала кисти рук и немного качалась, отстраненно сверля поверхность пола своим затуманенным взглядом.

— Люси? — снял свитер, оставшись в футболке, и вдруг заметил ее странное поведение. — Люси, что-то произошло? — настороженно подошел к ней и присел на корточки напротив, заглядывая в лицо, скрытое в прядях волос.

Она на секунду замерла и вдруг подняла глаза на него, заставляя того сжаться. Опухшее от слез лицо и такие по-сумасшедшему пугающие зрачки. Молчала и кусала губы, пытаясь что-то сказать, но сил хватило только на одну фразу:

— Прости себя, Нацу.

— Ч-что? — удивленно переспросил, не понимая, с чего вдруг она вернулась к этой теме.

— Прости себя, — повторила хрипло и вдруг взглянула за спину и вновь зажмурилась, обняв себя за плечи, — ты должен.

— Я не могу, — с сожалением следил за ней, но вдруг ощутил, что она крепко вцепилась в его кисть своей холодной ладонью.

— Она… — запнулась. — Она простила тебя.

Нацу опешил и спустя мгновение неловко упал на колени, широко раскрыв глаза и глотая безмолвно воздух. Он не смел пошевелиться и следил за умоляющим взглядом Люси. Каждым миллиметром кожи теперь ощущал чье-то присутствие за спиной, боясь обернуться и осознать, кто стоит там.

Боясь никого там не увидеть и посмотреть сквозь Нее.

— Брат-тик, — заглушая всхлип, произнесла Люси, — ты когда-то обещал мне быть всегда рядом со мной, — голос треснул под давлением эмоций.

— Не надо, — качал головой, упираясь свободной ладонью в пол.

— Но мы не властелины наших жизней, — глубоко дышала и говорила, говорила, говорила, — так случается, что кто-то уходит раньше.

— Я тебя убил, — цедил сквозь зубы, — я!

— Нет, не ты, — пустота морозом прошибала сознание, — ты меня всегда защищал.

— Но не уберег от самого себя… — его глаза набирались слезами.

— От решения небес не спас бы никто, — Люси зажмурилась, понимая, что так оно и есть. — Я говорила не винить себя.

— Я не могу, — раскрыв рот, хрипел, ощущая влагу на щеках.

— Прости себя, братик, — Люси произносила это и терялась в собственных ураганах, что подняли весь пепельный осадок в легких, — потому что я никогда тебя не винила.

— Прости, — обессиленно просипел он.

— Это ты прости меня, — Люси прижала ладонь к губам, на последнем дыхании произнеся, — прости, что оставили тебя одного.

Приглушенный вой, что рвался из груди обоих, прошелся по комнате отражением сомнений.

— Она ушла.

Нацу — такой беззаботный и задорный при первой встрече с Люси — теперь был похож на семилетнего ребенка, что отчаянно рвался защитить Венди от окружающего своей жестокостью мира.

Только ему больше не семь, а Венди уже два года как мертва.

И Нацу, казалось, тоже — мертв.

— Прости себя, — Люси приподнялась на коленях и крепко сжала его вялое тело в объятиях, уткнувшись в плечо и шепча раз за разом это до одури острое слово, — прости.

Нацу продолжал сопеть, не решаясь произнести что-то в ответ.

— Я… — еле разборчиво сказал, задыхаясь. — Я простил.

Мгновение секунды растянулось в тянущиеся сплетения временных параллелей. Нацу, словно ребенок, отчаянно прижал Люси к себе и приоткрыл рот, глазами сверля стену и стараясь унять бешено стучащее сердце, что горело теперь теплым пламенем.

Горячим.

Непривычно мягким.

Чересчур приятным на ощупь.

— И меня прости, — глухо прошептала она, сцепив свои руки у него за спиной.

— За что? — не понимая спросил, прищурившись.

— Я была таким странным хранителем, — шмыгнув носом, хмыкнула, — столько проблем тебе принесла.

— Люси, ты бредишь, — выдохнул от усталости.

— Просто обещай жить с этим пламенем дальше, — продолжала бормотать, — гори, грейся, обжигайся и делись этим теплом с другими.

— Что…

— Живи, Нацу, наслаждайся временем и люби. Люби до потери сознания, отдайся вихрям судьбы.

— Ты… Прощаешься? — замотал головой, прижав ее еще ближе.

— Мое время истекло, — горько произнесла, — но твое только начинается.

Нацу не в силах что-то сказать лишь дышал глубоко, не желая понимать ее слова. Она ведь рядом, в сантиметрах — сопит, что-то мямлит, дышит, даже смеется сквозь надломленный голос.

Она до сих пор обжигает, заражая кровь непонятным огнем.

— Мне холодно, — дрожа прошептала.

— Мне тоже, — признался он, теперь поняв, что этот огонь холодный на ощупь, такой зимний непривычно.

— Значит, замерзаем — и я, и ты… — поникла. — Пора.

— Прекрати, — сжав челюсть, попросил.

Ее тело в мгновение рассыпалось в пыль блестящую, словно снег белоснежный, растворилось сквозь пальцы, оставляя Нацу сидеть на полу и, непонимающе метаться взглядом по пространству, повторяя одно лишь имя:

— Люси, Люси, нет, ты не можешь, Люси, — голос дрожал, — обещала ведь, Люси. Не оставляй меня, я не могу потерять еще и тебя, — крошил сознание от сожалений и мольб, — Люси!

А она стояла в метре рядом и понимала, что имя больше не действует — время истекло. Осталось только сгореть в ночном сиянии звезд, что задорно подмигивают прогнившему миру человеческих надежд и чувств.

— Спи, — на последнем дыхании прикоснулась к его лбу в легком поцелуе и применила заклинание сна, понимая, что это так нечестно с ее стороны.

Но мир давно уже нечестный.

Прикоснувшись ладонью к его щеке, она смотрела в его затихающие глаза и видела, что огонь все равно горел — ярче прежнего, разрывая сосуды осколками времени.