Тео. Теодор. Мистер Нотт

Это была сложная комбинация: Уркхарт приходился родственником профессорам Кэрроу, и даже более близким, чем выпустившаяся в прошлом году Гестия, а потому пользовался этим родством так, как только мог. Теодор «вынуждено» пошёл на попятую и позволил ему, «скрепя сердце» поставить отбор на утро субботы. Вечер субботы ушёл райвенкловцам, утро воскресенья — гриффам, а вечер воскресенья забрал себе Смит, вечно недовольный всем на свете. Тео подозревал, что в первую очередь тот был недоволен необходимостью провести ещё один год в Хогвартсе, а не летать в составе одной из команд Британской лиги.

Все четыре отборочных тренировки требовали при этом личного присутствия Теодора и наиболее доверенных префектов. Это было нужно, чтобы минимизировать шанс травм студентов — Помфри, когда он заглядывал к ней с предупреждением о том, что согласовал на выходные первые квиддичные события школьного сезона, медиведьма слезно попросила его обойтись без травм. Будто бы это он ронял игроков с мётел.

Так или иначе, младшекурсники уже заполонили койки в Больничном крыле. Ожоги пострадавших на зельеварении были причиной практически всех из них, и лишь пара детей пострадала в бытовых спорах в гостиных.

Отработки, которые проходили только и исключительно у Кэрроу, сначала страшили Тео, который решил было, что это будет источником бесконечных проблем, но реальность несколько успокоила его. Алекто Кэрроу собрала в одном из классов два десятка классных досок и мел — и каждый провинившийся студент три часа должен был безостановочно писать на досках «Я никогда не буду нарушать правила». Артур, получивший взыскание от Амикуса за нерасторопность в коридоре — он банально сонный налетел на Пожирателя — жаловался, что рука от такого взыскания устаёт через десять минут, и это превращается в настоящую пытку, хуже, чем у Филча.

Сквиб забирал палочки и выдавал швабры, но сообразительные и талантливые студенты широко обходили этот запрет, колдуя без палочек. Колдовством, позволявшим писать мелом на доске, никто ещё не владел.

На слизеринскую тренировку пришло под полсотни человек. Второкурсники, третьекурсники, которые сели на низкие, тренировочные трибуны, такие же, какие стояли на поле, когда здесь был Лабиринт третьего Испытания, казалось, скорее пытались поддержать друг друга, чем действительно хотели отобраться в сборную.

Тут как тут нашлись Бэддок и Пакстон.

— И что, вы совсем не хотите в сборную? — спросил у них Тео, когда Джим выложил ему весь расклад того, кто претендовал на какую позицию.

Мимо на метле пронёсся их рослый сокурсник Джош Вэйси, претендовавший на то, чтобы второй год остаться Охотником.

— Вон, Джо пусть летает, — пожал плечами щуплый Джим. — И рискует подставиться под бладжеры. Дедушка писал, что сейчас Костерост не сварить, пока не взойдёт китайская капуста к весне.

Теодор лишь вздохнул. Он не рисковал узнавать у зельеваров наличие ингредиентов — в Хогвартсе были какие-то запасы, но исходить нужно было из того, что на долго бы их всё равно не хватило.

— Это разумно, если ты хочешь выстроить карьеру в квиддиче, — поддакнул ему Бэддок, чуть более высокий и широкоплечий. — Ни я, ни он не хотим.

Этим всё и объяснялось. Забини, летавший в прошлом году как ещё один охотник, на этот раз отказался от своей позиции и сидел по другую руку от Теодора, то и дело комментируя происходящее на поле.

Как ни удивительно, вся тренировка прошла без происшествий.

В вечеру погода ухудшилась. Теодор завернулся в плащ от поднявшегося ветра. Хмурое вечернее небо то и дело порывалось разродиться дождём.

В команду райвенкловцев ажиотаж был куда меньшим. Капитан Митчелл, полукровка, собственно и капитаном был, как и Чанг несколькими годами ранее, лишь потому что воронам обычно квиддич был куда менее интересен, чем познание мира вокруг.

Десяток студентов в сине-серебряных шарфах на трибунах, немного осоловевшая мадам Хуч и пара десятков студентов в квиддичной форме, у некоторых — явно трансфигурированная.

— Тео, ты вообще в Хогсмид ходил сегодня? — плюхнулся рядом с ним Бут, источавший аромат сливочного пива, отвлекая Нотта от действа на поле. Митчелл выпустил снитч — ловца у него не было.

— Неа, — ответил ему Тео, покосившись на друга. Бут шумно высморкался в белый с розовым цветком платок и рассказал печальную историю, как в «Трёх мётлах» подсел к Паркинсон, с которой вроде как всё переписывался, а она случайно («Ага, как же», — подумал Тео) опрокинула на него бокал сливочного пива.

Когда он подходил уже к самой концовке рассказа, студенты загомонили. Теодор сконцентрировался на поле и тут же вскочил, подняв палочку. Практически вертикально вверх, свечой, устремлялся какой-то темноволосый мальчишка в школьной мантии.

— Вернитесь, Мансур! — кричала Хуч хриплым голосом, а он взлетал всё выше и выше… пока не отпустил метлу. Маленькая фигурка под визг немногочисленных трибун летела кубарем вниз как будто бы вечность — и эту вечность Теодор пытался подхватить его чарами левитации, промахиваясь то один раз, то другой…

С чавканьем тело влетело в песок под левыми кольцами квиддичного поля. Заморосил дождь.

***

Теодор не запомнил дорогу до Больничного крыла. Хуч, под визг студентов, трансфигурировала носилки, и вслед за ней Нотт побежал к замку. Откуда-то там, рядом с ширмой, за которой лежало бездыханное тело подростка, возник мрачный Флитвик, констатировавший очевидное. Мадам Помфри украдкой утирала левой рукой слёзы в уголках глаз, правой рукой колдуя какие-то невиданные чары, читаемые нараспев на древнем кельтском наречии.

— Бесполезно, Помфри, — рыкнула мадам Хуч. — Пацан мёртв.

— Корриго Корпсо, — своим высоким грустным голосом произнёс полугоблин. У Теодора свело зубы от мерзкого хрустящего звука, с которым груда, бывшая волшебником, приняла обыкновенный облик.

Найдя в себе тот осколок гриффиндорской храбрости, что, должно быть, хотела бы завещать ему тётушка, Теодор ступил вперёд. Мертвецки-бледное лицо черноволосого мальчика, того самого, что заходил в купе девочки Эльзы в поезде две недели назад, было всё покрыто песком. Его чёрные глаза были закрыты, а правая скула ввалилась внутрь. Это было ужасающее зрелище. С трудом проглотив накопившуюся во рту вязкую слюну, Теодор отвернулся и встретился взглядом с Флитвиком.