Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна

В этом она, кстати, ошиблась: заставить это делать она их очень даже смогла.

Но боялась она также и того, что широким рабским массам станет известно о местоположении всего этого её хозяйства. Поэтому добираться к ней своим ходом она позволяла лишь особо надёжным рабам. Притом от каждого она требовала принести клятву о том, что он ценные сведения никому не разгласит даже под пытками.

Никто, что интересно, так за все эти годы информацию и не разгласил. Рабы у нас, помню, страшно гордились тем, что они знают, где находится дача. Это очень поднимало их в глазах сотоварищей.

В ноябре месяце, однако, то, что заставить ленивых рабби батрачить всё-таки получится было ещё совсем не так очевидно. Поэтому Тоня и решила учредить ту самую временную зимнюю бригаду.

Этим людям было поручено следующее: они должны были провести всю зиму на даче. И притом не просто провести. На протяжении всего того времени, пока они будут там находиться, – они должны ударно были работать.

И да, под зимой Тоня понимала отрезок времени с ноября по апрель.

То есть по факту несчастные были вынуждены провести в тяжелейших, воистину каторжных условиях полгода.

А ведь всем членам этой самой зимней бригады было тогда по двенадцать-четырнадцать лет. А знаете, что здесь самое интересное?

А то, что эти люди возложенную на них миссию выполнили!

Вот поэтому я и говорю: воистину сверхлюди.

Вот вы только представьте себе такую картину. Настоящая русская зима. Много снега. Сугробы в человеческий рост. Буран изо всех сил дует. Видимость почти нулевая. Едва-едва только можно разглядеть где-то вдалеке мрачные очертания дикого леса. И вот посреди всего этого какие-то двенадцатилетние шкеты. Одеты они несуразно: подобранные не по размеру рваные ватники советских времён, дутые лыжные штаны, явно слишком большие для них валенки, ушанки, толстые шерстяные шарфы, закрывающие от холодного ветра рты и носы. В руках эти молодые люди плотно сжимают стальные кирки. Означенными кирками они бодро долбят окаменевшую отколола землю. Котлован роют.

Вот оно самое!

Эти люди превосходно знали, на что идут. Они ведь могли не вступать в рабство. Могли остаться дома и спокойно валяться там целыми днями на мягких диванах, лопать шоколад килограммами и вообще наслаждаться жизнью.

Однако они по собственной своей воле отправились чёрт знает куда для того, чтобы выживать там в экстремальных условиях, затягивать пояса от голода, батрачить едва ли не до потери сознания да и вообще всячески умерщвлять там плоть.

Да, родители их тогда обливались слезами. Естественно, они ведь ничего им про своё мероприятие не сказали.

В школе почти у всех членов бригады были большие проблемы. Оно и понятно: они ведь пять месяцев не посещали занятий, а возвратились с дачи ближе к концу учебного года.

Конечно, многие из них тогда отморозили пальцы на руках и ногах, почти все заработали себе грыжу и ревматизм.

Но знаете? Им всем было глубоко на это всё наплевать. Они просто исполняли свой долг. Они решили: вот другие пусть как хотят, но мы-то уж свой долг исполним до конца, – а дальше хоть трава не расти.

Они ведь все тогда едва не подохли от холода и голода на этой проклятой даче. Едва не подохли, – но всё же остались живы. И даже не просто остались живы. Они ведь за зиму ещё очень много всего успели построить.

Впрочем, про то, что остались живы, – это я уж погорячился. Двое из них всё-таки умерли во время зимовья.

Похоронили их на опушке леса. Рядом друг с другом. На их могилах были установлены деревянные католические кресты. К каждому кресту были аккуратно прибита деревянная табличка. На каждой из этих двух табличек красовалась сделанная чёрной масляной краской кривоватая надпись: «Der Arbeiter».

Помню, Егор Щедровицкий, один из участников всей этой зимней эпопеи, мой большой и давний друг рассказывал мне однажды про то, как проходили похороны первого их погибшего товарища. Он говорил, что когда его бездыханное тело ужа опустили на дно могилы, то они решили, что было бы хорошо вложить в его руки кирку и похоронить его вместе с ней. Поначалу все эту инициативу поддержали, но потом решили, что кирка гораздо больше пригодится живым для того, чтобы продолжить то великое дело, ради которого они все здесь собрались.

Это меня, честно говоря, немного поразило.

Но ещё больше меня поразило то, что смерть товарища вовсе не вызвала среди зимовников ни страха, ни тем более отчаяния. Напротив, после того, как погиб их первый товарищ (а случилось это в середине января четырнадцатого года), – они все коллективно решили, что ежели численность их уменьшилась, то значит и работать они теперь должны больше.

И за себя, и за умершего товарища. И они стали работать больше. Аналогичную же реакцию вызвала и смерть второго их коллеги. Он отдал богу душу в начала марта всё того же четырнадцатого года.

К настоящему моменту из всех членов временной зимней бригады в живых остались только двое. Это Илья Барышев и Егор Щедровицкий.

Что до остальных, – то двое из них, как я уже сказал, умерли во время зимовья, а ещё десять погибли в будущие годы. Из этих десяти – восемь умерли от производственных трав, полученных ими на тониной даче в последующие годы, или же от вызванных непосильной работой болезней. Один погиб на дуэли. Ещё один повесился.

Илья Барышев, даже несмотря на подорванное во время зимней эпопеи здоровье, – смог в итоге стать офицером «Убойного отдела». У Тони он, однако, не остался. Когда Барнаш покинула корпорацию, – он оказался в числе тех, кто ушёл вместе с ней. Вместе с Соней и другими её людьми он разбойничал на федеральных трассах, грабил банки, выбивал из неплательщиков долги и вообще отлично проводил время. Потом, когда в нашу школу пришли поганые флики, – он решил, что хватит ему уже быть разбойником. Пора становиться городским партизаном! И тогда он (опять же вместе с Барнаш и всей компанией) начал взрывать банковские учреждения, убивать прокуроров и похищать фээсбэшников.

Соня Барнаш потом перебралась на Украину. Воюет сейчас в каком-то добровольческом батальоне (она их уже несколько успела переменить).

А вот где сейчас находится Барышев, – никто толком и не знает.

Егор Щедровицкий сделался в конечном итоге одним из авторов «Журнала патриотического школьника». Себя он зарекомендовал как талантливый репортёр (его работы – самая что ни на есть настоящая гонзо-журналистика) и очень способный публицист. Он мне много раз обещал, что напишет когда-нибудь книгу о своей ледяной эпопее, но про то, как продвигается эта его работа я пока ничего не знаю. Не знаю даже, где сейчас находится Щедровицкий.

Очень плохо будет, если он эту книгу не напишет. Лучше него этого дела никому уже не выполнить.

Я ведь вам сейчас поведал лишь в самых общих чертах обо всём этом великом приключении. Даже мне, человеку, который сам там не был и ничего подобного в жизни не испытывал, – известно столько подробностей о тех событиях, что я и сам бы мог написать о них книгу.

Впрочем, это уже потом. Нет, замечательные это всё-таки были люди, – зимовники. Честные, стойкие, самоотверженные. Таких нынче мало.

В последующие годы, разумеется, тонина дача продолжала достраиваться. Были выстроены казармы для рабов различных категорий, сразу несколько рабских бань, сараи и склады, хлева для скотины, оружейные и бомбовые мастерские, арсенал, цеха по изготовлению поддельных произведений искусства, теплицы, в коих выращивались наркотические растения, нарколаборатория и винокурня, папиросная фабрика и чёрт знает что ещё.

Вокруг тониного особняка были разбиты пусть и не гигантские, но всё же отнюдь не маленькие сады.