Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

«Работа только началась, а мы уже несём потери личного состава!» – спокойно сказал на это седой полковник, руководивший обыском.

Впрочем, тогда ещё потери личного состава не стали катастрофическими. Это произойдёт значительно позже.

Я пришёл в школу в среду. Мебель из кабинета труда занимала весь коридор на первом этаже. Вдоль плинтусов лежали гвоздями кверху старые доски, оторванные фээсбэшниками от пола.

Кабинет труда был пуст и угрюм. Там царил полный, абсолютный разгром. Трудовик убивался горем.

У меня был сложный разговор с директором. Марина Юрьевна сказала, чтоб я ждал ареста со дня на день.

Однако несмотря на грозные словеса меня не арестовали ни в четверг, ни в пятницу, ни на следующей неделе.

Допросы и обыски продолжались. Фээсбэшники допросили многих людей из школы. Многие из них были допрошены не по одному разу. У многих моих одноклассников и просто добрых знакомых в домах были проведены обыски (точнее – изъятия). «Откуда такой интерес к обычному школьнику?!» – спросите, наверное, вы.

В показаниях на первом допросе (официально – опросе) я наговорил столько, что… Короче, уголовные дела можно было открывать на всю школу: на директора и администрацию в целом, на многих учителей, на учеников. Вообще, если верить тому, что я успел рассказать, выходило, что наша школа – настоящее логово бандитов, шпионов и террористов.

Итак, о чём же я рассказал в показаниях?

Я сказал, что я – лидер крупной террористической организации, где состоит по меньшей мере сотня человек по всей России. Я рассказал, что мы планировали теракты по всей России, что мы уже этой осенью собирались взорвать торговый центр «Европейский» на Киевской, хотели убить Германа Стерлигова и Дмитрия Пучкова и почти подготовились к этому, что мы нелегально закупали оружие (в том числе автоматическое) в довольно-таки больших количествах, изготавливали взрывчатку, что мы уже успели взорвать военну часть и совершить напаление на завод Хруничева, что в школе полно сторонников, директор обо всём знает и поддерживает, а большинство учителей – и вовсе наши прямые союзники и помощники. Более того, я рассказал про то, какие мутные схемы с разворовывание казённых средств проворачивает директор, поведал о том, как преподаватели общественных дисциплин пропагандируют фашизм, коммунизм, патриотизм и прочий экстремизм на уроках, а также про то, что в школе две трети учеников – бандиты, закладчики и наркоторговцы. Я рассказал о том, что в школе тайно хранится похищенное с военных складов оружие, что директор установил тайные преступные связи с мятежными офицерами из окружения полковника Квачкова, что эти офицеры готовят государственный переворот, а директриса помогает им прятать арсенал.

Что интересно, опера во всё это поверили.

«Почему?» – спросите вы.

Тут было две причины.

Во-первых, не всё из этого было неправдой. Преподавательский корпус нашей школы и вправду состоял из отборнейших психопатов. Марина Юрьевна и впрямь проворачивала коррупционные схемы. Ко всему прочему она лично знала Квачкова и поддерживала с ним постоянный контакт. Однако в военном мятеже она участие принимать по всей видимости не собиралась. Во всяком случае, даже если и собиралась, я об этом ничего не знаю.

В нашей школе действительно было полно бандитской молодёжи. Многие у нас принимали наркотики. Многие их продавали.

В нашей школе действительно творились мутные вещи.

Так, история с орудием была далеко не полностью вымышлена.

Не помню, писал я раньше или нет, но у школы на Барклая был огромный подвал. Он уходил в глубину на три этажа. Там располагались приготовленные во время Холодной войны бомбоубежища.

Бомбоубежища были большие, просторные. Их длинные ходы извивались причудливым лабиринтом. Огромные залы были завалены противогазами, аптечками и всяким другим добром. В числе прочего лежало там и оружие.

В начале восьмидесятых в наш школьный подвал было запрятано изрядное количество винтовок, пистолетов, автоматов Калашникова, ручных гранат и прочей подобной дребедени.

В девяностые годы Большая часть этого добра была нещадно разграблена. Что-то вынесли защитники Белого дома в 1993-м (им тогда предоставил орудие Анатолий Михайлович), что-то в лихие девяностые утащили наши школьные анархисты.

Я сам не раз и не два спускался в таинственные школьные подземелья и помню, что видел там. Во многих задах вдоль стен стояли огромные железные сейфы, выкрашенные глянцевой коричневой краской. Сейфы предназначались для оружия: внутри них находились лафеты для винтовок и автоматов. Замков в сейфов не было. Их просто вырвали со всеми внутренностями. Так эти тяжеленные сейфы и стояли пустые и угрюмые в этом мрачном подземелье.

Однако же не всё добро наши политики и школяры успели разграбить. Не знаю, каким образом, но Марина Юрьевна умудрилась припрятать в одном из потайных помещений того подземелья пятьдесят винтовок.

Изначально, конечно, в бункере их было четыреста. За сорок лет их число упало в восемь раз. Осталось всего пятьдесят, но и на том спасибо. Хоть что-то в конце концов сохранили.

Да, забыл вам сказать: в том подземелье были настоящие потайные комнаты. Всё как в голливудских фильмах.

Про потайные комнаты не должен был знать никто.

Даже директор школы. Информация о них составляла государственную тайну и была секретна (но не совершенно секретна). По закону доступ к ней имели только офицеры Федеральной службы. И то далеко не все.

Но так было по закону. А в реальной жизни всё обстояло иначе.

Конечно, за многие годы школяры неплохо изучили эти катакомбы. Большая часть секретных комнат давно была ими обнаружена и приспособлена для каких-то своих нужд.

Да и вообще подземелья под школой были очень даже обитаемые.

Молодёжь у нас любила проводить там время. В бункерах курили гашиш, пьянствовали и совокуплялись.

Особенно эти места любили наши местные сатанисты и анархисты. В нашей это как правило были одни и те же люди

Они собирались в катакомбах по ночам, устраивали там чёрные мессы, приносили в жертву дьяволу собак и кошек (поговаривали, что и маленьких детей), устраивали оргии, нажирались абсентом и ромом до невменяемого состояния, употребляли наркотики и вообще вели себя плохо.

Я не раз и не два спускался в катакомбы. Один я туда не ходил (мало ли что). Всегда либо с учителями, либо с товарищами. Так вот, знаете, я вам скажу: были времена, когда в каждом третьем зале там стояла деревянная или даже каменная статуя Люцифера. В подземельях воняло гнилым мясом, а стены были изрисованы пентаграммами и анархистскими знаками.

Как ни странно, в нашей школе почти всё анархисты были одновременно с этим ещё и сатанистами.

Бывали, конечно, интересные исключения: так, в число анархов у нас затесалось несколько поляков-католиков, один русский, крестившийся в латинскую веру и ещё двое православных. Атеистов среди наших анархистов не было в принципе. Эти товарищи всё как один были очень верующими людьми. Притом даже те из них, кто посещал костёл или церковь, – явно тяготели ко гностицизму.

Вообще кредо наших школ них анархистов прекрасно выразил однажды пан Заболоцкий в одной своей речи. Он произнёс её на уроке обществознания, когда объяснял классу сущность анархического учения.

Илья в тот раз сказал так: «Мы отрицаем государство, семью и мораль. В религии мы придерживаемся теистического сатанизма, в экономике – мютюэлизма.

Помимо этого мы призываем проводить политику жёсткого трайбализма!».

Однако же где-то в подвале ещё хранилось пятьдесят винтовок. Марина Юрьевна надеялась их кому-нибудь продать и выручить с этого немного бабла.

Сделать этого ей так и не удалось.

Ко всему прочему я успел рассказать сотрудникам ФСБ, что мы сотрудничали как минимум с пятью иностранными разведками: кубинской, ватиканской, французской, британской и немецкой. Притом кубинская разведка давно работает в России, финансирует здесь различные коммунистические и просто левые организации и в ближайшие годы планирует организовать у нас социалистическую революцию. А разведка Ватикана и вовсе собирается погубить православие и перекрестить Россию в католичество!