Тепло камня

Вошедшие люди на пару минут лишились дара речи. Изредка клиенты дарили им какие-нибудь дешёвые сувениры, но не более того, а эти предметы стоят очень больших денег.

“Надо вежливо отказаться. Нельзя их принимать, начальство узнает — света белого не взвидишь”, — думал каждый, глядя уже влюблёнными глазами на творение безымянного мастера, и руки сами тянулись, чтобы прикоснуться, погладить, а в душе, не слушая доводов разума, крепла уверенность, что расстаться с этим чудом невозможно. И пусть руководство хоть лопнет от злости! Ну, выговор объявят, оштрафуют — переживём.

Рос уже гладил между ушами и по спине вырезанную из твёрдого дерева фигурку шуа. Это была практически копия Пунта, во всяком случае, изображённый был его ровесником, судя по точно переданной окраске. Во всей позе и особенно в выражении тёмных глаз была глубокая задумчивость.

Эти совершенно живые глаза завораживали. Казалось, если смотреть долго и внимательно — поймёшь, о чём думает шуа. Впоследствии капитан именно так и делал, когда его что-то беспокоило или нужно было принять трудное решение. Это помогало успокоиться, в ушах звучал глубокий, уверенный голос Пунта, а Рос вдруг отчётливо понимал, что сказал бы по тому или иному поводу мудрый шуа, и всё становилось на свои места.

Тем временем помощник капитана ласково проводил рукой по гладкому боку трогательно-забавного и очень симпатичного животного. Оно напоминало ослика или пони, всего такого округлого, с толстыми ножками и овальной мордой, украшенной огромными лиловыми глазами. Хвоста у животного практически не было, зато у него были уши — такие выдающиеся, что в голову приходили мысли даже не об ослах, а о каких-то гигантских зайцах.

Окрашен этот зверь был в светло-рыжий цвет, местами переходящий в белый, кое-где красовались коричневые пятна разных размеров и формы. Существо выглядело весёлым, даже озорным, и настолько добрым, насколько это вообще можно себе представить.

Складывалось полное впечатление, что оно остановилось только на одну секунду и в следующий момент сорвётся с места и умчится (нет, умчаться может тонконогий скакун, а это удивительно забавное создание может весело бежать, шустро перебирая короткими ножками, больше похожими на лапки).

И побежит оно куда-то в замечательное место, куда так хочется отправиться вместе с ним, а оно, конечно, не будет возражать и, наверное, для того и остановилось, чтобы позвать с собой.

Можно не сомневаться, что никто, кроме Пунта, не додумался бы сделать такой подарок человеку, которого все считали нелюдимым, даже мрачным. Его пессимизм, вошедший у коллег в поговорку и служивший предметом весёлых шуток, для него самого был нелёгкой ношей, но теперь смешная и добрая зверушка разделит её с ним.

В подтверждение этого твёрдая линия его губ начала подозрительно изгибаться, складываясь во что-то забытое, отдалённо напоминающее улыбку. Спохватившись, мужчина быстро огляделся по сторонам. Пока он ещё не был готов к тому, чтобы эта его “слабость” стала достоянием общественности.

Но никто, кроме Пунта, на него не смотрел, не в силах оторвать глаз от своего персонального маленького чуда. А Пунта он не стеснялся: тот, кто мог подарить ему такое, пожалуй, знает о нём то, чего он сам о себе не знал или давно забыл.

Глаза навигатора, жизнерадостной хохотушки, порой через силу подтверждавшей закрепившуюся за ней репутацию неисправимой оптимистки, напротив, затуманились.

Она невольно втянула в себя воздух, поднеся близко к лицу цветущую ветку. Ветка была сделана из камня и минералов, а значит, пахнуть ничем не могла, хотя, глядя на неё, в это было очень трудно поверить. Совершенно живые изумрудные листья, казалось, трепетали на ветру, а нежно-розовые цветы просто обязаны были источать аромат.

Впрочем, его отсутствие навигатору с лихвой компенсировала память. Конечно, форма листьев и цветов немного отличалась, и всё же она держала в руках кусочек своего детства, зримый образ родного дома, о котором так часто грустила и даже тосковала втайне от всех.

Рядом с домом росло дерево. Каждую весну оно покрывалось душистыми бело-розовыми цветами. Они раскрывались все сразу, в один день, и в этот день вся их дружная семья устраивала весёлый праздник. С годами цветущее дерево и счастливые родные лица соединились неразрывно в душе и памяти, но она нечасто позволяла себе вспоминать и задумываться о своих чувствах.

Это происходило помимо воли, и, когда такое случалось, девушка старалась как можно скорее переключиться, забыть, не думать. Родные не могли понять, почему так редко звонит, почему работает без отпусков. А всё очень просто.

Она боялась, что если приедет в отпуск, то уже не сможет уехать. Да ещё встретит Его, который ещё мальчишкой был в неё влюблён и, наверное, раз сто просил выйти за него замуж. Она отказывалась, не задумываясь. Его любовь, как и цветущее дерево, была просто частью её жизни, чем-то само собой разумеющимся.

Далёкие звёзды, успешная карьера — вот цель, к которой стоит стремиться. И она стремилась, и уже кое-чего достигла. Позади долгие годы учёбы. И что теперь — всё бросить?

Но стоило только взять в руки эту ветку, и внезапное, как весенний ливень в пору цветения, обрушилось чувство, зревшее давно, но очень уж медленно и трудно, в той глубине её существа, куда до сих пор навигатор не решалась, да и не позволяла себе заглянуть.

К ней пришло ясное осознание того, что она проживает не свою, а чью-то чужую жизнь. Может быть, хорошую, интересную, но — чужую. А подарок Пунта — как привет из той жизни, которая у неё могла бы быть.

А может, ещё не поздно? Во время последнего разговора мама сказала, что Он так до сих пор и не женился, и многозначительно вздохнула. “Надеюсь, что не поздно”, — прошептали дрожащие губы, а их обладательница этого даже и не заметила.

Девушка подняла глаза и обвела своих коллег взглядом, в котором уже читалась, пока едва уловимая, грусть расставания.

Трое из них восхищённо рассматривали гладкие, как стекло, почти чёрные полупрозрачные пластины. Примерно в палец толщиной и размером побольше ладони, они были покрыты тончайшим орнаментом. Линии симметричного рисунка (на каждой пластине своего) были толщиной не более волоса. Окрашенные какой-то золотистой краской, они, казалось, мерцали, всплывая из тёмной глубины.

Прошло около минуты, прежде чем люди зашевелились, пытаясь сбросить с себя восторженное оцепенение и понимая, что пора бы уже что-то сказать. Но молчание первым нарушил Пунт, обратившись к тем троим, кому предназначались волшебной красоты рисунки на прохладных тяжёлых пластинах.

— Мы называем это ови. По имени той, которая первой стала делать такие рисунки несколько поколений назад. О них говорили: “Это рисунки Ови”, — потому что тогда никто из нашего Народа не делал ничего подобного. Позже появились и другие, а имя осталось.

— Если долго смотреть на них, можно почувствовать и найти в своём сердце вечную гармонию, дышащую в сокровенной глубине всего сотворённого…

Ещё на несколько секунд установилась напряжённая тишина. Напряжённая потому, что надо поблагодарить и вежливо отказаться, но язык не поворачивается. Наконец Рос, влекомый на этот подвиг чувством долга, менее сговорчивым, чем у остальных — пропорционально занимаемой должности — приступил к делу: